Откройте, это Любовь!

Откройте! Это ведь не пистолет!
У меня в руках белой розы цвет,
Умноженнный на пятнадцать -
Нехорошо выйдет: могут запятнаться,
Если вы мне прикажете сдаться!

P.S. Как я долго готовился к этому дню! Или, вернее, сколько готовилось это во мне, потому что... сам я только ждал и угадывал момент, повод. И решено было на это 14 февраля, и решилось.

Приехал с работы домой, скинул рюкзак, черный гольф поменял на новогоднюю рубашку, вместо вязаных носков одел менее настораживающие (наделся, войдя тебе в дом, проиграв какую-то церемонию, посмотреть с тобой фильм, который у меня был с собой на флэшке. Так очень надо было, таким образом: посмотрев во время новогоднего пребывания этот фильм с Олегом, сюжет отчасти наложился на его дальнейшую судьбу в Питере, связанную с работой... может быть, если бы все вышло, и мы бы посмотрели этот фильм, словно семьей, словно и не бывало иначе, без нас, может быть, тогда... но еще не вечер)... В общем прихорошился, насколько это возможно было. Подумать только - на что я рассчитывал! Помолился, как мог.

И отправился за цветами - на наш рынок: в ту цветочную лавку, которая на углу: она заметна с дороги, по которой раньше курсировал 81-ый автобус: важно было ее оставить в памяти такой, первой, где я купил первые цветы, белые розы, своей Первой... Любовь ли это? Зависимость? Неважно - с ней все впервые.

На расстоянии 10-15 метров я резко остановился, только завидя из-за угла нужные, в цветах, окна - мигом пропало самообладание, спокойствие и кое-как внушенная в себя уверенность или, вернее, безнадежное отчаяние, возведенная в степень доброй надежды, - так я почувствовал безумность мною совершаемого и ужас своего в действительности жалкого со всех сторон положения. Жадно, в жутко-отравляющем одиночестве и беззащитности, без живой поддержки, будто над пропастью стоя, я ловил в толпе людей с цветами, чтобы подтолкнуть себя двинуться в заветную точку маршрута. И вот завиденные, наконец и наконец, в руках цветы у одного мужчины, второго, третьего, вместе с мыслью, что ничего страшного и совестного, что мой букет будет больше любого их букетов, ведь мой - это... и так, на вдохе ослепительной убедительности я двинулся, и вмиг зашел и спросил на удивление довольно спокойно 15 белых роз: "будет ли столько?" "Будет." Было уже неважно, что не все розы были идеальными, что кое-где темные пятнышки на краях, форма разнится. И все-таки я попросил заменить одну, ну, больно заспанную еще розу - взамен оставили которую поменьше бутоном. Я опасался, что придется нести розы открытыми, что будут глазеть. Но окутали бумажной оберткой поверх целлофана, и я успокоился.

Шел к тебе также спокойно, этот букет как бы содержал в себе часть моего спасения, на которое я и не рассчитывал, воображая бесконечную вереницу ситуаций, какие могли случиться. Я будто ребенка нес. Только дети могут так успокаивать.

Почти тут же проник в подъезд: парнишка с серьгой в ухе, похоже занимался уборкой и шмыгал туда-сюда, вынося со своего этажа какую-то рухлядь. Поднимался по лестнице - на самый последний, десятый этаж. Стоял минут пятнадцать, прокручивая вероятные начала. Как я решился нажать на звонок? Не знаю. Но и нажав на него, не случилось землетрясения, земля не ушла из-под ног: странное полуспокойствие, мне не присущее и как будто одолженное на сегодня.т Промедление... чуть было показалось, что никого нет дома (тогда бы пришлось сидеть и ждать на лестнице), но нет - открывается дальняя дверь, вопрос "Кто там?" - молчу, открывает твоя мама. Чуть медлю с началом речи, мягче останавливаясь на ее глазах. Удивительно спокойно, смиренно произношу "Здравствуйте", доля паузы на мамин овет "Здравствуйте", мое, как будто старинное "А Оля дома?" - зовет, пошла звать - ВОЛШЕБСТВО! НО ЧТО ДЕЛАТЬ, КУДА ДЕВАТЬСЯ, ВОТ И СМЕРТЬ МОЯ! Ничуть не бывало - удивительно! - лишь вздрогнув, не губительно поражен волнением (не как впервые, когда я там к тебе подошел на остановке в 2014) говорю: "Здравствуй. С Праздником! (говорила ли ты что-то между? не помню в помутнении и ухождении в себя)". И вот твой ответ: "Кто вы такой?" Мое: "Никто". Твое: "Яяясно..." Твоя рука протягивается за ручкой двери, захлопывает, защелкивает замок несколькими звучными, резкими проворотами. Бесчувствие. Я будто во сне, и все это видел, все это так и должно быть. Но глаз твоих избегал, заламывался в какой-то угол зрения, боялся подсознательно расплакаться. А хорошо бы - как бы чисто на душе стало, но неуместно, неприлично... Когда ты приблизилась и вовсе все помутнилось, расплылось, остался только голос. Как отголосок грома и долгожданного дождя...

Положил цветы на лестницу, которая не ведет ни к кому. Спустился и шел-шел до самой церкви, в которой попал на службу. Там - фарисействовал, не считая горячего желания изгладить нахлынувшие переживания и тревоги. Церковное пение было хорошо, облегчало. По выходе прочел, за кого нельзя подавать записочки. Но я все равно буду писать твое имя, Оля, и ставить свечи. Любовь ведь не грех, так что ничего не поделаешь.