Раздвоение

  Фонвизин, фон Брюллов – ему до фон Аря. Поэтом У., сегодня Фонфаров-Мытищев палец о палец не ударил, причем только один палец был его. Второй он успел отрезать в кафе в трех кварталах от отеля, где остановился у укравшего у него целых пятнадцать минут официанта, отказавшего ему после этого в духовной близости. Сверив наручные часы с репликой Биг Бена в фойе отеля, он попросил консьержа:
  – Разбудите мои чувства ровно в девять утра по Гринвичу, и приподняв шляпу растворился во вращающихся дверях в темноте города. Пройдя две улицы Фанфаров вынул из ушной раковины миниатюрный мобильник, а Мытищев назвал код, номер, и, поднявшая трубку на другом конце по его раздвоенному тону поняла, что он на короткой войне с враждебным ему миром духовной нищеты и социальной по тому времени несправедливости.
  – Нам необходимо срочно обсудить проблемы эпохи, – фанфарно прозвучал Мытищев, – встретимся в кафе «Отрезанный палец».
  Она складно хихикнула в колечко в носу, откуда доносился его в еще незаживших суставах голос, и ответила в микрофончик-солитер изящной булавки, проколовшей уголок губы, коротко и бесповоротно, – Да, шеф.
В кафе горел приглушенный звуками «Три-О» свет. Клишейные обрывочные фразы посетителей вплетались в ритм разгульной мелодии. Фанфаров-Мытищев подсел за столик к тайной агентке по распространению туберкулезных знаний в открытой форме и борющейся с чумой невежества. Парочка за соседним столом монотонно раскакивала лодку болтовни. Мытищев встал, утер по дороге нос соседу и кошачьей походкой вернулся к не начавшейся беседе. К столику подошел официант, которому Фанфаров так ловко отхватил палец. Кисть была перевязана.
  – Теперь вы будете рисовать в иной манере, – презрительно бросил ему Мытищев, Фанфаров с улыбкой согласился.
  – Возможно, – угодливо пролебезил официант. Глаза его наполнились кровью, здоровая рука предусмотрительно сжалась в кулак, – что угодно-с, у нас в кафе подают всю периодическую систему Менделеева.
  – Ей принесите стакан тяжелой воды, мне туземную пирогу без угрозы несварения,     – сказал Фанфаров, подмигнв Мытищеву и оба подоткнули салфетки за один пояс.
  Но вечернему ужину не суждено было состояться в условиях, когда наглость превосходит дерзость. Отдаленный грохот тысяч прибывающих товарных составов сотряс стены. С потолка и с ее щек посыпалась штукатурка нереальности.   Привинченный к полу стол расщепился надвое.
  – Господа, не волнуйтесь, – успокоил официант, – мы испытываем остаточные отголоски землетрясения в Сан-Франциско. Настоятельно прошу обратить ваше внимание на феномен погружения левой половины столика с сидящим за ним джентльменом не в себе. Фанфаров, а с ним и Мытищев, приподнявшись прощально махнули изумленным посетителям двухцветной шляпой и невозмутимо возвратили общее тело на место. Провалились, успели подумать они. Грохот прекратился, паркет сомкнулся над ними. Непострадавшие радостно защебетали с новой силой.
Через два часа официант Петя выбежал из кафе, подсчитывая выручку. Повязки на кисти руки как не бывало. Все пальцы на месте. От фонаря к нему приближались хорошо знакомые очертания фигуры.
  – Ну, как прошел номер? – поинтересовался Петя.
  – Феноменально, – отзвался из тени Фанфаров.
  Великолепно, – подтвердил Мытищев, протягивая руку к Пете за причитающейся ему долей.
  Фанфаров предвкусительно поморщился, и официант отсчитал полагающуюся ему четверть, недовольно буркнув:
  – Не забудьте, завтра нам предстоит разгонять мух на портативном синхрофазотроне. Не сомневайтесь, зрители придут в восторг в девять вечера.