Стихи ДС 4 В Царстве Цирцеи
***
Ну это уж слишком, чтобы музы, находясь в кругу Аполлона (и он в их круге), были непорочны и целомудренны! Этому противоречит существо искусства, глубины либидо…
***
Аполлон… Повелитель (тайных) сладостных желаний… Аполлон в кругу муз…
***
Грации… обнаженные рабыни Аполлона…
***
Возвышается… доминирует… и над преклоненным…
***
Домна… Хозяйка…
***
(Женское Доминирование в скульптуре)
Лев усмирённый, поджимая (прижимая) лапы, трется о ноги Женщины, Богини… находясь под Ее платьем… грудь у Богини обнажена, подол приподнят, волосы, что змеи, вьются по плечам… у льва лапы подогнуты, хвост поднят, открывая заднюю часть, словно для подчинения… статуя символизирует фемдом (женское доминирование). На пьедестале подпись: Pax – доминирование, расцвет… Мир. Автор: Пьетро Баратта, итальянец.
Pax – Мир. Лев войны усмирен у Женщины ног…
Другие работы автора:
Женщина с мечом (IVSTITA, юстиция):
***
Боги осенью…
Работы Пьетро Баратта:
(здесь тоже что-то от женского доминирования)
***
И Лире ноги лижут львы… пьянея от Любви…
***
Геракл и Омфала
***
Доминирование
***
Самодурка Хилари Клинтон уволила охранника, который отказался носить за ней сумку… (а как же фемдом?)
***
Политики любят употреблять, особенно в случае войны, фразу «поставить на колени» (врага)… тем унизить, обезоружить, подчинить…
***
Швейцар в элитном отеле. Гардеробщик в роскошном ресторане. Искусный халдей.
***
Примерщик женской обуви, помогающий примерять Женщинам, Девушкам обувь в обувном отделе…
***
Современная лакейская работа: открывать Женщине (бизнес-леди, жене или любовнице богатея) дверь, держать над Ней зонт, быть на побегушках, в общем, служить…
Дамский лакей
Над Ней (супругой босса) зонт держа,
Пред Ней угодно (поспешно) открывая дверь,
Послушный Женщине слуга,
Работою доволен менестрель.
Встав перед Нею на колени,
(Чтобы они болели),
Ей делает куни,
Целуя сквозь чулки…
Стараясь нежно,
Покорно, неизбежно…
Держась за каблуки…
Ей посвящая дни.
Да, в дамских он руках –
игрушка,
«Сходи, отдай иль принеси! -
При Ней на побегушках, -
Почисти обувь и протри!..»
Когда она с супругом же встречалась,
Слуге велела на колени встать,
Чтоб связь (любовь) возвышенней являлась,
И в пик он должен ниц лежать…
P. S.
Он просто Ее шестерка,
Придворный Ее слуга,
На поводке собачонка,
Превращенный Ею в раба.
***
Лидер школы, Королева класса, демонстрируя свою власть, у всех на виду (и своих подружек) сказала влюбленному в Нее парню, указывая вниз: «У меня шнурки развязались…» И тот склонился завязывать…
***
Из 1001 ночи. «Возгордись – снесу; будь жестока – стерплю; вознесись – склонюсь; назначь (накажи) – приму; говори – я слышу; вели – я раб».
***
Кувшин – символ пустоты, женского лона… желания быть наполненной… вода – символ льющейся чистоты…
***
Блестят, чернея, сапоги
Девахи-полицейской,
В смятении преступники – рабы
Мечтаний детских…
***
Золушка, не ленись,
Золушка, потрудись!
***
Плененный на пиру сидел в клетке у ног Жены Повелителя, пленившего его… находясь у ног своих врагов… (плененный Баязид
http://starboy.name/newpic/bay.html)
***
Заточенный в подпол, в темницу, над которой наверху праздно веселятся знатные особы, Кавалеры и Дамы…
***
Целовать ухоженные (розовые или перламутровые) ноготки Барби…
***
Девчонка, Лидер класса, своему рабу: «Будешь слизывать птичий помет с бампера моего авто!»
***
Популярная в школе девчонка приказала своему рабу, ученику младшего класса, на глазах у своих подружек чесать Ей пятки зубами… и тот старался… когда над ним насмехались и издевались девчонки…
***
Быть рабом девчонок «баунти», первых школьных красавиц…
***
Пятки красавицы с персиковым отливом… ням-ням!..
***
Поведал дивам менестрель
О дивном острове Лесбос,
И струны тронув, им воспел
Его лиричную* любовь…
Внимали дивы менестрелю,
Его сказаниям любви,
Его поэзии и пенью,
И в грёзах уж Сапфо плыли…
*Лира – женское божество любви
Цикл Цирцея (продолжение)
***
С волшебным посохом Цирцея…
Волшебницу сию
Приветствует Адам и Ева
В любви чарующем саду…
Сад чарующей любви
***
Среди цветущих яблонь
У моря на брегу
Любви Адама-Евы пламень
Встречает пенную волну…
***
Ждет своего Одиссея
Цирцея,
Подле окна с грустью сидит,
Мысли любовные в страсти лелея,
На мо’ре сине глядит…
***
Цирцея в образе коварной львицы
На камне перед взморьем возлежит,
Подобна первозданной Еве… и мужей Царице
На парус белый вдаль глядит…
(К себе таинственно манит…)
***
В тумане сизо-голубом
Цирцея греков поджидает,
На пенном берегу морском
В волнах нагая пребывает…
***
Со львом у моря ожидая
И превращенья предвкушая,
Цирцея на корабль зрит,
Что парус вольно раздувая,
По морю синему скользит… (летит),
То слуги Ветра, стая злая,
С усильем парус напрягая
Его несут… Цирцеи лик
(Что сердца райского магнит)
Загадкой, тайною манит…
P. S.
Корабль, летя по ласковым волнам,
Пристал к «желанным» берегам…
***
Нога меж парусинового платья
Пленяет взоры моряков,
Цирцеи сладкие объятья
Уж будоражат остряков…
***
С горящим факелом Цирцея…
И звери все, дышать не смея,
У ног Волшебницы легли,
От чар таинственных немея,
Ее вниманьем польщены –
В надежде что пощажены…
***
В глазах собаки – Ум,
У ног Волшебницы душа
(В плену волшебных чар она),
Еще так много будет дум…
***
(Перед Цирцеей) Умный человек – умная собака…
***
Цирцея: - Ну, иди сюда, умная собака, полижи мне пятки... и та, повинуясь Ей и своему инстинкту, ползет... выполнять, что велели...
***
Ум на поводке…
***
Любовный факел у Цирцеи,
Заворожен его огнем,
Таясь, дышать не смея,
Влюбленный зверь пленен…
***
Цирцеи взгляд – и всё у ног
Её послушное зверьё,
Она теперь их Царь и Бог,
Прекрасное земное божество.
***
В лесу гуляя со зверями,
Цирцея у родника легла
Меж тиграми и львами,
В Ее ногах ничком свинья…
***
Волшебные книги Цирцеи,
Послушные лики зверей,
В фонтане журчащем лилеи
Встречают посланцев морей…
***
С волшебною чашей на троне
Цирцея гостей принимала,
На травке зеленой, на лоне
Пастись им уже предвещала…
***
Цирцея с лирою в руках
Друзей встречает Одиссея,
С улыбкой милой на устах,
Подобна Музе, Ворожея…
***
Во власти лона у Цирцеи;
Из древних естества времен
Мужи подвластны ворожеи,
Закон интима потаен.
***
Цирцея властвует над миром,
Над тайной силою страстей;
Превращены волшебным пиром
Мужи в подобия зверей.
***
Меж ног Цирцеи темный (страстный, тайный, терпкий) зверь,
В мир сладострастья потайная дверь,
Мужской природы божество*,
Натуры женской естество.
*Еще Приап верховный бог… эти боги соединяются
***
Среди зверей Цирцея возлежит,
Ее мужей порабощенных,
Над ними властвует, царит,
Стопами морды попирая преклоненных…
***
По шкурам шерстяным зверей,
Цирцея гордо выступает,
В них греет ножки… отдыхает,
(Из шкур сапожки одевает),
А те стелятся ниц пред Ней…
Цирцеей царственной своей.
***
Цирцеи властная рука
Вальяжно возлежит на голове у льва,
Сандалии ж у Ней
Покоятся на головах свиней.
***
На берегу корабль брошен,
Навек потерян моряками,
Меч в ножны Одиссея вложен,
Оставлен мир людей мужами*…
*превращены в свиней
***
Цирцея с дикими зверями
Нагой бесстыдно возлежит,
Поправ их мордочки ногами,
Над ними властвуя, почит…
***
Глядит прекрасная Цирцея:
Послушно свиньи возлежат
На солнышке, влюбленно млея,
Хвосты лишь завитком торчат.
***
У тела нагого мужи возлежат,
Нет, не мужи – а свиньи уже,
Хрюкают, стонут, от страсти мычат,
Вла’стна Цирцея меж них в неглиже…
***
Во власти у лона Лилеи
Улисс позабыл о родне,
Любовные ласки Цирцеи
Его своротили вполне…
***
Цирцеи женская обитель,
Служанки рядом хороши,
Она – богиня-покровитель
Мужской заблудшейся души…
***
Цирцея чашу моряку подносит,
Пусть изопьет Ее вина,
Его на ложе приглашает, просит
Испить любви Ее до дна…
***
Цирцее пятки лижут свиньи,
Служить готовые, дрожат,
Она ж на ложе с Одиссеем видно
Им стопы подставляет наугад…
***
Остался на год Одиссей
В покоях царственной (женственной) Цирцеи,
Забыв семью, забыв друзей,
В Ее объятьях пламенея…
Примечание. В то время, как Одиссей сладко проводил время с Цирцеей, Пенелопа ждала его и хранила ему верность, отбиваясь от назойливых мужей, которых потом, придя домой, перебил Одиссей из своего тугого лука…
***
Нагая оседлала леопарда,
Зажав меж (лона) черного куста
Мяукающего песни барда,
Ей музыка его сладка…
***
Танцуют женщины нагие, -
Вертеп Цирцеи всех времен, -
Мужчины-звери – все под ними,
Мужской инстинкт их полонен.
***
Точена, словно изваянье…
Цирцею Скульптор изваял,
Как божество и Верх созданья,
И над мужами Власть Ей дал.
***
Медоносная Мелисса*
Властью данного каприза
Обращала всех мужей
В подчиненных Ей свиней.
*Мелисса – прозвище Цирцеи, медовая
***
- Ну что вы, хрюшки, приуныли?
Развеселите же меня!
И те вокруг Неё кружили,
Катаясь по полу… Она
Над ними вольно потешалась
И донимая (унижая) их, смеялась…
***
Свиньи-люди возлежат у ног Цирцеи… Хрю-Хрю!..
***
Цирцея свиньям повелела,
Чтоб те к ногам Ее склонились,
Им голоском своим пропела…
И те у ног Ее молились… (любились, сгустились, свалились)
***
- А ну-ка, свиньи, покоритесь, -
Жезлом Цирцея указала, -
- К моим ногам ниц поклонитесь, -
Им строго, вольно приказала…
И те, захрюкав, подчинились,
Склонили пяточки’ в песок,
К Ее стопам уже ластились,
Служить готовые вперед.
***
Бегите, свиньи, в закуток! –
Рукой Цирцея указала,
И те бежали со всех ног (как кто мог),
Судьбу и женщин проклиная…
***
- Мудрейший муж, тобою пленена! -
Молила Кирка… - грозен Одиссей!
С мечом опала одиссеева рука,
Слабы мужи в глазах цирцей…
***
Цирцея в окружении зверей,
Ее красою обольщенных, -
Мужчин, страстями обращенных
В подобия свиней.
***
Овиты ароматом платья,
Духами чар опьянены,
Внимая сладостно заклятья,
Зверей инстинкты пленены.
***
Смеющаяся Цирцея,
Когда Ее обнаженную
Вылизывает животное.
***
Коварная Цирцея…
На цирлах звери перед Нею,
Готовы стоп Её ласкаться,
Подлизываясь, поклоняться…
(Во прахе перед Ней валяться…)
***
На троне солнышком Цирцея восседит,
Облачена красою несравненной,
Пред троном стадо хрюшек возлежит,
Пред ногатою преклоненных…
***
У ног Персея Медуза с отрубленной головой…
***
Ни страсть к прекрасному Персею,
Ни к хитроумному герою Одиссею,
Не ниспровергнет (не бросит в грязь) волшебницу Цирцею,
Рабов всевластною Лилею.
(Пленительную для рабов Лилию)
http://starboy.name/addisp/circ.html
http://starboy.name/turcia/circeya.html
(Гомер "Одиссея", песнь 10-я, о Цирцеи)
«Головы, волосы, голос и вся целиком их наружность
Стали свиными. Один только разум остался, как прежде.
Плачущих, в хлев загнала их Цирцея и бросила в пищу
Им желудей и простых и съедобных и деренных ягод -
Пищу, какую бросают в грязи почивающим свиньям.»
***
Музы в перьях сирен – символ превосходства в музицировании… Музы, победив сирен, общипали их, как кур…
***
Подводные утесы, юные сирены
Под гладью моря синевы
Прозрачных вод… глас пены
Манящей глубины…
***
(сирены)
Рожденные от Океана
И музы Мельпомены –
Трагедии в слиянии
С морской стихией.
От муз им голос дан
В звучанье лиры,
Манящий из глубин
В потустороннем мире.
***
Гиппиус, надменна красотой
Примечание. Чувствуется влияние Ницше на Гиппиус… еще и немку… петербургскую…
«Гиппиус… стала одной из центральных фигур нарождавшегося русского символизма, однако сложившиеся стереотипы («декадентская мадонна», «сатанесса», «белая дьяволица» и др.) преследовали её в течение многих лет). Если в прозе она сознательно ориентировалась «на общий эстетический вкус», то стихи Гиппиус воспринимала как нечто крайне интимное, созданное «для себя» и творила их, по собственным словам, «словно молитву». «Естественная и необходимейшая потребность человеческой души всегда — молитва. Бог создал нас с этой потребностью. Каждый человек, осознает он это или нет, стремится к молитве. Поэзия вообще, стихосложение в частности, словесная музыка — это лишь одна из форм, которую принимает в нашей Душе молитва. Поэзия, как определил её Боратынский, — „есть полное ощущение данной минуты“ — писала поэтесса в эссе «Необходимое о стихах».
Во многом именно «молитвенность» давала повод критикам для нападок: утверждалось, в частности, что, обращаясь к Всевышнему (под именами Он, Невидимый, Третий), Гиппиус устанавливала с ним «свои, прямые и равные, кощунственные отношения», постулируя «не только любовь к Богу, но и к себе». Для широкой литературной общественности имя Гиппиус стало символом декаданса — особенно после публикации «Посвящения» (1895), стихотворения, содержавшего вызывающую строку: «Люблю я себя, как Бога». Отмечалось, что Гиппиус, во многом сама провоцируя общественность, тщательно продумывала своё социальное и литературное поведение, сводившееся к смене нескольких ролей, и умело внедряла искусственно формировавшийся образ в общественное сознание. На протяжении полутора десятилетий перед революцией 1905 года она представала перед публикой — сначала «пропагандисткой сексуального раскрепощения, гордо несущей крест чувственности» (как сказано в её дневнике 1893 года); затем — противницей «учащей Церкви», утверждавшей, что «грех только один — самоумаление» (дневник 1901), поборник революции духа, осуществляемой наперекор «стадной общественности». «Преступность» и «запретность» в творчестве и образе (согласно популярному штампу) «декадентской мадонны» особенно живо обсуждались современниками: считалось, что в Гиппиус уживались «демоническое, взрывное начало, тяга к богохульству, вызов покою налаженного быта, духовной покорности и смирению», причём поэтесса, «кокетничая своим демонизмом» и чувствуя себя центром символистского быта, и его, и саму жизнь «воспринимала как необыкновенный эксперимент по преображению реальности».
Квартира Мережковских в доме Мурузи стала важным центром религиозно-философской и общественной жизни Петербурга, посещение которого считалось почти обязательным для молодых мыслителей и писателей, тяготевших к символизму. Все посетители салона признавали авторитет Гиппиус и в большинстве своём считали, что именно ей принадлежит главная роль в начинаниях сообщества, сложившегося вокруг Мережковского. Вместе с тем, завсегдатаи испытывали и неприязнь к хозяйке салона, подозревая в ней высокомерие, нетерпимость и склонность к экспериментам с участием посетителей. Молодые поэты, проходившие нелегкую проверку личным знакомством с «мэтрессой», действительно, испытывали серьёзные психологические затруднения: Гиппиус предъявляла к поэзии высокие, предельные требования религиозного служения красоте и истине («стихи — это молитвы») и в своих оценках была предельно откровенна и резка. При этом многие отмечали, что дом Мережковских в Петербурге был «настоящим оазисом русской духовной жизни начала XX столетия». А. Белый говорил, что в нём «воистину творили культуру. Все здесь когда-то учились». По словам Г. В. Адамовича, Гиппиус была «вдохновительницей, подстрекательницей, советчицей, исправительницей, сотрудницей чужих писаний, центром преломления и скрещения разнородных лучей».
Образ хозяйки салона «поражал, притягивал, отталкивал и вновь притягивал» единомышленников: А. Блока (с которым у Гиппиус сложились особенно сложные, менявшиеся отношения), А. Белого, В. В. Розанова, В. Брюсова. «Высокая, стройная блондинка с длинными золотистыми волосами и изумрудными глазами русалки, в очень шедшем к ней голубом платье, она бросалась в глаза своей наружностью. Эту наружность несколько лет спустя я назвал бы боттичеллиевской. …Весь Петербург её знал, благодаря этой внешности и благодаря частым её выступлениям на литературных вечерах, где она читала свои столь преступные стихи с явной бравадой», писал о З. Гиппиус один из первых символистских издателей П. П. Перцов.
«Странное впечатление производила эта пара, - вспоминала Б. Погорелова, - внешне они поразительно не подходили друг к другу. Он - маленького роста, с узкой впалой грудью, в допотопном сюртуке. Черные глубоко посаженные глаза горели тревожным огнем библейского пророка. Это сходство подчеркивалось полуседой, вольно растущей бородой и тем легким взвизгиваньем, с которым переливались слова, когда Д.С. раздражался. Держался он с неоспоримым чувством превосходства и сыпал цитатами то из Библии, то из языческих философов. А рядом с ним - Зинаида Николаевна Гиппиус, соблазнительная, нарядная, особенная. Она казалась высокой из-за чрезмерной худобы, но загадочно-красивое лицо не носило никаких следов болезни. Пышные темно-золотистые волосы спускались на нежно-белый лоб и оттеняли глубину удлиненных глаз, в которых светился внимательный ум. Умело яркий грим. Головокружительный аромат сильных, очень приятных духов. При всей целомудренности фигуры, напоминавшей скорее юношу, переодетого дамой, лицо З.Н. дышало каким-то грешным всепониманием. Держалась она как признанная красавица, к тому же - поэтесса. От людей, близко стоявших к Мережковским, не раз приходилось слышать, что заботами о семейном благоденствии (т. е. об авансах и гонорарах) ведала почти исключительно З.Н. и что в этой области ею достигались невероятные успехи...» Кстати, последнее оказалось очень даже не лишним, поскольку ни Мережковский, ни Гиппиус не получали от родителей никакой поддержки, и жить им приходилось исключительно гонорарами.
«Есть люди, которые как будто выделаны машиной, на заводе, выпущены на свет Божий целыми однородными сериями, - писал поэт Г. Адамович, - и есть другие, как бы «ручной работы», - и такой была Гиппиус. Но помимо ее исключительного своеобразия я, не колеблясь, скажу, что это была самая замечательная женщина, которую пришлось мне на моем веку знать. Не писательница, не поэт, а именно женщина, человек, среди, может быть, и более одаренных поэтесс, которых я встречал. И в самом деле, она была необыкновенно умна. Но гораздо умнее в разговоре, с глазу на глаз, когда она становилась такой, какой должна была быть в действительности, без раз навсегда принятой позы, без высокомерия и заносчивости, без стремления всех учить чему-то такому, что будто бы только ей и Мережковскому известно, - в разговоре с глазу на глаз, когда она становилась человеком ко всему открытым, ни в чем, в сущности, не уверенным и с какой-то неутолимой жаждой, с непогрешимым слухом ко всему, что за неимением другого, более точного термина приходится называть расплывчатым термином «музыка». В ней самой этой музыки не было, и при своей проницательности она не могла этого не сознавать. Иллюзиями она себя не тешила. Музыка была в нем, в Мережковском, какая-то странная, грустная, приглушенная, будто выхолощенная, скопческая, но несомненная. Зато она, как никто, чувствовала и улавливала музыку в других людях, в чужих писаниях и всем своим существом к ней тянулась. От всего только бытового, бытом ограниченного, от всякого литературного передвижничества она пренебрежительно отталкивалась, будто ей нечего было со всем этим делать, и даже бывала в отталкиваниях не всегда справедлива, принимая за передвижничество и то, что было им только в оболочке. Ей, да и ему, Мережковскому, нужен был дух в чистом виде, без плоти, без всего, что в жизни может отяжелить дух при попытке взлета, они оба были в этом смысле людьми «достоевского», антитолстовского склада - склада, определившего то литературное движение, к которому они оба принадлежали и которое одно время даже возглавляли...» И дальше «Она хотела казаться человеком с логически неумолимым, неизменно трезвым, сверхкартезианским умом. Повторяю, она была в самом деле очень умна. Но ум у нее был путаный, извилистый, очень женский, гораздо более замечательный в смутных догадках, чем в отчетливых, отвлеченных построениях, в тех рассудочных теоремах, по образцу которых написаны многие ее статьи. Она хотела казаться проницательнее всех на свете, и постоянной формой ее речи был вопрос «А что, если». А что, если дважды два не четыре, а сорок семь, а что, если Волга впадает не в Каспийское море, а в Индийский океан. Это была игра, но с этой игрой она свыклась и на ней построила свою репутацию человека, который видит и догадывается о том, что для обыкновенных смертных недоступно. Она знала, что ее считают злой, нетерпимой, придирчивой, мстительной, и слухи эти она усердно поддерживала, они ей нравились, как нравилось ей раздражать людей, наживать себе врагов. Но это тоже была игра. По глубокому моему убеждению, злым, черствым человеком она не была, а в особенности не было в ней никакой злопамятности...»
Революцию Гиппиус категорически не приняла.
«Простят ли чистые герои? Мы их завет не сберегли. Мы потеряли все святое и стыд души, и честь земли... Мы были с ними, были вместе, когда надвинулась гроза. Пришла Невеста. И Невесте солдатский штык проткнул глаза... Мы утопили, с визгом споря, ее в чану Дворца, на дне, в незабываемом позоре и в наворованном вине... Ночная стая свищет, рыщет, лед по Неве кровав и пьян. О, петля Николая чище, чем пальцы серых обезьян!.. Рылеев, Трубецкой, Голицын! Вы далеко, в стране иной. Как вспыхнули бы ваши лица перед оплеванной Невой!.. И вот из рва, из терпкой муки, где по дну вьется рабий дым, дрожа протягиваем руки мы к вашим саванам святым... К одежде смертной прикоснуться, уста сухие приложить, чтоб умереть - или проснуться, но так не жить! Но так не жить!..»
«Мы думали, что дошли до пределов страданья, - писала Гиппиус в воспоминаниях о Блоке, которому не подавала руки после выхода его поэмы «Двенадцать», - а наши дни были еще как праздник. Мы надеялись на скорый конец проклятого пути, а он, самый-то проклятый, еще почти не начался. Большевики, не знавшие ни русской интеллигенции, ни русского народа, неуверенные в себе и в том, что им позволят, еще робко протягивали лапы к разным вещам. Попробуют, видят - ничего, осмелеют, хапнут. Так, весной 18-го года они лишь целились запретить всю печать, но еще не решались (потом, через год, хохотали и дураки же мы были церемониться!). Антибольшевистская интеллигенция - а другой тогда не было, исключения считались единицами - оказывалась еще глупее, чуть не собиралась бороться с большевиками «словом», угнетенным, правда, но все-таки своим. Что его (слово) просто-напросто уничтожат - она вообразить не могла... За месяц до этого уничтожения мне предложили издать маленький сборник стихов, все написанное за годы войны и революции. Небольшая книжка эта, «Последние стихи», необыкновенно скоро была напечатана в военной, кажется, типографии (очень недурно), и затем все издание, целиком, кому-то продано, - впрочем, книгу свободно можно было достать везде, пока существовали книжные магазины. Очень скоро ее стали рекомендовать, как запрещенную...» (В самом начале революции Троицкий выпустил брошюру о борьбе с религиозными предрассудками. «Пора, товарищи, понять, что никакого Бога нет, ангелов нет, чертей и ведьм нет», - и вдруг, совершенно неожиданно, в скобках: «Нет, впрочем, одна ведьма есть – Зинаида Гиппиус». Она, со своим вечным лорнетом в руках, прочла, нахмурилась, пробрюзжала: «Это ещё что такое? Что это он выдумал?» - а потом весело рассмеялась и признала, что, по крайней мере, это остроумно. В январе 1920 года Гиппиус и Мережковский нелегально перешли польскую границу. «Я знаю, - писала Гиппиус, оказавшись в Варшаве, - и теперь, за эти месяцы, в могиле Петербурга ничто не изменилось. Только процесс разложения идет дальше, своим определенным, естественным, известным всем путем. Первая перемена произойдет лишь вслед за единственным событием, которого ждет вся Россия, - свержением большевиков. Когда… Не знаю времени и сроков. Боюсь слов. Боюсь предсказаний. Но душа моя все-таки на этот страшный вопрос «когда» - отвечает скоро...»
«Зинаида Гиппиус была когда-то хороша собой, - вспоминала Тэффи, тоже оказавшаяся во Франции. - Я этого времени уже не застала. Она была очень худа, почти бестелесна. Огромные, когда-то рыжие волосы были странно закручены и притянуты сеткой. Щеки накрашены в ярко-розовый цвет промокательной бумаги. Косые, зеленоватые, плохо видящие глаза. Одевалась она очень странно. В молодости оригинальничала носила мужской костюм, вечернее платье с белыми крыльями, голову обвязывала лентой с брошкой на лбу. С годами это перешло в какую-то ерунду. На шею натягивала розовую ленточку, за ухо перекидывала шнурок, на котором болтался у самой щеки монокль. Зимой носила какие-то душегрейки, пелеринки, несколько штук сразу, одна на другой. Когда ей предлагали папироску, из этой груды мохнатых обверток быстро, как язычок муравьеда, вытягивалась сухонькая ручка, цепко хватала ее и снова втягивалась. Когда-то было ей дано прозвище Белая Дьяволица. Ей это очень нравилось. Ей хотелось быть непременно злой. Поставить кого-нибудь в неловкое положение, унизить, поссорить. Спрашиваю «Зачем вы это делаете» - «Так. Я люблю посмотреть, что из этого получится».
«Сама я придаю значение очень немногим из моих слов, писаний, дел и мыслей, - писала Гиппиус. - Есть три-четыре строчки стихов «Хочу того, чего нет на свете...»; «В туманные дни - слабого брата утешь, пожалей, обмани...»; «Надо всякую чашу пить до дна...»; «Кем не владеет Бог - владеет Рок...»; «Это он не дал мне - быть...» (о женщине). Если есть другие - не помню. Эти помню».
Зинаида Гиппиус была роста среднего, узкобедрая, без намека на грудь, с миниатюрными ступнями… Красива? О, несомненно. «Какой обольстительный подросток!» - думалось при первом на неё взгляде. Маленькая гордо вздернутая головка, удлиненные серо-зеленые глаза, слегка прищуренные, яркий, чувственно очерченный рот с поднятыми уголками и вся на редкость пропорциональная фигурка делали её похожей на андрогина с холста Соддомы. Вдобавок густые, нежно вьющиеся бронзово-рыжеватые волосы она заплетала в длинную косу – в знак девичьей своей нетронутости (несмотря на десятилетний брак)… Подробность, стоящая многого! Только ей могло прийти в голову это нескромное щегольство «чистотой!» супружеской жизни (сложившейся для неё так необычно).
Вся она была вызывающе «не как все»: умом пронзительным ещё больше, чем наружностью. Судила З.Н. обо всем самоуверенно-откровенно, не считаясь с принятыми понятиями, и любила удивить суждением «наоборот». Не в этом ли и состояло главное ее тщеславие? Притом в манере держать себя и говорить была рисовка: она произносила слова лениво, чуть в нос, с растяжкой и была готова при первом же знакомстве на резкость и насмешку, если что-нибудь в собеседнике не понравится.
Сама себе З.Н. нравилась безусловно и этого не скрывала. Ее давила мысль о своей исключительности, избранности, о праве не подчиняться навыкам простых смертных… И одевалась она не так, как было в обычае писательских кругов, и не так, как одевались «в свете», - очень по-своему, с явным намерением быть замеченной. Платья носила «собственного» покроя, то обтягивающие ее, как чешуей, то с какими-то рюшками и оборочками, любила бусы, цепочки и пушистые платки. Надо ли напоминать и о знаменитой лорнетке? Не без жеманства подносила ее З.Н. к близоруким глазам, всматриваясь в собеседника, и этим жестом подчеркивала свое рассеянное высокомерие. А ее «грим»! Когда надоела коса, она изобрела прическу, придававшую ей до смешного взлохмаченный вид: разлетающиеся завитки во все стороны; к тому же было время, когда она красила волосы в рыжий цвет и преувеличенно румянилась («порядочные» женщины в тогдашней России от «макияжа» воздерживались).
Сразу сложилась о ней неприязненная слава: ломака, декадентка, поэт холодный, головной, со скупым сердцем. Словесная изысканность и отвлеченный лиризм Зинаиды Николаевны казались оригинальничанием, надуманной экзальтацией.
Эта слава приросла к ней крепко. Немногие в то далекое уже время понимали, что «парадоксальность» Гиппиус – от ребячливой спеси, от капризного кокетства, что на самом деле она совсем другая: чувствует глубоко и горит, не щадя себя, мыслью и творческим огнем… Да и позже, после революции читатель, помнивший Гиппиус по Петербургу, продолжал большею частью думать о ней с предвзятостью, хоть жила она и писала последние полжизни в Париже и молодая ее репутация должна была бы потускнеть.
Религиозная настроенность и любовь к России сочетались в этой парадоксальной русской женщине (германского корня) с эстетизмом и вкусом, воспитанным на «последних словах» Запада. В эпоху весьма пониженных требований к поэзии (поэты толстых журналов подражали Майкову, Фругу, Надсону, повторяя «гражданские» общие места) Гиппиус стала «грести против течения», возненавидя посредственность, пошлость, культурное убожество и в искусстве, и в жизни. Отсюда ведь и обида среднего читателя того времени. Но теперь. Теперь, когда все подверглось переоценке и сделалась «новая» поэзия общедоступной.
К сожалению, и теперь, полвека спустя, Гиппиус остается поэтом почти неузнанным, во всяком случае недооцененным даже передовой критикой. Еще совсем недавно вышла книга автора, с которым эмиграция привыкла считаться, и в этой книге так характеризуется творчество Гиппиус: «История литературы может оказаться к З.Н. Гиппиус довольно сурова. Она почти ничего не оставила такого, что надолго бы людям запомнилось бы. Ее писания можно ценить, но их трудно любить. Они бывали оригинальны, интересны, остроумны, умны, порой блестящи, порой несносны, но того, что доходит до сердца, - не в сентиментальном, а в ином, более глубоком и общем смысле, - то есть порыва, отказа от себя, творческого самозабвения или огня, этого в ее писаниях не было. Наиболее долговечная часть гиппиусовского наследия, вероятно, стихи, но и тут, если вообще возможна поэзия, лишенная очарования и прелести, если может быть поэзия построена на вызывающем эгоизме или даже Эгоцентризме, но какой-то жесткой и терпкой сухости, Гиппиус дала этому пример. Талант ее, разумеется, вне сомнений. Но это не был талант щедрый, и отсутствие всякой непринужденности в нем, отсутствие благодати она заменила или искупила(!) той личной своей единственностью, которую отметил еще Александр Блок.
Мой друг, меня сомненья не тревожат.
Я смерти близость чувствовал давно.
В могиле, там, куда меня положат,
Я знаю, сыро, душно и темно.
Но не в земле- я буду здесь, с тобою,
В дыханьи ветра, в солнечных лучах,
Я буду в море бледною волною
И облачною тенью в небесах.
Но это еще не вполне самостоятельные стихи, в них явно звучит Лермонтов (от него вообще многое у Гиппиус); лишь четырьмя годами позже написана «Песня»- с нее, собственно, и началась поэтическая карьера З.Н. Стихотворение поражало остротой выразительности и ритмическими вольностями, до того не допускавшимися. И сейчас «Песня» не утратила ни своего очарования, ни историко-литературного значения; тут Гиппиус как бы называет все, что грезилось и о чем плакалось ей в течение жизни.
«Классичность» отвечает мужественной ее настроенности, стихи Зинаиды Николаевны и проза - всегда от мужского «я». Более того: если по духу она сродни Лермонтову, то ритмической чеканкой и обдуманным выбором определений ближе к Пушкину. Например, ее стихотворение «Третий Петербург».
Вспомним, к слову, и другой «Петербург», почти вариант этого, относящийся к 1909 году. Начинается им второе «Собрание стихов», выпущенное московским издательством «Мусагет». Уже в ту пору Петербург казался Гиппиус «проклятым», «Божьим врагом», и она призывала на него «всеочищающий огонь». «Пророчеств неосторожные слова» звучат с особой силой в последней строфе:
Нет! Ты утонешь в тине черной,
Проклятый город, Божий враг!
И червь болотный, червь упорный
Изъест твой каменный костяк!
О поэзии Гиппиус установилось мнение: головной, надуманный поэт… Неправда. Поэт умный и тяготеющий к абстракциям, поэт, взвешивающий слова на весах тончайшей сознательности, - вопрос другой. Разве может ум мешать чувствовать и черпать образы из сердечной глубины? Даже эти строфы Гиппиус о Петербурге – разве не полны из глуби звучащего чувства, несмотря на то, что холодят их риторические проклятия?
В этой « Жестокой» любви ее и ненависти сказалась двойная природа З. Н.: рядом с мужественной силой – какое женское нетерпение и капризный напор. И самообольщенность: Пушкин не назвал бы своих стихов «неосторожными пророчествами»… Политические стихи Гиппиус (было их много – больше, чем у кого либо из русских поэтов, включая Хомякова и Тютчева) часто страдают от жесткой резкости: негодование переходит в грубоватое издевательство над тем, что для нее хула на Духа… Зато, когда утихал политический гнев и оставалась лишь скорбь о потерянной России, к ней приходили слова, совсем по – другому убедительные. Вспоминая свой отъезд из советского Петербурга (вернее, ряженое бегство из России с Мережковским и Д. В. Философовым), она пишет всего восемь строк, но- как вылились они из сердца!
Отъезд
До самой смерти…Кто бы мог думать?
(Санки у подъезда, вечер, снег.)
Знаю. Знаю. Но как было думать,
Что это – до смерти? Совсем? Навек?
Молчите, молчите, не надо надежды.
(Вечер, ветер, снег, дома.)
Но кто бы мог подумать, что нет надежды…
(Санки. Вечер. Ветер. Тьма).
Поистине своевременно вслушаться внимательно в ее стихи, непонятно пренебреженные, если и не забытые вовсе… Вспоминаются острые словечки Гиппиус, ее экстравагантности, насмешки, ненависть к большевизму, но стихи (напечатано более трехсот) – какие из них остались в памяти новых поколений?
Она – двойственна, не двусмысленна; то одна, то другая, но не изменяющая своей страстной честности. По совести могла сказать:
И лишь в одном душа моя тверда:
Я изменяюсь, - но не изменяю.
В дневнике, обрекавшемся ею на сожжение перед смертью, есть такое признание: «…мне дан крест чувственности». Ещё в 1895 году она недоумевала:
И сердце снова жаждет
Таинственных утех…
Зачем оно так страждет,
Зачем так любит грех?
О мудрый Соблазнитель!
Злой Дух, ужели ты –
Непонят(н)ый Учитель
Великой красоты?
По-видимому, уже смолоду ей грезился (внушение Лермонтова?) демиург, Люцифер, падший серафим, сатана – дело не в имени. Она и высмеивает его, и призывает, и клянет; демонический соблазн оборачивается в ней то жалостью к Черту (с большой буквы), то головокружением от сознания неизъяснимо чудной свободы. Намек на все это слышится и в словах о «грозной отраде» ее «необычной стези» (в стихотворении за подписью В. Витовт)… Если не продумать «демономании» в духовной биографии Гиппиус, многое в ней останется непонятным.
Демономания Гиппиус кровно связана с русской революцией. Она не отделяла судьбы России от своей собственной и от мировых событий. Эгоистический абсолютизм обнаруживается и в ее отечестволюбии. По мере развития революции ее душа, как маятник, качается от тьмы к свету. Сперва она как будто предчувствует «воскресение» России, говорит (после октябрьских дней 17 года, ровно через месяц), что копье Архангела коснулось ее «ожогом пламенным», и она верит … в счастие освобождения, в Любовь, прощение, в огонь – в полет!
Но полгода спустя, ощутив зло торжествующим над свободой, переставая видеть в безбожном человеке подобие Божие, она предалась отчаянью:
Противны мне равно земля и твердь,
И добродетель, и бесчеловечность,
Одну тебя я принимаю, Смерть…
Отчаянье не помешало ей, однако, написать несколькими месяцами позже, в годовщину «Октября», одно из своих наиболее религиозных стихотворений (хоть и по-прежнему несмиренных: говорится в нем о любви к ней Бога, не о любви ее к Богу):
Твоя любовь.
Из тяжкой тишины событий,
Из горькой глубины скорбей,
Взываю я к Твоей защите.
Хочу я помощи Твоей.
Ты рабьих не услышишь стонов,
И жалости не надо мне.
Не применения законов –
А Мужества хочу в огне.
Доверчиво к Тебе иду я.
Мой дух смятенный обнови.
Об имени Своем ревнуя,
Себя во мне восстанови.
О, пусть душа страдает смело,
Надеждой сердце бьётся вновь…
Хочу, чтобы меня одела,
Как ризою, – Твоя любовь.
В статье о «Выборе» Гиппиус так определяет любовь: «Великий и первый источник счастья. Ничто не может сравниться со счастьем любви самой высокой: она непобедима, она уже победила страдание. Не она ли, по слову любимого ученика Христа, “изгоняет страх, который есть мучение”
Из 161 стихотворения первых двух ее сборников более пятидесяти выражают ее порыв к Богу, немногим меньше посвященных любви небесной и земной, чаще всего – любви, в которой небесное и земное слиты (вернее, должны слиться) нераздельно:
Люблю огни неугасимые,
Любви заветные огни.
Для взора чуждого незримые,
Для нас божественны они.
Пускай печали – неутешнее,
Пусть мы лишь знаем – я и ты, –
Что расцветут для нас нездешние,
Любви бессмертные цветы.
Или:
Любовь, любовь…О, даже не ее –
Слова любви любил я неуклонно.
Иное в них я чуял бытие,
Оно неуловимо и бездонно.
Слова любви горят на всех путях,
На всех путях – и горных, и долинных.
Нежданные в накрашенных устах,
Неловкие в устах ещё невинных…
(1912)
В интимном дневнике (на первой странице красивым острым ее почерком начертано: «Любовь», а в углу на черной клеенчатой обложке выцарапано: «Amour»), подробно повествуя о своих всегда недовершенных романах, З.Н. признается – без тени лицемерия, с безусловной прямотой – в грехе чувственности, но никогда не забывает прибавить, что «такая» любовь – не для неё: «И любовь, и сладострастие…я принимаю и могу принимать только во имя возможности изменения их в другую, новую любовь, новое, безгранное сладострастие: огонь в моей крови».
Один из рассказов – «Не то» – ярко уясняет мистику этой «сублимованной» чувственности. Героиня, курсистка Вика, ощущает любовь как божественную тайну, но у нее отталкивание от любви, поскольку любовь плотски осуществляется, переставая чаровать одной мечтательной влюбленностью. Вика вспоминает с возмущением студента Леонтьева, «красивого, сильного, черного, румяного», «его влажные, сияющие и счастливые глаза». «Потом он поцеловал ее в самые губы, и ещё раз, и опять». Вика хочет быть искренней…и вспоминает, что эти единственные, первые три поцелуя облили ее странной жутью, а мыслей никаких не было. «Не было их и в следующее мгновение, когда эта сладкая и властная жуть превратилась сама собою в такое же властное отвращение, отталкивание от красивого и грубо сильного человека-самца…Без слов и без мыслей…сделалось страшно и отвратительно…Раздумывать над этим некогда было и скучно. Да и не умела Вика размышлять над такими вещами и переворачивать их. Любовь просто не для нее, ежели любовь такова».
Так же окончился роман Вики и с другим молодым человеком – Васютой. Она влюбилась в него, когда он был послушником «с лицом святого», «не мужским и не женским». Но Васюта, сделавшись ее женихом, захотел, на правах будущего мужа обнять ее…Тут Вика «вскочила в смертельном ужасе. Какая-то чернота наплыла на нее, густая, и она точно тонула в ней». И плачет она вместе с братом своим Тасей (тоже «влюбленным» в послушника Васюту), «не зная о чем, а если б они знали, то, может быть, слезы были бы ещё солонее и тяжелее. Знали смутно, что плакали о Васюте настоящем, которого можно было любить – но которого по-настоящему никогда не было.
Та же нота звучит и в рассказе «Двое – один»…
В интимном дневнике есть и такое признание: «…о, если б совсем потерять эту возможность сладострастной грязи, которая, знаю, таится во мне, и которую я даже не понимаю, ибо я ведь и при сладострастии, при всей чувственности – не хочу определенной формы любви, той, смешной, про которую знаю…» Отсюда неукротимая ее девственность и влечение не только к женщинам, но и к мущинам с двоящимся полом. Сказано ею и это без обиняков: «Мне нравится тут обман возможности: как бы намек на двуполость: он кажется и женщиной, и мужчиной. Это мне ужасно близко».
И в стихах затуманенно выражено это влечение к двуполости. Поэт спрашивает месяц:
Скажи мне еще: а где золотой,
Что недавно на небе лежал? Пологий?
Юный, веселый, двурогий?
- Он? Это я. Луна.
Я и он – я и она.
Я не всегда бываю та же,
Круглая, зеленая, синяя
Иль золотая тонкая линия –
Это все он же и все я же.
Мы – свет одного огня.
Не оттого ль ты и любишь меня?
В стихотворении «Ты» характерна для ее андрогинизма последняя строфа, обращенная к месяцу-луне:
Ждал я и жду я зари моей ясной,
Неутомимо тебя полюбила я…
Встань же, мой месяц серебряно-красный,
Выйди, двурогая, – Милый мой – Милая…
О соблазне двуполой прелести говорят многие ее рассказы (особенно «Мисс Май» и «Перламутровая трость»). О самой себе она записала: «В моем духе – я больше мужчина, в моем теле – я больше женщина». Но телесная женскость Гиппиус была недоразвитой; совсем женщиной, матерью сделаться она физически не могла…С другой стороны, хоть и писала она неизменно от лица мужчины, в душе и уме ее было много чисто женского. Рядом с терпкой повелительностью и с демонической отвагой уживалась в ней и материнская растроганная нежность (замечательные ее рассказы о детях), и сентиментальность «Эммы из Мекленбурга», как шутливо называла она себя. В том же дневнике находим: «Ведь во мне “зелёная лампадка”, “житие святых”, бабушка, заутреня, ведь это все было в темноте прошлого, это – мое».
Живой облик эпохи возникал у Гиппиус и в стихах, написанных на основе психологического параллелизма. Важную роль в этом случае играла внешняя, природно-бытовая деталь, которая своим метафорическим сближением с изломами человеческой души передавала целую гамму лирических переживаний и размышлений:
Над водами, стихнувшими в безмятежности
Вечера ясного, - все бродит туман;
В последней жестокости есть бездонность нежности,
И в Божией правде – Божий обман.
Есть под Парижем русское кладбище – Сен-Женевьев де Буа. Там в одной могиле похоронены Д. Мережковский и его верная спутница Зинаида Гиппиус, поэт, писатель, литературный критик…»
***
Смерть ходит рядом… даже с красотой…
***
Трон в капелле, где звучала трагическая музыка, принадлежал кровавой Графине, в полу под троном нашли множество человеческих костей.
***
Хозяйка мужского сердца влюбленного
***
Связь
(Что их связывает?.. страсть… крепкими канатами…)
***
Женщина-паук
Вяжет (оплетает) рабыню,
Как муху.
*бандаж
***
Прижимаясь к ногам любимой, любящей другого…
***
Дикая страсть…
***
(белый) раб Супруги Вождя инейского племени…
***
Провинившейся перед Женщиной главы племени был привязан к Ее белой Лошади и вынужден волочиться сзади, обдираемый, в пыли, созерцая круп Лошади и Женщины…
***
Король в Замке
На троне под оленьими рогами –
Трофеем или подарком Королевы…
***
Королева в Замке
Заточила узника
В подземелье…
(находящимся под залом торжеств-увеселений… и под Ее будуаром…)
***
«Королева не расстраивается, когда в печали.
Она просто кого-нибудь казнит.»
***
Королева в Замке,
Казнившая Лорда
За неповиновение.
***
В Храм Женщины (хоть в Ее комнату) надо входить, вползать, на коленях…
***
В женский будуар Королевы, овеянный женскими ароматами, было позволено мужчине входить, вползать только на коленях…
***
раб делал уборку в квартире Госпожи перед Ее встречей с любовником…
***
Древнеримская Хозяйка и Её рабыня…
***
На рынке рабов, Хозяйка, бесцеремонно рукой трогающая, берущая рабыню за грудь…
***
У раба на лице был шрам от плети Госпожи, как Её знак… тавр… видимый всем…
***
(современное) Хороший подчиненный. Послушный… отлично служит…
***
Лежать под ногами бизнес-Леди ковриком…
***
У ног любимой Начальницы…
***
Работа в офисе…
***
Похожа на Жанну Булох… и Ее мужчин…
***
Анна Сергеевна, бизнес-вумен… любит, когда Ей подчиняются другие люди, служат…
***
Цепкие когти
Светской львицы
Под черной перчаткой.
***
Синтия, американская бизнес-вумен, любит устраивать кровавые бои мужчин ради собственного удовольствия и денег… (из фильма «Самоволка»)
***
***
Золушка – углечка
***
Водя’нушка
***
Женщины, как реки…
***
Рожденная стихией… рожденная морской волной…
***
Дельта Венеры
***
Путеводитель по лабиринту сладострастия.
***
Обаяние дерзких, дерзновенных Женщин
***
Красная Шапочка, доминирующая над серым волком
***
Диковласка. Дикарка с распущенными волосами…
***
Фея… овощная, фруктовая, цветочная… Госпожа гномов… гнобит гномов…
***
Женский Суд
***
Во славу… богини любви, Венеры…
***
В руках Госпожи плетка с концом в виде сердечка – порет, любя…
***
Пилкой точит свои красивые ногти (коготки) рабу в рот…
***
Женщина (Девушка) красит ногти, поставив стопу на лицо парню…
***
Напуган… Дикая зверица…
***
Дикие кошки
***
Паучок, Паучиха… почти Черна вдова…
***
Королева паутины.
***
Качели наслаждения. БДСМ качели любви.
***
Девчонки, разувшись в прихожей и завязав рабу глаза, заставили его ползать и гадать по запаху внутри обуви, кому какая принадлежит…
***
Вот так надо целовать пятки девчонкам… и Женщинам… снизу…любя…
***
Так в душе чувствует себя нижний по отношению к окружающему женскому полу… (в частности, в метро)
***
Мальчик, голым стоящий всю ночь на коленях в палате девчонок в пионерском лагере в качестве наказания, вынужденный также убираться у них в палате, мыть полы, даже стирать девчонкам… Так решила пионервожатая, наказавшая его…
***
Сексуальные мамочки, которым должен служить любой нижний…
***
Мальчик, поставленный строгой Учительницей в углу класса на колени на горох в качестве наказания за провинность перед девочками…
***
Уткнуться носом в туфельку своей любимой Учительнице…
***
(раб с тряпкой и щеткой на полу в квартире)
– Ирина Сергеевна, всё будет убрано!.. (буквально всё вылизано…)
***
Учительница в домашней обстановке… пригласила ученика послужить у Нее дома…
***
Учительница по географии (в неформальной обстановке)
***
Учительница и ученик у Нее дома… (как он того хотел и умолял свою Учительницу после уроков…)
***
Ботаники у женских ног…
***
Фарфоровая Мадам, - точно кукла, - с хлыстиком…
***
Беломолочная Дама (с беломолочной кожей)… купается в молоке…
***
Беляночка
***
Злыдня
***
Темнота между тёмных чулок;
Тайне мистичной подвержен,
Пьян сладострастьем… поток
Нежно-жемчужный извержен…
***
Оргазм – вершина страсти, любви… страстной любви…
***
Оргазмирующее существо.
***
Женское ожесточение
***
Пиратка (фемдома)
***
Дикая Повелительница кнута
***
Есть что-то таинственное, опасное, мистичное в женщинах в черной форме, коже… и вместе с тем глубоко эротичное…
***
Холоднокровно, словно змея, засовывает целиком свою ножку рабу в рот… на лице у нее нет эмоций, точно у удава… раб же душится…
***
Госпожа: - Мой нежный и ласковый зверь, носорог, носорожек…
***
«Вот теперь, дорогой, я верю, что тебе нравится моя попка»
***
Кухонный работник Жены, Хозяйки…
***
раб Супруги олигарха… (и сумки за Ней носит…)
***
Садовник богатой Леди… когда Хозяйка придет, все должно быть сделано… хороший работник, предупреждающий все желания своей Госпожи…
***
Она работает, лежа на диване за компьютером, а он – рядом с метлой…
***
Хозяйка, Владелица Дома… и Её хаузкипер…
***
Подкаблучник: - Хочу под юбку! Хочу под каблук!..
***
Каблук в рот… набирает любовника…
***
В поиске партнера…
***
Ничто так не возбуждает, как белые туфли Королевы!
***
раб стоял на коленях сзади приличной Девушки, его Госпожи (и девушки офицера), находясь лицом у разреза Ее юбки… и целовал в разрез Ее стройные ноги… что ему иногда позволялось… в качестве поощрения за надлежащее служение Ей…
***
«Счастливые трусов не надевают»
***
Мечтательно поправляя чулки на кровати перед зеркалом, думает о любовнике… раб находится при этом внизу, готовый служить на подхвате…
***
Собирается на свидание…
***
«Патрицианский лак Аделины»
***
раб, склонившийся перед Патрицианкой…
***
раб Патрицианки
***
раб, готовый служить всюду своей рабовладелице
***
Лакей Хозяйки Дома
***
Восточная Принцесса, сидя на ложе и расставив ноги, рабу: - Подползи ко мне и сделай своей ротовой тычинкой моему пестику цветка приятное!
***
Под ногами восточных Принцесс…
***
раб на коленях перед павлиньим троном Хозяйки джунглей, африканской дикаркой, Богиней племени, точено-стройной, точно африканская амфора – утонченный и высокий сосуд (желаний)…
***
Амазонка
***
Амазонка
***
Амазонка – Власть,
Амазонка – Страсть,
Перед Нею – раб,
Перед Нею – прах.
***
Хозяйка писуаров…
***
Стоя на коленях и глядя снизу, открыв рот, ожидать выстрел… от сексуальной Повелительницы, Амазонки… Хозяйки жизни и смерти…
***
Госпожа Смерть
***
Домина Власта. ДоминаВласта.
***
Домина – Строгая Дисциплина.
***
Богиня… и тень подле Неё… подле Её ног… нижний…
***
Госпожа предложила прирождённому нижнему, рабу, следовать своим инстинктам… И тот опустился перед Ней на колени… служить…
***
Дама с человеческой псиной на прогулке…
***
«Давай поиграем в интересную БДСМ-игру:
Мы будем стегать тебя плетью, а стоп-словом будет PIN-код от твоей банковской карты?»
***
Власть женских ножниц
***
Злюка-Колюка 16-ая. Злая Домохозяйка…
***
Как-то по-домашнему, по-семейному!..
***
Смусмумлик
***
Амазонка… Амазонки мужей превращают в коней…
***
Видали на картине, что доминирует над ними?!
***
Муки Любви… (лики Любви)
***
Глаза, как груди, - с широко раскрытыми глазами…
***
Глазастая, грудастая,
Глаза – что груди.
***
Когда груди двоих сталкиваются, как волны…
***
Губы на цепи
***
Привередливая, капризная Ева… яблоки к Ее ногам… яблоки у Ее ног…
***
Женщина о мужчине: - Ему никогда не жениться, плохо исполняет приказы! (не бежит по первому намеку Женщины исполнять)
***
(Дама): - Книги?.. А для чего книги?! Я на них сижу… женские прелести на кладези знаний…
***
Леопардица
***
Распятый медведь шкурой лежал под ногами Красавицы… «любовь - живодерня» (М. Цветаева)
М. Цветаева
«И засим, упредив заране,
Что меж мной и тобою -- мили!
Что себя причисляю к рвани,
Что честно мое место в мире:
Под колесами всех излишеств:
Стол уродов, калек, горбатых...
И засим, с колокольной крыши
Объявляю: люблю богатых!
…За тишайшую просьбу уст их,
Исполняемую как окрик.
И за то, что их в рай не впустят,
И за то, что в глаза не смотрят.
…И за то, что в учетах, в скуках,
В позолотах, в зевотах, в ватах,
Вот меня, наглеца, не купят --
Подтверждаю: люблю богатых!..»
***
(о Верхних и нижних лесби)
Честная, благородная,
Искренняя, независимая,
Стойкая, свободнорождённая,
Гордая, красивая,
Полюбила тебя, Власть природная:
- На колени, нижняя-влюбленная!..
***
Вы в кресле с мундштуком и длинной сигаретой,
А я – болонка – и у Ваших ног…
Вы – точно Дама века прошлого с портрета,
Любви возвышенный и редкий Бог.
***
Вы – гусар бравый в юбке,
Я – Ваша протеже,
В Вашей ангельски чистой улыбке
Чёртик господства навеселе.
***
Вещами, землей владеют,
Вещи, земли – принадлежат.
Вы – владеете, я – принадлежу,
Вы – велите, я – служу.
Кто-то владеет,
Что-то принадлежит.
***
В Вас – женская сталь,
В Вас – женская твердь;
Мне – предстоять,
Мне – умереть.
***
Любить – мучить, терзая, себя,
Вещью, принадлежа, быть;
В прах превращаться, моля,
Рабой, распятой, любить.
***
Романтический треугольник. Каждому своё…
***
8 Марта – воистину фемдомный праздник,
Всем Дамам дарят первые цветы.
И на коленях рыцарь-ратник
С признанием в любви.
Примечание. «Нижние мужчины. Взгляд (женский) сверху. Автор Sara Gold: Хочу рассказать о своём взгляде на Нижних мужчин, о том, какими я вижу их. О том, какой в идеале должна быть эта сторона Темы, в моём понимании.
Начну с того, что, как ни крути, все мы, мужчины и женщины, состоим из двух начал: инь и янь, мужского и женского. И, в зависимости от того, насколько то или иное начало превалирует в человеке, складывается его мировоззрение, его жизненная позиция и, если хотите, позиционирование в Теме.
И это отнюдь не искажение, это задумка Природы. Если Верх мужчина строит и созидает, то Низ-мужчина облагораживает и украшает. Без этих людей картина мира была бы не гармоничной и неполноценной. Служение женщине не унижает, а возвышает его, ибо он творит и украшает наш мир!
Итак, о тех мужчинах, в которых женское начало немного берёт верх. О мужчинах, которых я называю Достойными Нижними.
Женское начало в Достойных Нижних проявляется именно в том, что такой мужчина, подобно женщине, больше склонен служить и подчиняться, превозносить и боготворить предмет своего обожания. Он возвышает, хранит и защищает ту, которой принадлежит он сам, его разум, душа и тело. Он дарит женщине более деликатную и утончённую энергию, в сравнении с той, которую даёт Верхний мужчина. В силу своего восприятия мне известны обе стороны вопроса, и я могу сравнить и понять эти две разные энергии. И та, и другая прекрасны, если исполнены на высшем уровне.
Для того, что бы было понятно, кого я имею в виду, приведу несколько примеров, разделив Нижних мужчин на три категории. В принципе, их может быть и больше, но нам важна суть явления:
1. Поклоняющиеся женщине, как богине;
2. Благородные рыцари (мечта всех, без исключения, женщин);
3. Творческие люди.
Поклоняющиеся женщине, как богине в первой категории Нижние мужчины, которые преклоняются перед женщиной, как перед высшим существом, признавая себя менее совершенными и устроенным более примитивно. Именно это природное, внутреннее ощущение у таких мужчин идёт из глубины веков, со времён поклонения Великой богине Матери. Оно основано на том, что женщина даёт жизнь, что женщина - начало всех начал, женщина - загадочное и непостижимое существо. Такие Нижние встречаются повсюду, во всех сферах нашей жизни, могут принадлежать к любой профессии, и иметь любое положение в обществе.
Второй типаж — благородные рыцари.
Раньше ими действительно были рыцари, служащие своей Даме сердца и готовые отдать за неё жизнь! Они служили своей Даме, своей Королеве. Именно служили, оберегали и охраняли, сдували пылинки с этого нежного цветка! Но в то же время, могли отважно сражаться с врагами, и уж никак не были трусами и ничтожествами! В наше время это, как правило, спортсмены, люди силовых структур, военные.
Творческие люди.
Это категория, сама за себя говорящая. Это Нижние мужчины, для которых женщина - источник вдохновения, та, что дарит радость бытия и желание творить! Это поэты, художники, скульпторы, писатели, зачастую и научные работники.
Все эти Нижние, понимающие свою суть, прекрасны и очень достойны! Они знают свою природу, с ними можно идти рядом по жизни. Они боготворят женщину, дарят счастье быть Вселенной, они дают крылья! С ними ты - Богиня, Королева, Муза!
Конечно же, таких - единицы, равно как и единицы достойных Верхних. Это правда жизни, в наш век в принципе мало достойных людей, не зависимо от половой принадлежности и Тематического позиционирования.
Но они есть, они ходят рядом с Вами, уважаемые Верхние мужчины, живут рядом, работают. Вы здороваетесь с ними за руку, общаетесь, и даже можете не подозревать об их позиционировании. Никто из них не является в жизни слюнтяем, ничтожеством или тряпкой.
Я не претендую на истину в последней инстанции, это моя личная позиция по данному вопросу. Это моё видение, «взгляд сверху», которое, возможно, кому-то придется не по вкусу. Но отрицать существование таких Нижних мужчин нельзя. Нельзя втаптывать их в грязь, основываясь лишь на поверхностном знании предмета. Очень надеюсь, что моя интерпретация этой стороны Темы изменит мнение о Нижних мужчинах в лучшую сторону. Или, как минимум, поможет взглянуть на них под другим углом.»
***
Жест доминирования,
Доминантный жест.
***
Прибалтийка
***
- Молнию зубами расстегнешь!
(раб сам зубами расстегивал молнию спереди на брюках Женщины, дабы служить…)
***
Госпожа Темная лошадка…
***
Лицом, головой уткнувшись в стопу…
***
Хрюшка внизу…
***
Веселая Наездница
***
Сказочная Дива, губящая мужей-богатырей… (волшебница-обворожительница)
***
(Богатырь Илья в рабстве у сказочной Дивы,
Роскошницы-кокошницы)
Сказочная Дива,
Губящая мужей,
Баснословных-богатырей,
Илью Муромца заманила,
Обворожила-околдовала-соблазнила
Да в подполие (теней)
Заточила.
Будет ныне богатырь служить,
Яства Ей, красивой, подносить,
Будет на цепи у ног (Ее) сидеть,
Богатырь богатыря в клеточке терпеть.
Коли пожелает, то на ложе
Будет Диву ублажать,
Иль служить в изножии,
У краваточки лежать;
Когда та с Соловушкой,
Да с разбойничком,
Будет заниматися любовушкой,
Быть Ильюше поломойничком (полюбовничком),
У кроватки им во всем прислуживать,
Пожелают что, радея, сдюживать.
А захочет она,
Ворожея сладкогласая,
Так и сам Илья,
Волюшка неслабая,
Соловеюшке разбойничку (рабом) послужит,
Богатыря его подюжет, -
Как пожелает, так и быти,
Ныне Ильюшечке ноги Ей мыти,
Ей, красавице, ноги мыти,
Да водуицу ту пити…
А та, знай себе на уме,
Дива-люблива,
С Соловушкой развлекается,
Над Ильюшенькой потешается,
То подай Ей зеркальце
Иль иную какую безделицу,
То туфли в зубах поднеси,
Да, смотри, в ноженьки положи.
Вот такая сказочная Дива,
Поглядеть – и то мило.
Власть над Ильюшенькой обрела,
Зачаровав, превратила в раба,
Ворожея-волшебница,
Любава (Любови) царевница.
Сергей Есенин
«Она придет, даю тебе поруку,
И без меня, в её уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За всё, в чем был и не был виноват.»
***
«В грешном облаке темных волос» (Евтушенко) – в путах самого Сатаны.
***
Вдоль волн идете вы – богиня,
Развеяв мокрые власы,
Ваянье, амфора, стихия
Сама – живой сосуд любви.
От Ваших стоп лобзая след
Вдоль побережья на песке,
Меня влечет мой юный бред
Рабом быть Вашим на земле.
(Письмо Госпоже)
Доброго времени, Госпожа!
Я, когда говорил о Моцарте, то имел ввиду музыку, которая стала наиболее популярной, узнаваемой, выдающейся. Не знаю, каким словом точно охарактеризовать это явление, я называю это удачным мотивом, мелодией (популярные песни называют «хитами», но к классике это не подходит). Это некое открытое, вырванное из бездны сочетаний удачное сочетание в музыке, которое нравится почти всем, легко запоминается и играется в душе. Вот если бы вся музыка, все большие формы состояли только из таки мелодий, тогда музыку вообще можно было бы слушать бесконечно, но это, видно, невозможно. Вот у Моцарта такими мотивами являются «Турецкий марш (точнее рондо)»
, нечто легкое, но вместе с тем и не очень серьезное, не подходящее, чтобы турки маршировали под такую музыку, и так же, как мне кажется, довольно характеризующее (отчасти) сам характер Моцарта (нечто шутливое, играющее, детское, и выражающее вот эту непринужденность сочетания, о которой говорите Вы, Госпожа). И симфония N40
– это мне очень даже по душе. Реквием меня как-то уже меньше трогает, ну как какая-то похоронная, успокаивающая, церковная музыка. А вот оперы нужно слушать долго, там много чего, конечно, музыка легкая, как Вы, Госпожа, выразились в сравнении со стихами Пушкина, которые все почти легки, звучны, слетая, словно с уст Эола. И если говорить о сравнении музыки с Пушкиным, то здесь скорее с музыкой можно сравнить основу стиха, вроде онегинской строфы (или ямб, хорей и т.д.). То есть структуру стихотворения. Конечно, можно и в поэзии Пушкина выделять какие-то выдающиеся стихи, например, «Я помню чудное мгновенье…» и какие-то фрагменты, но в стихах есть еще и образный смысл, и смысл слов (слова и их сочетания несут больше информации, чем тоны и их сочетания; правда, иные спрашивают «Разве не дозволено, разве невозможно мыслить тонами и музицировать словами и мыслями?», конечно, возможно, так и делают ассоциативно с тонами в музыке и в поэзии, играя близкими по звучанию словами, и все же это менее, чем наоборот, то есть мыслить словами и мыслями, а музицировать тонами…) Также можно отметить, что еще важно из различий песен, сопровождающихся музыкой, и стихами. В песне не так важны стихи, как музыка, то есть без музыки это могут быть банальнейшие стихи, которые сами по себе выглядят совсем примитивно, а в отличных, выдающихся стихах достаточно какого-то простого звукового сочетания (ямб, хорей). И вот я люблю почти все стихи Пушкина, просто все для меня интересны, потому что я их понимаю, и они звучат легко. А вот если я музыку не очень понимаю, то она может меня не трогать (если бы я был профессиональным музыкантом, мне, наверное, нравилось бы исполнять всего Моцарта, я бы ходил по улице и у меня в душе постоянно звучал бы Моцарт, ну вся классическая музыка попеременно, по настроению; а так я в общем-то меломан, слушаю всевозможную музыку). Надеюсь, Госпожа, Вы поняли, что я хотел сказать, и, может, выразите это иначе. Вот еще пример недостаточности (в смысловом выражении) и превалирования (в музыкальном, как основа, подходящая ко многому) музыки, музыка находится в основе и опер, и балета, и некоторых театральных сцен, то есть где необходимо дополнительное выражение – голосом, словами, танцем, какой-то смысловой сценой, то есть чем-то, что дополняет музыку (под которую вообще каждый волен фантазировать, что ему вздумается, я так, кстати, и делаю почти всегда, слушая музыку, навеваю чувственные и образные ассоциации). И еще интересное наблюдение, почти ни один кинофильм не обходится без сопровождающей музыки, фоном, или сопровождая некоторые сцены А кинофильм есть отражение жизни, поэтому и жизнь невозможна без музыки.
P. S. Хотел опубликовать свои детские фантазии 4-5 класса, как старшие дерзкие девчонки, оторвы унижают в женском туалете ученика младших классов (хотя фрагменты случались и в реальной жизни нашей школы). Но подумал, что здесь я слишком мал по возрасту. Читая некоторые свои давнишние зарисовки, одни кажутся слишком жестокими, другие слишком откровенными… много всяких слишком… но девиз пионеров: «для нас ничто не слишком!»
Вот захотел открыть тему:
«Реальные случаи унижений и наказаний из жизни от прекрасного женского пола»
«Доброго всем времени! Хочу создать следующую тему. Пишите, кто что знает из реальной жизни унижений и наказаний от учительниц, девчонок (школьниц, институток, сестер и т.д.), мам, жен, всевозможных начальниц, просто девушек, женщин.»
И эта тема показалась мне слишком крамольной, ибо здесь нет добровольности и возраст не подходит. Но если есть, что интересное вспомнить, пишите. Я же напишу некоторые свои воспоминания…
Я помню, как старшие дерзкие девчонки издевались, прикалывались над моими одноклассниками, эти девчонки мне нравились, много у меня с ними связано любимых воспоминаний из детства, также помню, как некоторые мои любимые учительницы унижали учеников, вот, например, однажды учительница старших классов замещала у нас, младших, русский язык и литературу, и один дерзкий ученик стал прямо на уроке материться, сказал матное слово то ли учительнице, то ли девочке, так Учительница подошла к нему, схватила за шиворот и поволокла вон из класса, хотя он был довольно сильным и сопротивлялся; некоторые побежали вслед смотреть, что же будет, так Учительница затащила его в женский туалет, бросила на колени перед унитазом и окунула головой несколько раз в унитаз, затем спустив воду, умыла… тот вернулся охлажденным, ошеломленным и тихо сел на свое место… хотя, через некоторое время опять разбаловался как ни в чем не бывало… стоит ли говорить, что эта Учительница нравилась мне, к тому же она выглядела довольно сексуально привлекательно… правда, и наш класс был проблематичным, трудным, поэтому его потом расформировали.
Помню еще, как строгая Учительница, невозможно сексуальная, точно сошедшая с картинок фемдома, сидела за учительским столом. Она была классным руководителем у старших классов. Так, что старшие ученики буквально служили Ей, выполняли все Ее поручения, старались всячески угодить, порадовать. Раз они схватили и притащили к Ней в класс малолетку и… кинули его на пол перед Ней, прямо Ей в ноги, так, что она, повернувшись на стуле, сидела как Королева на троне, высокомерная и довольная своими преданными учениками, выставив перед лицом бедняги свою обувь (то ли сапоги, то ли туфли или босоножки на высоком каблуке, открывая подошвы), а он полулежал перед Ней и внимал Ее наставлениям, по обе стороны от Нее стояли старшеклассники, если что, и смотрели… Этого ученика приволокли за то, что он нарисовал что-то на полу в Ее классе, так она заставила провинившегося взять наждачку, тряпку и все стереть, сказав, что в следующий раз он всё языком будет слизывать с пола… (и тот, стоя на коленях на полу, потом долго старался, стирал).
(вот реально на Нее, мою обожаемую строгую Учительницу, похожа)
Также помню случай, произошедший со мной в больнице. Когда я был учеником первого класса, то попал в больницу в тяжелом состоянии, таком, что ходить не мог поначалу. В палате со мной было еще двое парней. Один был талантливым художником и - не помню почему, даже, по-моему, просто так - он стал все время рисовать с меня «фашиста» (в каске, с автоматом и во всевозможных ракурсах), а второй смеялся-издевался при этом. Когда я более-менее поправился, то отомстил обоим, как-то жестко и прикольно (забросал обоих в кроватях водяными бомбочками, которые наготовил заранее, так что и эти ребята, и их койки оказались мокрыми), те пожаловались, про это узнала ответственная в больнице женщина и наказала меня, но при этом в добавок пообещав поставить меня голым на всю ночь в палату к девчонкам… Я же, напротив, уже размечтался об этом, как это будет происходить, и девчонки будут надо мной прикалываться, жаль не поставила…
Говоря о мотивах… помню давно я открыл для себя целую плеяду поэтов, некоторых современников Пушкина – Плещеева, Ивана Козлова, (князя) К. Р. (жил уже после Пушкина), графиню Ростопчину и др., о которых почему-то даже ранее не слышал, Пушкин широко известен, а они нет, но поэзия у них похожая на пушкинскую и очень мне пришлась по душе… И вот под впечатлением от поэзии графини Е. Ростопчиной (так она на меня подействовала) я даже написал ей стихотворение… по мотивам пушкинского «Я помню чудное мгновение»… (что, кстати, является преобразованием «выдающейся поэтической конструкции «гений чистой красоты», взятой из романтической повести «Лалла-Рук» Томаса Мура, в переводе В. А. Жуковского http://rupoem.ru/zhukovskij/milyj-son-dushi.aspx):
***
Я счастлив, плачу, я восторжен,
Я всей душой влюблен в тебя.
О, кем же был сей рок положен,
Что гений твой не ведал я?
О, сколько чувств и выражений,
О, сколько музыки живой,
О, сколько мыслей и стремлений
В твоей поэзии святой!
И сколько мук, моих молений,
Прости-прости меня, глупца!
Ты выше всех и песнопений
Цевница чистая твоя!
О, дай мне слов, о, дай мне, боже,
Излить Ей все мои мольбы!
Её не слышал, ну за что же?..
Ведь гений чистый есть любви!
P. S.
(Ростопчина)
«Вы вспомните меня, мечтая одиноко
Под вечер, в сумерки, в таинственной тиши,
И сердце вам шепнет: «Как жаль! Она далёко,
Здесь не с кем разделить ни мысли, ни души!..»
Когда гостиных мир вам станет пуст и тесен,
Наскучит вам острить средь модных львиц и львов,
И жаждать станете незаучённых слов
И чувств не вычурных, и томных женских песен —
Вы вспомните меня!..»
Затронув школьные воспоминания, вспомнил, как я, уже будучи постарше, в 4-ом классе (так подписано и на фотокарточке), сильно, по-настоящему влюбился в свою классную руководительницу, учительницу русского языка и литературы (прямо, тенденция какая-то влюбляться в учительниц русского языка и литературы, хотя по русскому у меня где-то 3-ка была всегда, но я стал очень стараться, чтобы получать 5, по литературе 5 получал и так, но легче всего мне давалась математика, это был мой самый любимый предмет, тут всегда 5, и учительницы некоторые по математике нравились, но как-то не оставили в моей душе сильных впечатлений; наверное, одна – довольно властная, которая невзлюбила одного ученика и всячески унижала его отчасти за то, что он увидел ее однажды голой, когда мы вместе с учительницами и старшими девчонками ездили на отдых на море; вот там было много впечатлений, оставленных в моей душе старшими модными и самыми дерзкими девчонками в нашей школе, одна из которых даже откровенно приставала ко мне… тут был и какой-то естественный фемдом старших учениц над младшими ребятами и даже над старшими их одноклассниками… но не об этом сейчас речь). Так вот новая учительница по русскому языку только недавно пришла из института. На ее уроках я сидел на первой парте, не сводя с нее глаз, как зачарованный, от нее старался не отходить, писал ее имя всюду, мучился сильно, с ума сходил, заболел… любовью. Все, что было связано с нею, приобретало для меня какую-то магическую силу воздействия. После уроков я часто оставался с нею, она проверяла тетради, я же дежурил по классу, убирался, расставлял стулья, столы, до самого вечера. Мог сидеть рядом и смотреть, как она проверяет тетради, мог читать или разговаривать с нею. Однажды мы с ней вдвоем засиделись так допоздна, - я не хотел уходить, ибо она не уходила, - что ей пришлось вызывать такси, и мы вместе ехали на работу к моей родственнице, где я собирался ночевать, учительница меня провожала, чтобы не отпускать так поздно в страшно метельный зимний вечер одного далеко… для меня это было верхом блаженства, ехать с ней на такси вдвоем в такую непогоду, где за окном бушевала вьюга… Смотрю сейчас: на общем классном фото я в пионерском галстуке (с каким-то чутким, живым выражением в глазах) стою рядом с ней (имеющей точно такое же выражение в глазах, в унисон, возможно и от того, что я никому другому не позволил стоять рядом с ней, чуть ли не устроив сцену, - в крайнем случае я бы вообще ушел прочь и не стал бы фотографироваться, - но по правую руку от учительницы стоят девчонки, а по левую со мной рядом мои друзья), и потому я рядом с ней, моей любимой учительницей, дышащей молодостью, красотой… и красотой русского языка (и только сейчас понимаю, как она похожа на мою мать в юности, где-то как две капли). Она чувствовала, что я сильно влюблен в нее, даже говорила, что это пройдет со временем, надо пережить (вот эту песенку я часто слышал по жизни). Родные также мне говорили (узнав и видя мое состояние, но они хорошо относились к этой учительнице). И я переживал. К тому же, конечно, она была меня старше намного (мне 10, а ей 22), и я досадовал на свой возраст, ну а ей желал счастья в ее взрослой жизни, - видно, у мазохистов доля такая, самим страдать, а другим счастья желать (хотя, возможно, и не стоит обобщать, но в принципе согласуется)… (Да, конечно, я и в девчонок ровесниц влюблялся, но сейчас об учительнице вспомнил). Но вот вспомнил, как заново все глубоко и ярко пережил…
P. S. Вы, Госпожа, занимаетесь с уже даже довольно взрослыми учениками, преподаете им, вот они и влюбятся в Вас… Занятия музыкой, музицирования, способствуют этому… к тому же Вы красивы… (вот еще из турецких мотивов, поют сирены
(Хор Турецкого про Моцарта, https://www.youtube.com/watch?v=b6jewFY8iw4)
Ну что-то похожее, описанному выше, есть здесь (из автобиографического, Рэй Брэдбери, «Рассказ о любви»): http://lib.ru/INOFANT/BRADBURY/30-33.txt
(Только одно, никому не в обиду будет сказано, я, наверное, не смогу серьезно воспринимать имя Боб, оно для моего уха звучит как-то глупо… американцам стоит подумать о своих именах, впрочем, как и русским… правда, это сокращение от имени Роберт, Робин… но по-американски Боб… Хотя, наверное, это и субъективное восприятие, возможно, и русское… Также, наверное, звучат и некоторые сокращения имен, используемых в России, например, Жора (от имени Георгий). Ну тогда хотя бы в данной истории называла бы парня Робин… куда романтичнее… и созвучно с Робин Гудом… А то Боб – толоконный лоб, да и еще множество всяких дурацких ассоциаций возникает).
P. S. Вообще в тот момент у меня как-то разделилась (и зря, впрочем, но такова натура) моя сексуальная природа на две составляющие: первая – сексуальная составляющая – нечто низменное, связанное с унижением, с дерзкими «плохими» девчонками, способными унизить, наказать, от чего я получал максимум сексуального удовольствия, - и вторая – чистая любовь к «хорошим» девчонкам, нечто идеальное, возвышенное… А посему в одной из составляющих я сам и есть «гений чистый любви», «гений чистой любви»…
Примечание. Моей первой действительной любви, моей любимой Учительнице русского языка и литературы посвящается:
Примечание. Вообще школа наша нынешняя – это обиталище, царство муз, женское царство наук и искусств. Ибо в школах наших преподают и заведуют всем по преимуществу женщины… И воспитывают они учеников, как детей своих…
***
Явились Вы ко мне нежданно,
Небес посланье тайной силы,
Неведомо, как мне желанно,
Со мной сливаясь на пути едино(м).
Чему же был я тем обязан,
Что нас соединило и сплело,
Чем с Вами был навеки связан,
Что тайно Вас ко мне вело?
***
С любовью посещал я школу муз,
Прибежище наук и таинства искусств,
Урания здесь, Талия и Клио;
Моя Учительница – Муза, Лира…
***
Как бриза лёгко дуновенье,
Слетает с губ нежнейший стих,
И чувством полнится мгновенье,
И я пред Вами ниц затих.
***
(Любимой Учительнице
Русского языка и Литературы)
Я Вами был незримо очарован,
Неведомою силой околдован,
Я обезумел, замолчал
И тайну мук любви узнал.
И, словно легкий от Эола пух,
Слова слетали с Ваших уст,
И с Ваших губ лилась краса
Любимой речи родного языка,
Что с грудью матери впитал,
Что с молоком любви алкал,
И сам уж, звуками играя,
Впервые молвил звучно: мама.
Так дорог мне родной язык,
И с ним рекой слилась любовь,
И первых чувств рождался стих,
Где я участник был, герой.
Я Вами в классе был замечен,
И слово каждое ловил,
Ваш путь ко мне был предначерчен* (предначертан),
Я тайно Вас боготворил.
На Вашу обувь я глядел всечасно,
Все измененья отмечал,
И к быту Вашему причастным
Быть наяву во сне мечтал.
За партой я на Вас глядел…
И замирал, и холодел,
В тетради что-то рисовал,
И всё в себе переживал.
P. S.
И той любви, лишь годы многие спустя,
Я понял всё значенье,
Во мне поэзия жила,
И я узрел своё предназначенье.
Я верю, наша встреча не случайна,
Я знаю, это перст судьбы;
Провиденье пути незримо, тайно,
Предшествие поэзии любви.
Учительница русской речи
И литературы мира заодно,
Моя любовь, моё предтече,
Что знать тогда мне было не дано.
***
Не думал (вовсе) становиться я поэтом,
Литература не тревожила меня,
Не понимал, зачем на свете этом
Учиться, коли смерть близка.
И лишь пожив, в семнадцать лет
Я пристрастился жадно к чтенью,
И стал философ и поэт,
Приверженный ученью.
*молодая учительница, что пришла после института и получила первый свой класс, где оказался я, испытавший самую первую сильную любовь благодаря ей; отучив нас всего лишь год, забеременев от какого-то скрытого ее любимого, она ушла в декрет и по каким-то причинам больше в нашу школу уже не вернулась.
***
Также власть женщин распространяется на детей, цветы, больных, стариков, домашний уют, на все, что требует ухода…
Свидетельство о публикации №117021006726