Стихи ДС 3 Распятый Сатана, сладкое мученичество

           С картинками все находится здесь: http://starboy.name/sm2.htm


            ***
    В своих грезах я вижу светлую, просторную, с голубоватым оттенком комнату русского дворца, до меня доносится родная, русская речь… материнства… звучит, словно обращенная к ребенку… Как давно это было! И не со мной… но я люблю эту картину, а с ней и Россию… сию картину навевают мне комнаты русских дворцов, по которым я часто гулял, глядя в окна на близлежащие парки… 



            ***
    Ах, Дамы Петербурга!
    Поручики, корнеты,
    Влияние Амура,
    Строжайшие лорнеты…

 
 
 



            ***
    Целовать Даме руку в длинной перчатке… О, этот дурманящий аромат надушенной женской руки сводит меня с ума, заставляя кружиться голову, пробуждая воображение!..



            ***
    («Игра судьбы»*) Прекрасная гордая русская дворянка, супруга, Жена Его Превосходительства, Надежда Кирилловна, решившая продать свою падчерицу, убрав с глаз долой замуж за юродивого старика (ибо сама была влюблена в молодого жениха той),  в тайне наслаждалась своей устраиваемой местью… Падчерица, стоя на коленях, молила Ее не делать этого, щекою прижимаясь к Ее ногам, ощущая теплоту… и далее, подползая, поднимаясь выше… вкушала аромат с тайного куста своей Повелительницы… когда та возвышалась над бедняжкой… 
 
    P. S. Предстоя на коленях перед своей Покровительницей, Хозяйкой…

    *странно, Алексеев Н. Н., автор книги «Игра судьбы», в своем произведение обличает власть дворян… и вместе с тем является врагом большевиков?!. И такое возможно…



 
 



            ***
    (служение Даме)
    Француженка с собакой,
    В перчатке поводок;
    А та, как видно, рада
    Сидеть у стройных ног…



            ***
    Стояла Дама у окна,
    (Всё говорило в Ней – престиж!)
    Так элегантна и проста,
    Взирая сверху на Париж…



            ***
    Геройство в век галантный,
    Изысканно-приятный, -   
    С интригами для Дам   
    Гусарить по кустам…
    (Тра-ля-ля-лям, тра-ля-ля-лям!
    Гусарить по кустам!..) 

 



            ***
    Мушкетеры, мушкетеры,
    Где же ваши шпаги,
    Королевства волонтеры,
    Воины чести и отваги?



            ***
    Жены моих приятелей – мои Хозяйки. Супруги моих приятелей каким-то шестым чувством, женской интуицией, чувствовали, что я склонен к подчинению и пользовались этим повелительно, достойно истинных Хозяек, ибо сие льстило им, доставляло удовольствие и повышало в статусе… Лукаво они могли попросить меня подержать (или понести) их женскую сумку, обуть или разуть сапоги, помыть или почистить от снега машину, вручив щетку… при этом находя в моих глазах и жестах подчинение… и с тем еще более укрепляясь в оном отношении, беря за правило обращаться со мной, как заправские Хозяйки… Возможно, здесь был и элемент заигрывания, но в любом случае это доставляло мне порой острое удовольствие… 



            ***
    (залюбовавшись обувью
    сероглазой незнакомки)
    Прекрасна девичая ножка,
    Высок и крут подъем,
    Носочек выступил немножко,
    Белеет кожа в нем,
    Устойчивый каблук –
    Предмет вздыханий, мук…
    Миниатюрный башмачок,
    Шагающий чок-чок!..



            ***
    Девушка эротично поставила ножку в чулке, с ажурной кромкой у бедра, носком на низкий столик… и парень целовал снизу до кромки и выше сие гибкое творение… пробуждающее мужчину и превращающее его в раба…



            К**
    Лицом касаться ног твоих –
    Нет боле счастья для меня,
    Их сжать в объятиях своих –
    Бесстыдная мечта моя.


   
            ***
    Королева… в окружении слуг,
    Царство прелестей женских,
    Все склонились вокруг
    Подле Ней в позах лестных…

 



            ***
    Опаздывая, любимая рабыня торопливо прокралась в покои Царицы и легла навзничь на ложе... Возвысившись, Царица села ей на лицо, касаясь своими нижними губами ее губ... призванных удовлетворить Царицу... снизу...



            ***
    (Ольга Елисеева) «У самой Дашковой в Троицком... был маленький театр. «Играя с удивительным воодушевлением, работ¬ники, повара, лакеи, горничные изображают князей, княгинь, пастушков и пастушек, — писала Марта Вильмот. — Довольно забавно, как за ужином вам прислужи¬вает лакей, который только что весь вечер был на сце¬не пастушком в раззолоченных одеждах».



            ***
    Пощечина Жены в знак неповиновения мужу и отлучение его от тела в качестве наказание, как проявление Ее женской власти… и вместе с тем острое ощущение унижения мужчины, его мужского достоинства, являющее его подчиненное положение перед Женщиной, Женой…

    P. S. (Ольга Елисеева) «...И дело не только в знатности или богатстве, но и в общих свычаях-обычаях, делавших врастание нового члена в род более безболезненным. Москвичи старались выбирать москвичек — то была коренная русская знать, часто противостоящая придворным «выскочкам» с тугим кошельком и короткой родослов¬ной. Петербургские семьи, напротив, чувствовали себя большими европейцами и вытравливали из своего бы¬та все, отдававшее «московщиной». Прибавим к этому, что уроженцы Смоленской губернии долгое время ощущали себя поляками и до середины XVIII века ста¬рались «брачиться» меж собой или в Польше. А еще бы¬ла бескрайняя русская провинция, из которой, по удач¬ному выражению Гоголя, «три года скачи, ни до какой границы не доскачешь». Она-то до начала XIX столетия продолжала выбрасывать на ярмарку невест самые не¬ожиданные экземпляры.
    ...вторит Марта: «Русские женщины полностью и нераздельно владеют своим состоянием, и это дает им совершенно невозможную в Англии сво¬боду от своих мужей. Не потому ли счастливые семьи встречаются там гораздо чаще? Нет, думаю, причина кроется в более высокой нравственности. Здесь воз¬можность женщины распоряжаться своей собственно¬стью серьезно препятствует намерению мужа тира¬нить или покинуть жену... Очень часто можно услышать разговор двух молоденьких, хорошеньких, глупых и кокетливых женщин, беседующих между со¬бой о продаже земель, душ (крепостных), о «поместье моего мужа, из которого мы поедем в мое поместье, где я хочу сделать некоторые улучшения» и т. д. или о делах госпожи такой-то в Сенате, хороши они или нет, о ее овсе, пшенице, ячмене и т. д., выгодно проданном в этом году, и очень часто о ее винокуренном заводе, до¬ходов от которого недостаточно, чтобы оплатить туа¬леты».
    Виже-Лебрён отмечала, что в Москве «даже самые знатные дамы самолично приезжают за покупками», и приписывала это живописности рынка, «где всегда множество прекраснейших и редкостных фруктов». Осмелимся предположить, что не одно желание полю¬боваться виноградом и персиками влекло хозяйствен¬ных матрон в торговые ряды. Многие считали своим долгом оставаться в курсе цен, чтобы лукавый управля¬ющий не обсчитал господ.
    Такое разделение имущества супругов порождало у мужчин характерный образ мыслей, при котором они не считали богатства жены безраздельно своим. Досто¬яние каждого находилось не во владении, а как бы в совместном пользовании. А. Т. Болотов писал: «Я хотя не искал себе слишком богатой невесты, каковую полу¬чить за себя и не надеялся, но и слишком на бедной же¬ниться мне тоже не хотелось, а особливо потому что и собственный мой достаток был... весьма-весьма незна¬менит. Почему и твердил я всегда, что хорошо бы, ког¬да мой был обед, а женин ужин».
    При таком раскладе мужья нередко оказывались под каблуком у состоятельных или молодых и красивых жен. Вспомним рассказ Томского из «Пиковой дамы» о том, как его бабушка-графиня (прим. ред. в свою молодую бытность) во время поездки в Па¬риж «проиграла на слово герцогу Орлеанскому что-то очень много».
    «Приехав домой, бабушка, отлепливая мушки с лица и отвязывая фижмы, объявила дедушке о своем проиг¬рыше и приказала заплатить.
    Покойный дедушка, сколько я помню, был род ба¬бушкина дворецкого. Он ее боялся, как огня; однако, ус¬лышав о таком ужасном проигрыше, он вышел из себя, принес счеты, доказал ей, что в полгода они издержали полмиллиона, что под Парижем нет у них ни подмос¬ковной, ни саратовской деревни, начисто отказался от платежа. Бабушка дала ему пощечину и легла спать од¬на, в знак своей немилости.
    На другой день она велела позвать мужа, надеясь, что домашнее наказание над ним подействовало, но нашла его непоколебимым. В первый раз в жизни она дошла с ним до рассуждений и объяснений... Куда! де¬душка бунтовал. Нет, да и только!»



            ***
    Триумф Венеры – прекрасная Женщина перед зеркалом, трюмо, в Петербургской дворцовой комнате... дамской туалетной... Туалет Венеры... и Триумф... Красоты... наедине с собой...



            ***
 

            ***
    Похищение нимфы… дабы насладиться Ее телом и темпераментом…

 


            
            ***
    Она была такой высокой (точно баскетболистка), сексуальной… и он Ее так любил, что если бы она сунула свои пальчики (с перламутровыми ноготками) в торт, то он каждый бы с удовольствием облизал…



            ***
    Мужичонка, карабкающийся по ноге Женщины…



            ***
   «Москва слезам не верит»… У начальственной Мамы и Ее Королевы-дочки пятки такие… вкусные… отрадно тематическое рабство у подобных советских (русских) Женщин… (стоя на коленях в ногах Их постели... носом у стоп из-под одеяла...)



            ***
    Если бы у него был хвост, то он его бы отрезал, чтобы им мести пятки Женщинам… своим языком же он и так их мёл…



            ***
    Раб пребывал внизу на коленях, держась за ноги сидящей египетской Женщины, Жрицы, Царицы…



            ***
    Когда царица Омфала отправлялась отдыхать на ложе, то в ноги к себе ставила на колени Геркулесуса, дабы он своим дыханием согревал Ей стопы, пока она возлежит… и тот стоял, покорно исполняя повеление прекрасновластительной… 



            ***
     Еще совсем девчонка, капризная, избалованная, могущая дать отпор, несколько стервозная… она держала его за ошейник головою у своих колен, приопуская ниц… он же, дрожа от возбуждения и страха, замирая, сидел подле Ее голых ног, подобно преданному псу… пронзенный сексуальным желанием, приковывающим его к Ее ногам…  заставляющим служить... своей Хозяйке…



            ***
    Он с детства мечтал лизать пятки девчонкам (и еще кое-что) и полнокровно служить им…



            ***
    Женщина, сев сверху на него, захватив лоном его член в свою власть, словно говорила: «Попался, который кусался!..» И тот, пронзенный желанием, чувствовал себя захваченным, плененным Ею…



            ***
    Что бы сделал прирожденный раб Женщин при виде Ее?.. Опустился бы на колени...
 



            ***
    Обмахивать Ей пятки павлиньим веером... и обдувать дыханием...
 



            ***
    Найти полное прибежище у лотосных стоп своей Богини… Ники…



            ***      
    Картина: спящий раб в ногах Госпожи: на картине юноша, сидя на коленях в изножии ложа Госпожи, приоткрыв покрывало и обняв Ее обнаженные ступни, прислонившись к ним щекой, дремлет… словно ангел-Амур, прикорнувший у ног Венеры… 



            ***    
    (из подлога о Пушкине, якобы написанное им самим) «...Однажды, когда я, целуя руку княгине Т., раздвинул большой и указательный палец и лизнул этот символ промежности, Н. проходила мимо и заметила. Ее взбесило это потому, что я так целовал руку ей, когда она была моей невестой...»    



            ***
    (ради Женщин и их красоты) Вадим Эрлихман, «Из Италии пришла и мода на эгреты - перья белых цапель, из-за которой эти прекрасные птицы едва не оказались полностью истребле¬ны. Нередко кровожадные модницы украшали шляпки не только перьями, но и чучелами птиц, а иногда целыми их гирляндами: особенно це¬нились блестящие, как самоцветы, заокеанские колибри. Ради перьев охотники ежегодно ты¬сячами убивали страусов и райских птиц, бе¬лоснежных альбатросов и черных лебедей... В конце века защитники природы высту¬пили наконец против истребления беззащит¬ных пернатых, но перья цапель и страусов еще долго украшали шляпы вместе с бумажными цветами и фруктами из папье-маше.»



            ***
    Материнское доминирование (услышал на улице). Маленький мальчик, идя с молодой и красивой мамой за руку, приставал к Ней: «Мама! Мама! Я хочу пить!..» на что она отвечала ему: «А я писать…» (как говорится в таких случаях: «не дадим друг другу умереть»).



            ***
    Открылась дверь шикарного черного автомобиля и на землю (города) Пушкина (Царскосельского парка) ступил черный сапог(жок) прекрасной блондинки... и иной поэт припал ниц... лицом к подъему Ее сапога... тем свидетельствуя свое преклонение...



            ***
    В осеннем парке на мосту парень встал на колени рядом с белоснежной невестой (в свадебном платье)... у Ее стройных, полуоголенных ног... подобно преданному псу... чуть подавшись вперед, так, чтобы она могла покровительно положить ему ладонь на голову сверху... точно своей служебной собаке... прижав слегка к своим ногам... ибо отныне ему придется служить Ей... и в спальне...



            ***
    Любимая парнем девушка любила другого... безнадежно же влюбленный умолял ее, все равно стремился быть рядом, безуспешно добиваясь, унижаясь, еще надеясь на что-то… и старался всячески услужить и при случае облобызать ножки той... Не зря же говорят: «Любовь зла...»



            ***
    ...нет счастья боле, чем (носом) уткнуться к любимой... быть просто рядом...



            ***
    Интересно первобытное, под действием инстинкта, осознание любви… и ее действие… Любовь и страсть первобытных людей...


            ***
    Древесный бог (в виде эбенового древа) поймал голую вакханку и насадил на сук…



            ***
    Пронзить Востока гурию крепким восставшим копьем в самую сердцевину… насадив… погружаясь в единении в сладчайшие сны Востока…

       

            ***
    Кибела Гиппомена и Аталанту за то, что те предавались любви в Ее Храме, превратила в пару львов и запрягла в свою колесницу, отныне вечно объезжая... любовников... так возвысившись над ними…
               

Кибеллиана…  чистый фемдом...
 
               
    Кибела-Властитель на троне сидит,
    Немного надменна, горда и проста,
    У ног Ее лев послушно лежит,
    У львиного лика Богини стопа.

 

    Кибела на колеснице, запряженной львами,
    Двумя послушными рабами,
    С ветвистой плетью по дорогам мчит,
    Никто пред Ней не устоит...


 
    На льва рукою оперлась
    Властительно Кибела,
    На тело сверху улеглась,
    Как Повелительница зверя.

 

    Послушно львы у ног сидят,   
    Перед Богиней усмирев,
    Как будто грозные дрожат,
    У ног Ее окаменев.

 

    Послушно трется лев
    О ноги царственной Богини,
    Покорно присмирев,
    Ласкается святыни...

 

    Подпорки две – две головы –
    Для рук божественной Кибелы,
    Два льва у трона возлегли,
    Две преданные веры.


    Примечание. Кибела… http://starboy.name/hindu/kibela.html



            ***
    Какого быть невольницей, рабыней, украденной, вывезенной насильно и выставленной на продажу на невольничьем рынке на всеобщее обозрение?.. Стоя обнаженной, ожидать своего будущего Хозяина, Господина, предчувствуя, что Он будет безраздельно владеть тобой… и по ночам, испытывая твою страсть и наготу… А ты, будучи некогда вольной и свободной, отныне будешь Его верной рабой, будешь вынуждена подчиняться любому Его желанию, капризу, будешь служить Ему… стараясь быть примерной рабыней, дабы избежать наказания и дабы кнут не посетил твою спину…



            ***
    (сцена из сериала «Великолепный век») Нравится, когда гордая европейская Принцесса наконец смиряется и подчиняется... переселяясь в гарем Султана... В низкой почтительности, почти припадая ниц, целует край платья валиде-Султан, Матери Султана, и низко склоняясь, как простая наложница, целует край кафтана самого Султана, уже душой отдаваясь, принадлежа Ему в ночи... зная своего Господина...



            ***
    Англичанки сидят в пустыне на стульях за столами, ветер обдувает им ноги, приподнимая платья... они едят спокойно, пользуясь вилкой и ножом… а рядом в пыли, пресмыкаясь, на земле сидят варвары и едят пищу руками, бурно, эмоционально жестикулируя...



            ***
    Целуй устами ног следы,
    Оставленные девой,
    Они божественны… легки,
    Ты – раб их, будь хоть поседелый…

    Язык твой слизывает сок
    После любовной страсти
    Между прохладных стройных ног,
    У коих ты во власти…



            ***
    (турецкий фемдом) Попав в турецкий женский хамам, с прекрасными фонтанными чашами (курнами) на восточный манер, и увидев вокруг множество полуобнаженных Женщин, которые сидели, говорили, мылись, терлись мочалками, потели на теплом мраморе, стучали деревянными банными тук-туками (налинами)… в общем, предавались милым женским радостям, раб пал ниц перед своими богинями и не смел поднять лица, глаз… в душе переживая поцелуй каждой в пяточку… и в самое причинное место… так низко павший… И так он пребывал ниц, пока одна из них слегка не пнула его своей ножкой, заставив пробудиться от оцепенения, и, поцеловав Ей стопу, начать прислуживать, помогая намылить все Ее тело… и в самых интимных местах… целуя жесткие волоски… глотая с лепестков влагу… под журчание воды… в клубах пара… И после, насладившись, та пустила его по кругу… меж Женщин… которые определили его в самые свои низкие и интимные прислужники… 



            ***
    Обнаженная, белокожая в одних восточных, красных, росшитых затейливо, туфлях... села сверху рабу, лежащему на ковре, на лицо... точно восточная Властительница, поерзав так, что нос того углубился в Ее промежность, а губы целовали Ее... нижние губы...



            ***
    (высеченный Амур)
    Розовощекий, полный сил,
    Амур невинный возопил...
    Венера-мать его любя,
    По попке высекла шутя... 

    Амура розами секли
    Три грации, его сестры,
    Чтоб маленький негодник
    Не баловался луком, сводник,

    Грехопаденье людям и богам
    Неся на острие стрелы;
    Так пусть же острые шипы
    Наукой станут нежных ран...      

    http://starboy.name/angel/vsa.htm
     http://starboy.name/hindu/plen.htm



    Амур...
    http://www.starboy.name/turcia/amr.html
    http://www.starboy.name/turcia/amra.html
    http://www.starboy.name/turcia/amrb.html



            ***
    (выпоротый Амур)
    По случаю Венера-Мать
    Решила розгами Амура наказать.
    Для целей сих лозу держала
    У стройных ног своих
    И ею непослушных слуг карала,
    Служанок записных…
    Так маленький проказник,
    Себе устроив «праздник»,
    Уж в предвкушенье, не жалея сил,
    Зажат, меж ног Ее вопил…
    И с каждым взмахом (резко) полоса
    На белой кожице, ложась, была видна…
    (Венера-Страсть его секла…)



            ***
    Амур – ребенок шаловливый,
    Его мы знаем таковым,
    Но уж таков ли он игривый,
    Иль богом предстает иным?

    Стрелком безжалостным и метким,
    Без детских, шутовских затей,
    Мучителем избывно редким*,
    Что целит в будущность детей(1)…
   
    *ибо трудно избавиться от любовной болезни, коль Амур уже попал своей стрелой… Да и все меньше встречающимся в наше время...

     (1) Поэтому его и изображают ангелочком… ребенком… ибо от любви рождаются дети… тем самым, целя в своих родителей, он метит в себя… в свою будущность…

    Примечание. «Позднейшие поэты и художники стали признавать Венеру и Марса за его родителей», - сын символов мужского и женского, богини Любви и бога Войны…

    «Пракситель первый дал идеальный тип Эрота, послуживший прототипом для всех последующих статуй этого бога.
    Этот знаменитый скульптор был большим поклонником прекрасной гетеры Фрины, которая просила его подарить ей самое лучшее из его произведений. Пракситель согласился исполнить ее просьбу, но все не мог решиться указать, которую из своих статуй он считает лучшей. Тогда Фрина прибегла к следующей хитрости: она велела одному из ее рабов прийти сказать Праксителю, что его мастерская объята пламенем; встревоженный художник кинулся к двери, крича, что все плоды его долголетних трудов пропали, если пламя не пощадит его двух статуй — Сатира и Эрота. Фрина успокоила его, сказав, что это было только испытание и что теперь она знает, какие произведения он считает лучшими, и выбрала себе Эрота.
    Она принесла в дар статую родному своему городу Феспии, только что опустошенному Александром Великим. Статую поставили в храм, посвященный богу любви, и туда стали приезжать из разных стран только для того, чтобы любоваться этим великим произведением искусства. «Феспия, — говорит по этому поводу Цицерон, — превращена теперь Александром в ничто, но в ней появился Купидон Праксителя, и нет путешественника, который не завернул бы в этот город, чтобы посмотреть на эту прекрасную статую.
    Калигула перенес ее в Рим, а Клавдий возвратил ее феспийцам, Нерон ее вновь отнял, и она погибла при пожаре, уничтожившем большую часть Рима.»



           ***   
    Венеру гладит ласково волна,
    Она (на свет) из пены рождена,
    Нагая в ракушке лежит стыдливо,
    Ее целует голубь молчаливо. 



           ***
    Амур Венере грудь целует,
    Сосок губами нежно жмет,
    Голубка рядом им воркует,
    Любви богиня сладко мрет.   



           ***
    Любовью занимаясь с Марсом,
    Венера-покровитель по-хозяйски
    На голову кудрявому Амуру,
    Словно рабу, пожаловала руку…



    P. S. Венера и Марс... (и Амур у их ног... как дитя-раб их любовной четы... )
    http://www.starboy.name/turcia/ven.html
    http://starboy.name/newpic/ven1.html
    http://starboy.name/newpic/ven2.html
    http://starboy.name/newpic/ven3.html
    http://starboy.name/newpic/ven4.html


   

            ***
    Ангел, спрятав стрелы,
    К Матери-Венере
    Наклонился, метя...
    Та, ему доверя (ив),
    «Ангел мой, ребенок, - 
    Обратилась с лаской, -
    Что же ты украдкой
    Льнешь ко мне так робок!» –
    И, смутив Амура,
    Волосы развила,
    А спустя минуту
    Самого пленила...
   


 


   

            ***
    Раковина с Дамой
    На песочке верном
    Откровнно прямо
    Говорит о сокровенном...


 



            ***
    (счастливые Женщины, идущие после ночи любви...)
    Облиты зноем Солнца ножки,
    Лишь пятки белые блестят...
    Зарей от счастья ночи кофты
    Под утро пестрые горят...



            ***
    Уткнуться носом в стопы блондинке…


            ***
    Лизать пятки блондинке*…

    *не обремененному разумом существу (да не обидятся на меня действительные блондинки, ибо я их всех люблю...)


            ***
    На заморских курортах прислуживать девушкам-отпрыскам богатых семей... быть слугой Их богемы...


            ***
    Раб омывал ноги из шланга лидирующей девчонке в богеме мажорных отпрысков, смывая пляжный песок с Ее ножек... (зная свое положение, место... прислуги...)


            ***
    Раб, живущий подле бунгала Господ...


            ***
    Любимые ножки, топчущие зеленую травку газонов...

            
            ***
    Целовать голые стопы, пятки дачнице, босоного мнущей траву, васильки и ромашки… быть лицом на уровне крыльца, где ступает Ее стопа…


            ***
    Новорусская Хозяйка, войдя в комнату, обронила убирающейся там служанке: «Рысью отсюда…» И та, униженная, поколебавшись, приподняв плечи и вжав голову, юркнула в дверь… лишь исподлобья бросив взгляд на нагло обнаженные, лоснящиеся белизной над туфлями, щиколотки Хозяйки…


            ***
     …подносить в зубах тапки новой русской Хозяйке…


            ***
    …найти прибежище у стоп Новорусской…


            ***
    Стоять на коленях в гардеробе новорусской Хозяйки перед Ее многочисленной обувью, готовым буквально все вылизать языком…


           ***
    Модели обуви новорусской Хозяйки, до которых можно докасаться даже языком только после ношения…
      

            ***
    Мыть унитаз, полы, убираться в Доме новой русской Хозяйки… где все должно блестеть и находиться на должном уровне… (Ее довольство, что у Нее в услужении находится творческий человек...)


            ***
    Целовать дорогущие туфли на ножках новорусских Хозяек...


            ***
    Служить, как преданная собака, новорусской Хозяйке... держа перед Ней стойку... испытывая подобострастие... (и все же русские Женщины как-то роднее!..)


           ***
    ...раб затрепетал в присутствии новой русской Хозяйки и, почувствовав Ее доминантность, ниц склонил голову... вдоль Ее ноги... (подчеркнутый штрих превосходства)


            ***
    Ошеломленный вошедшей Женщиной, вплывшей в фае... в черных классических туфлях-лодочках... в шубке... с тонкими, точеными ножками в бежевых чулках... врожденный раб застыл, пораженный Ее аристократической манерой держать себя... и чуть ли не бросился подхватить Ее шубку... и склониться к ногам, туфелькам... (всю ночь бы он простоял на коленях в изножии Ее пастели, утыкаясь в Ее стопы... вдыхая ароматный пот...) 


            ***
    (зимнее впечатление) Приятен вид дамского конька, белого или голубого… со снежинками… такого изящного, когда (элегантная) женская ножка грациозно режет лед… или кружится на носке… Так бы и припал лицом к шнуровке, коже Ее конька…   прикасаясь щекой, целуя… чтобы снежинки таяли на устах… как чувства…


            ***
    Одинокая фигуристка на застывшем лесном озере…


            ***
    Сосульку в виде члена… дед Мороз предложил девушке на Новый Год… в качестве прохладительного леденца…
      

            ***
    Получив удар хлыстом от прекрасной и дерзкой наездницы (Лолы Монтес), фаворитки баварского Короля, путник в страхе отпрянул, подобно побитой собаке… и, закрыв лицо рукой, щекой прижавшись к стене, заплакал… от унижения… как маленький человек от бессилия перед обижающей его господствующей властью… и здесь же он переживал боль, жалящую его, но и противоречивое желание облобызать сапог царственной наезднице… посмевшей так его унизить… наказав за суетливость, за то, что оказался на Ее пути в неподходящее время и в неподходящем месте… Так он остро переживал хлесткий удар хлыста… и свое унижение... (прямо в духе Достоевского...)

 
Лола с кнутом на багере

   
 
Лола с кнутом разгоняет толпу зевак
 

    Примечание. «Прогулки Лолы Монтес по улицам столицы вызывали негодование консервативных мюнхенцев — она появлялась в мужском костюме, с сигаретой во рту и хлыстом, торчащим из-за голенища начищенных до зеркального блеска сапог. Кроме того, она была скора на расправу и без колебаний пускала в ход хлыст, невзирая на должности и возраст… Лола продолжала носиться с хлыстом по улицам столицы, раздавая удары направо и налево, а министров, не таясь, называла «чванливыми немецкими ослами». Возмущенные бюргеры называли ее не иначе, как «дама с кнутом»… Последней каплей стало получение Лолой титула графини Ландсфельд. Этого кабинет министров стерпеть не мог и направил королю меморандум. Людвигу был предложен выбор: либо он вышлет Лолу за пределы страны, либо кабинет министров в полном составе подает в отставку. Людвиг подписал отставку кабинета министров… Это еще более убедило танцовщицу в ее безнаказанности и исключительном положении. Безобразное поведение «иностранной чертовки» возмутило даже свободолюбивых студентов, которые 1 марта 1847 года устроили манифестацию перед домом Монтес. Но и тогда Лола не изменила себе — она вышла на балкон полураздетой, с бокалом и бутылкой шампанского в руках и с издевкой произнесла тост: «За моих добрых баварских подданных!». Полиция разогнала манифестантов, а Людвиг принял «гениальное» по своей простоте решение — приказал на год закрыть университет, а иностранных студентов выслать из страны в течение 24 часов! Но слухи о том, что король собирается жениться на танцовщице, всколыхнули уже всю Баварию.»

 



            ***
    …стоя на коленях сзади прекрасной, зрелой Женщины, носом поднимать Ее платье… скользя вдоль ног… вдыхая Ее аромат… 


            ***
    Ее ноги, как ракеты, уносились ввысь... под коротенькую юбку...


            ***
    …скользить носом вдоль чулка… по стрелке...


            ***
    Прекрасная Леди сняла свои трусики и, скомкав, ноготками поднесла к носу стоящему на коленях рабу... ибо ничто не делает прирожденного раба-фетишиста послушнее...


            ***
    Белые девичьи носочки немного грязноватые, поношенные, торчащие выше краев кроссовок на обнаженных щиколотках... стягивать их зубами с девичьих ножек...


            ***
    Рабу, вытряхивающему ковер: «Давай, золушка, не ленись, трудись...»


            ***
    Шерон Стоун легко бы могла стать Госпожой...


            ***
    Юный раб стер язык о подошвы сапог Королевы…


            ***
    Вкушать сок турчанки с темного куста...


            ***
    Турецкая банщица в мокрой, прилипающей к телу одежде, могла сесть рабу на лицо, ногами зажав его голову меж… покачиваясь на нем, как его Султанша…


            ***
    Персиянка воссела на лицо раба своим таинственным и сладострастным лоном, исполняя танец живота…   


            ***
    Персидская Госпожа… наступила своей персидской ножкой на лицо раба, так, что он потерялся под Ее шальварами с разрезами, открывающими бедра… Персидская танцовщица на лице раба…   


            ***
    …раб стоял на коленях перед Клеопатрой... переживая аромат Ее египетского начала... аромат Ее телесности, сквозившей из-под полупрозрачного шелка... Клеопатра, положив покровительно руку на голову рабу, обратилась к Цезарю: «Ну что, казним его?.. Или накажем?..» (это стоило решать Клеопатре... и Она наказала раба... на этот раз сексуальным подчинением...)

(что-то вроде… Антоний и Клеопатра…)
 
   

            ***
    Для начала двадцать плетей рабу на глазах у Господ... чтобы ночью страстнее служил...


            ***
    Вдыхать аромат римского начала у богатой и знатной римлянки...


            ***
    Как пахнут немки, француженки, англичанки, японки, азиатки? Женщины со всего света?.. Все имеют свой особый, отличительный вкус... более того, каждая имеет особый аромат...


            ***
    Девушка свою белую, прохладную грудку опустила возлюбленному в рот...


            ***
    Он слизывал кефир (и пыль) с Ее бежевых туфель...


            ***
    ...целовать сапоги немецкой фрау...   



 Цирцея


        http://www.starboy.name/turcia/circeya.html
        http://www.starboy.name/addisp/circ.html

   

            ***
   Неудивительно, что перед Цирцеей мужи превращались в похотливых козлов, свиней, львов и других животных… Как это естественно!.. Тут и волшебства не надо, кроме женского…


            ***
    (в гостях у Цирцеи)
    …и свиньи бежали к Цирцее,
    Моля и ласкаясь у ног,
    Но та на них властно глядела,   
    И поняли те, кто для них Бог…


 
            ***
    Перед обнаженной Цирцеей склоненные звери… 


 
            ***
    Высокомерный взгляд приподнятой головки… на звериные морды внизу… и предательски-ласковое обращение к ним, не как к людям… а как к своим слугам, рабам… «Ну что, зверушки, вы готовы служить мне?..» А в ответ мычание, лай, хрюканье… Повелительница их жизней и судеб довольна… Волшебница, дарующая обличья…

 

           ***
    рабы шокированы смутно,
    Свое обличье потеряв,
    Не веря, смотрят поминутно,
    Не обратятся ли опять...

    И то, как сон… но наяву,
    В животных все обращены,
    И Ею заперты в хлеву,
    В смятенье не пощажены...


 
            ***
    Вольнолюбивая Цирцея
    Людьми в обличьях обладала,
    Коварна, сладострастна Фея,
    Подле себя их содержала.

    Пленившись женской красотой,
    Свое обличье потеряв,
    Они служили Ей нагой,
    Ей стопы смирно лобызав…    



            ***
    Собаки, волки, львы и свиньи – 
    Цирцеи падшее зверье,
    Когда-то войны удалые,
    А ныне подле ног Ее…

    Что взорами лаская тело,
    Смиренно ластились к стопам,
    Почуяв, что Она хотела,
    Подобно верным Ее псам…

    Перстом Она им указала
    Лечь ниц пред Ней, в пыли, у ног…
    И те, следы Ее лобзая,
    Уткнулись мордами в песок…

    рабы Волшебницы отныне,
    Ее прислужники навек,
    Чьи лики превратились в рыла...
    Но в теле зверя… человек…



            *** 
 

    Пастушка над звериным стадом, -
    Нет, ворожея, Госпожа, -
    Окинув всех надменным взглядом
    Вселяет в каждого раба
    Желанье верно подчиниться
    И, покорившись, подольститься...   



            *** 
 

    Она господствует над ними,
    Они ползут к Ее ногам...
    И как зверушки не молили,
    Служить им предстоит стопам,
    Покорно слизывая пыль,
    (То небыль или быль?..)
    Все приказания Цирцеи
    Отныне верно исполняя,
    Ни в чем ослушаться не смея,
    Служа, мордашки преклоняя...



            ***   
     Ваяньем женского обличья
     Внушая раболепный страх,
     Всевластна над мужским инстинктом,
     Мужчины у Нее в рабах...
                Цирцея



            ***
 

    - К моим ногам, свинья, покорно
    Ниц, на колени припади,
    И впредь послушна будь, проворно
    Все исполняй... моли, терпи!..



            ***   
 

     Настолько львы послушны Ее ласке,
     Мышей не смея даже обижать,
     У ног Ее легли... те без опаски
     Могли пред ними весело играть...



            ***
 

     У ног Цирцеи усмиренный лев,
     Под стопы Ей подставив спину,
     Улегся, в страсти онемев,
     Внушило что сию картину?..


 
            ***
 

    Пасутся свиньи на лугу...
    Цирцея Одиссея ублажая,
    В любовной неге, то ль в бреду,
    Его в раба уж превращая,
    С волшебной чашей льнет к нему...
   


            ***
 

    Вакханка дикими зверями –
    Рабами верными, друзьями –
    У ног своих окружена;
    Любовной страстью,
    Дикой властью
    Над ними всласть опьянена...




            ***
    (во власти соблазна Женщины) Словно Златовласка, она возлежала обнаженной… соблазняя, пленяя, окутав его тело своими золотистыми волосами, будто фонтаном…  в шелке которых, - его мягкости, волшебстве, - он тонул, теряя голову… от аромата которых пьянел… увлекаемый в бездну сладострастия… ибо она уже скользила и обвивала его своими белыми ножками… из пут которых не было возврата…



            ***
    Белоногая, рыжая-рыжая, веснушчатая, капризная… любимая…



            ***
    Лиса из сказок
    Навевает образ фемдома:
    Коварная, хитрая красавица в мехах,
    Шарм-лиса… (Шерше ля фам!)

    P. S. Символ фемдома – пушистая Лиса…



            ***
   В рабстве у Лисы…





 
 
 
 

 
 

 

 

 

 


           ***
    Пане-Оксане холоп кланялся в белы ноженьки… спинка сама гнулась перед барыней… такова природа неравенства…



           ***
    (к картинке «девушка и кошка») Девушка: «Любишь меня – люби мою Киску», - указывая пальчиком вниз на черноволосье (или рыжеволосье)…



            ***
    Госпожой мира мне представляется этакая М. Тэтчер, которой представители других народов должны сдувать, слизывать пыль с туфлей…



            *** 
    Упереть голову снизу под Ее ногой, символизируя, что Вселенная мужского ума находится под женской стопой…   



            ***
    Английский язык – язык нынешних мировых господ.

    P. S. Относительно России. По крайней мере, так сильно опустив рубль (своим экономическим и политическим влиянием на нефть, финансовые рынки), американцы (и англичане, и европейцы) могут позволить себе ныне чувствовать себя по богатству заметно превосходящими российских граждан, миллионерами в (бедной… ставшей относительно бедной) России, могущими за свои деньги покупать сколько угодно услуг (слуг)… а русские* должны почувствовать и понять, кто в мире является (доминирующими) Хозяевами… (да и по всему миру народам пора знать, коль к ним пребудет англоязычный человек, то они должны оказывать ему всяческие услуги… то есть выступать в качестве слуг…)

    *с чем, конечно, много кто не согласится и будет закономерно противостоять, что я поддерживаю (мне лучше не попадаться)

    Европа пала ниц перед доминированием США… послушная, пассивная Европа… Европа–служанка…

    Да, уже в устах разных правительств слышны слова «подчинение», «унижение», «власть», «доминирование», «господство»…

    Доминирование англосаксов в мире представляется мне доминированием прекрасной белокурой (светлой) американки (англичанки) с белыми ножками…

    P. S. Лично для меня помимо всех неприятных моментов для России, ибо я – все же русский, патриот России, сие положение имеет и свой профит – дополнительное удовольствие сексуального характера…



             ***
    ФемДом карты (или ФемДом игра в карты), где прекрасные Дамы доминируют над остальными картами – валетами, королями, тузами… шестерками… Даже джокеры… и те пали ниц… (Дамы бьют кавалеров, Дамы бьют все карты…)



             ***
    ФемДом в шахматах: Королева является самой могущественной фигурой… (раньше был Ферзь, Везирь, Женщина переиграла его…)



             ***
    Цветаева:
   «Прав кто-то из нас,
   Сказавши: любовь – живодерня!»



    Примечание. И все это устроил как-то неявно, по подспудному влечению что ли, Гитлер-мазохист… (Об Эльзе Кох) «Жизнь с Карлом, однако, не складывалась. «Перспективный» партиец оказался на самом деле мало того что садистом, так еще и гомосексуалистом. Особые склонности мужа вроде бы должны были Эльзу раздражать, однако она просто не обращала на это внимания, и каждый жил так, как ему нравилось - Карл насиловал заключен¬ных мужского пола, а она открыла в себе удивительное стремление к власти. Узники боялись свою фрау Эльзу, госпожу комендантшу, гораз¬до больше, чем господина коменданта. Она была изобретатель¬ной женщиной. Для заключенных она придумывала самые разные трудности: могла заставить драить двор лагеря зубными щетками, могла самолично отхлестать хлыстом, без которого она на лагерный плац и не выходила, могла приказать приве¬сти молодого и красиво¬го узника для сексуаль¬ных развлечений — ей нравилось унижать, нра¬вилось, что ее боятся, нравилось внушать чув¬ство ужаса и влечение одновременно. Выжившие в Бухенвальде рас¬сказывали с содрогани¬ем, что их ведьма завела себе белого коня, на ко¬тором объезжала лагер¬ные угодья и хлыстом поправляла поведе¬ние несчастных. Нередко она появлялась не на коне, а пешком и с огромной овчаркой, которую с милой улыбкой отпускала рвать тела узников, нередко не только до увечий, но и до смерти. Специально, чтобы заключенным их положение стало тягостнее, она появлялась перед своими «расово нечистыми мужчинами» в плотно обтягивающих свитерах и невероятно коротких юбках и со мстительностью улыбалась, когда видела, как это на них действует. Жалости узники у госпожи Кох не вызывали никакой. При любом нарушении, которое она считала значитель¬ным, их просто отправляли умирать. Недаром на воротах Бухенвальда было написано: «Каждому свое». Свое получали узники, свое брала и Эльза. Именно тут, в Бухенвальде, у нее завязалось несколько романов с эсэсовцами…»



             ***
    Посадить на кол прилюдно – очень жестоко…


            
             ***
    Нерон – покоритель Армении…

 

    



             ***
    Клавдий – покоритель Британии…

 

 

    Claudius over whelming Britannia


    Claudius and Agrippina

 
   


            ***
    На Агриппину, владычицу Рима, мать Нерона, я могу смотреть только снизу вверх… обмывая слезами Её ноги… в память...



             ***
    Агриппина порождает Нерона… «Нерона – триумфатора искусств», «Нерона – победителя искусств»...

 



            ***
   Летящий в Космосе удовольствий...


   
            ***
    Пребывающий в Космосе наслаждений...   
 


            ***
    Ева … услужливая змея ползла (была) под Ее ножкой… под ногами Адама и Евы, обвивая, в стопах, когда они занимались любовью… *отсюда и выражение – виться (услужливо) змеей… точно змием Адама и Евы… или Амура и Психеи…

    


   
           ***
    Перед Королевой с поклоном… Свин…

 



             ***
    Целовать длинные черные перчатки элегантных Женщин в вечерних платьях…



             ***
    Осеннее служение… Прекрасной, высокой блондинке смывать осеннюю грязь с сапог… зубами снимать наколотые листья со шпилек… раб девушек из высшего общества… выходящих прогуляться в пушкинский парк из лимузинов…



             ***
    Дамские осенние башмачки…

    P. S. Слово «осенние» мне всегда хочется написать как (какие?) «осеннии»… постоянно почему-то мозг спотыкается на «ие» и хочет написать «ии»… осеннии… какие?.. осеннии… по крайней мере слышится так точно…



             ***
    Я – Труфальдино из Бергама,
    Слуга я двух Господ! –
    Точнее - Госпожи и Господина!
    Я – шут, я – прохиндей и мот!..
    Отныне раб двоих Господ*… 

    *женщины и любимого Ею мужчины



            ***
    «Во время разговора, вспоминал Адлерберг, дверь приоткрылась, и царь (Александр II) робко спросил, может ли он войти. «Нет, пока нельзя!» - закричала княжна (Екатерина Долгорукая) таким тоном, каким, заметил граф, приличные люди не разговаривают «даже с лакеем».

   
     (Госпожа Ника навеяла, в ответ на мое послание в виде подарка стихов Госпоже Грете, Гретхен, некогда победительницы конкурса «девушка Боварии»… просто «девушки Баварии»…)

    Примечание. О Рильке и России. «Удивительные и во многом трагические обстоятельства соединили в начале 1926 года трех великих европейских поэтов. Старшему из них, Райнеру Мария Рильке, исполнилось к тому времени 50 лет. Крупнейший немецкоязычный поэт XX века, Рильке жил тогда в Швейцарии в уединенном маленьком замке Мюзо; мучительная болезнь заставляла его подолгу лечиться на курортах и в санаториях. Именно там, в местечке Валь-Мон, и начинается в мае 1926 года его общение с молодыми русскими поэтами — Борисом Пастернаком и Мариной Цветаевой, уже ранее связанными между собой дружбой и длительной перепиской.
    Это было время, когда мировая поэзия вступила в тяжелый кризис. Духовный уклад Европы был разрушен войной 1914 года, любые попытки словесного самовыражения казались неестественным анахронизмом. Ибо, по определению M. М. Бахтина, «всякая лирика жива только доверием к возможной хоровой поддержке», она существует «только в теплой атмосфере, в атмосфере <...> принципиального звукового неодиночества». По-своему переживаемые, общие для многих трудности периода спада лирической стихии сблизили разбросанных по разным странам Цветаеву, Пастернака и Рильке. За их письмами друг другу ощущается духовное одиночество, в котором оказались поэты, их желание
    История взаимоотношений, образующих содержание переписки, возникает издалека, уходя своими корнями в последние годы XIX столетия, когда молодой Рильке, еще начинающий свой путь в искусстве, всерьез увлекается Россией и русской культурой. Следуя сильным русофильским настроениям, весьма распространенным в ту пору на Западе, Рильке видел в России особый, «богоизбранный» народ, еще только выходящий на путь широкого исторического развития. Патриархальная Россия воспринималась им как полная противоположность западной цивилизации, погрязшей в рационализме и «безбожии» и клонящейся к своему упадку. Россия же, с этой точки зрения, казалась «юной» страной, которой предстоит еще небывалый духовный расцвет.
    Преисполненный заманчивых ожиданий, Рильке в апреле 1899 года впервые приезжает в Россию. С ним — его немецкие друзья: писательница Лу Андреас-Саломе (ее влияние на молодого поэта было в те годы очень значительным) и ее муж, ориенталист Карл Андреас. Через двадцать пять лет, в беседе с польским литератором В. Гулевичем, Рильке так рассказывал о своих первых часах в России: «После короткой передышки в гостинице я сразу же, несмотря на усталость, отправился в город. И вот на что я наткнулся: в сумерках возвышались очертания храма, в тумане по сторонам его стояли паломники, ожидающие, когда откроются двери. Это необычайное зрелище потрясло меня до глубины души. Впервые в жизни мной овладело невыразимое чувство, что-то вроде чувства родины...»
    В первый же день своего пребывания в Москве Рильке направляется к художнику Леониду Осиповичу Пастернаку, профессору Училища живописи, ваяния и зодчества. «В один из прекрасных весенних дней, — вспоминал впоследствии Л. О. Пастернак, — <...> в моей мастерской стоял молодой человек, очень еще молодой, белокурый, хрупкий, в темнозеленом тирольском плаще. В руках у него были рекомендательные письма от друзей моих из Германии с просьбой оказать подателю помощь словом и делом в его знакомстве со страной и ее жителями. Просили меня также, насколько я помню, познакомить его, если это удастся, с Толстым».
    Выполнить эту последнюю просьбу для Л. О. Пастернака не составляло труда: как раз в то время он работал над иллюстрациями к роману «Воскресение», часто и подолгу виделся с писателем. И на другой день вечером Рильке и его спутники посетили Толстого в его доме в Хамовниках.
    Уже первые московские впечатления Рильке чрезвычайно обострили его ранее наметившееся восприятие России. «В его воображении поэта вставала Россия как страна вещих снов и патриархальных устоев, в противоположность промышленному Западу», — рассказывает писательница Софья Шиль, русская знакомая Рильке. Поэту казалось, что он обрел в России все то, что так напряженно и мучительно искал в предыдущие годы на Западе. Ему виделась сказочная страна, населенная народом-«братом», народом-«художником». «Трудно высказать, сколько новизны в этой стране и сколько будущности», — писал Рильке из Петербурга 19 мая 1899 года немецкому поэту Г. Залусу. Именно в России Рильке по-настоящему ощутил себя художником, окончательно поверил в свое призвание. «Мое искусство стало сильнее и богаче на целую необозримую область, и я возвращаюсь на родину во главе длинного каравана, тускло поблескивающего добычей» — так формулировал сам Рильке в одном из писем итог своего первого знакомства с Россией.
    Познакомившись с Москвой и Петербургом, Рильке вернулся в Германию и с головой погрузился в изучение русского языка и русской культуры. Он читает в оригинале русских классиков, переводит на немецкий язык «Чайку» Чехова, стихи отдельных русских поэтов (К. Фофанова, С. Дрожжина). «...Хочу сообщить Вам, — пишет Рильке Л. О. Пастернаку 5 февраля 1900 года, — что Россия, как я Вам и предсказывал, оказалась для меня чем-то более существенным, нежели случайное событие. С августа прошлого года я почти исключительно занят тем, что изучаю русское искусство, русскую историю и культуру и — боюсь пропустить — ваш прекрасный несравненный язык; и, хотя я еще не могу на нем разговаривать, но уже без усилий читаю Ваших великих (и каких великих!) поэтов. Я также понимаю большую часть того, что говорят. А что за удовольствие читать в подлиннике стихи Лермонтова или прозу Толстого!»
    9 мая 1900 года Рильке и Лу Андреас-Саломе вновь приезжают в Москву и сразу же окунаются в ее пеструю и разноликую жизнь: новые знакомства и встречи, посещение театров, музеев, картинных галерей и монастырей... 30 мая они отправляются в большую поездку по России; их ближайшая цель — Ясная Поляна. Случай сталкивает их на вокзале с Л. О. Пастернаком, ехавшим тем же поездом с семьей в Одессу. Рядом с художником — его сын Борис. Через тридцать лет в автобиографической повести «Охранная грамота», посвященной памяти Рильке, Борис Пастернак описал эту знаменательную встречу.
    «Жарким летним утром 1900 года с Курского вокзала отходит курьерский поезд. Перед самой отправкой к окну снаружи подходит кто-то в черной тирольской разлетайке. С ним высокая женщина. <...> Втроем с отцом они говорят о чем-то одном, во что все вместе посвящены с одинаковой теплотой, но женщина перекидывается с мамой отрывочными словами по-русски, незнакомец же говорит только по-немецки. Хотя я знаю этот язык в совершенстве, но таким его никогда не слыхал <...> В пути, ближе к Туле, эта пара опять появляется у нас в купе. <...> Потом они прощаются и уходят в свой вагон <...> Лицо и происшествие забывается и, как можно предположить, навсегда».
    Происшествие не забылось. Напротив, оно навсегда осталось в памяти Бориса Пастернака как одно из ярчайших событий его жизни: ведь он в первый и в последний раз видел тогда немецкого поэта, который спустя много лет станет его кумиром!
    Путешествие Рильке и Лу Андреас-Саломе по России длилось два с половиной месяца и закончилось в Петербурге. Поэт возвращается на родину со страстным желанием посвятить свою жизнь изучению России и русской культуры. И действительно в течение ближайших двух лет Рильке с небывалым энтузиазмом продолжает изучать язык, читает книги по русской истории, переводит Достоевского, пишет статьи о русском искусстве и всячески пропагандирует его в Германии (особенно «мирискуссников»). Русские впечатления Рильке глубоко отразились и в его оригинальном творчестве («Часослов», «Истории о Господе Боге», отдельные драмы и стихотворения).
    В начале 1902 года Рильке оказался в крайне стесненных обстоятельствах. Женитьба на скульпторше Кларе Вестхоф (1901), рождение дочери, устройство собственного дома — все это требовало постоянного заработка. Именно тогда у Рильке вызревает мысль о переселении в Россию на постоянное жительство. Желая обеспечить себе место корреспондента при каком-нибудь периодическом издании, Рильке обращается к владельцу газеты «Новое время» А. С. Суворину, известному своим меценатством. В письме к нему от 5 марта 1902 года Рильке между прочим писал:
    «Моя жена не знает России; но я много рассказывал ей о Вашей стране, и она готова оставить свою родину, которая ей тоже стала чужда, и переселиться вместе со мной в Вашу страну — на мою духовную родину. О если б нам удалось наладить там жизнь! Я думаю, что это возможно, возможно потому, что я люблю Вашу страну, люблю ее людей, ее страдания и ее величие, а любовь — это сила и союзница Божья».
    Суворин не ответил на письмо неизвестного ему немецкого литератора. Впрочем, и самому Рильке пришлось вскоре отказаться от плана переселиться в Россию. В конце августа 1902 года, желая написать книгу о Родене, Рильке надолго отправляется в Париж, и на этом резко обрывается «русский» период его жизни. Однако внутреннюю связь с Россией поэт сохраняет до конца своих дней. В его письмах и разговорах с друзьями постоянно возникает тема России, окрашенная ностальгическими настроениями. Он посещает русские спектакли, русские выставки, гастроли русских трупп. В своих скитаниях по Западной Европе Рильке постоянно встречается с русскими людьми — художниками, писателями, артистами (среди них — Горький, Бунин, А. Бенуа и др.).
    Дважды видится Рильке в эти годы и с Л. О. Пастернаком; а промежутки между их встречами заполняются письмами, присылками книг. (Сохранилось десять писем Рильке с 1899 по 1906 год и одно 1926 года 12.) Темы их переписки остаются неизменными: Россия — «страна-сказка», ее язык, литература, искусство. Вспоминая о своей встрече с Рильке и Кларой Вестгоф в Риме в 1904 году, художник писал: «Незабываемыми остались часы, проведенные с ним в оживленной беседе. И на этот раз главной темой, кроме искусства, была боготворимая им Россия и русская литература, которую он изучил весьма основательно. Меня поразило, с каким знанием и с каким воодушевлением говорил он об особенностях и красоте старорусской поэзии, главным образом, о «Слове о полку Игореве», которое он прочел в оригинале...».
     С января по август 1925 года Рильке вновь живет в Париже. С той же увлеченностью, как и 25 лет назад, Рильке интересуется всем русским, завязывает новые знакомства, возобновляет старые. Вероятно, оглядываясь на пройденный путь, Рильке с особой глубиной почувствовал, сколь сильна его духовная связь с Россией, «страной-сказкой». Воспоминания поэта о России были в те месяцы настолько сильными, что он даже «мечтал написать о своих русских путешествиях».
    В декабре 1925 года в Западной Европе широко отмечался пятидесятилетний юбилей Рильке. Имя немецкого поэта уже тогда звучало для многих как символическое: воплотивший въяве романтический идеал художника-отшельника, укрывшийся в средневековой башне от мировых событий (революций и войн, нищеты и разрухи), Рильке воспринимается как живое воплощение самой поэзии, культуры, подлинного творчества. (Об этом — уже в своих первых письмах к нему — упоминают Борис Пастернак и Марина Цветаева.) Видя в Рильке, в его личности и произведениях, возможность противостоять «бездуховности» своего времени, к нему тянутся люди разного возраста и разных профессий, остро неудовлетворенные нравственной ситуацией в современном мире.

    «Рильке не есть ни заказ, ни показ нашего времени, — он его противовес.
    Войны, бойни, развороченное мясо розни — и Рильке.
    За Рильке наше время будет земле — отпущено.
    По обратности, то есть необходимости, то есть противуядию нашему времени Рильке мог родиться только в нем.
    В этом его современность», — подчеркивала Марина Цветаева. О том же шла речь и в первых строках ее первого письма к Рильке («Ваше имя не рифмуется с современностью...»).

    Подобно Борису Пастернаку, Цветаева была с детства близка немецкой культуре; она знала и горячо любила немецкий язык, немецкую романтическую поэзию и музыку. «Моя страсть, моя родина, колыбель моей души!», — писала она о Германии в 1919 году. Эту любовь к Германии привила Марине и ее сестре Асе в самом раннем детстве их мать М. А. Мейн. А. И. Цветаева рассказывает в своих воспоминаниях: «Со страстной любовью к отцу своему мама рассказывала о путешествиях с ним за границей, о поездках по Рейну, реке легенд, текущей меж гористых берегов, о старых замках на утесах, о местах, где пела Лорелея. Мы уже знали о ней знаменитую песню Гейне. И родным становился зеленый пенистый Рейн».
    В двенадцать лет Марина смогла увидеть Германию собственными глазами. Осенью 1904 года сестры Цветаевы были переведены родителями из Лозанны, где они воспитывались в католическом пансионе Лаказ, во Фрейбург. Здесь, в частном пансионе Бринк, они провели зиму 1904—1905 года (М. А. Мейн болела чахоткой, и ей был рекомендован горный воздух Шварцвальда). Пребывание в Германии отразилось на отроческих стихах Марины, вошедших впоследствии в ее первую книгу «Вечерний альбом». Видимо, к этому времени относится и первое серьезное ее знакомство с немецкой литературой. Анастасия Цветаева вспоминает, что именно во Фрейбурге Марина «вошла в чтение немецких книг с наслаждением жарким и поглощенным».
    О том, что немецкий, вслед за русским, не переставал быть ее любимым языком, о постоянном чтении немецких авторов, в первую очередь Гете, Цветаева упоминала не раз. Что же касается поэзии Рильке, то Цветаева познакомилась с нею уже в зрелом возрасте. Одно из первых упоминаний о германском поэте находим в выдержках из цветаевского дневника «О Германии» (датируется 1919-м годом, но напечатано лишь в 1925-м, и, возможно, доработано в связи с публикацией). Примечательно, что уже в этих заметках Рильке воспринимается ею как «лучшая Германия». Цветаева пишет:
    «А с войной — так: не Александр Блок — с Райнером Мария Рильке, а пулемет с пулеметом. Не Александр Скрябин — с Рихардом Вагнером, а дредноут с дредноутом. Был бы убит Блок — оплакивала бы Блока (лучшую Россию), был бы убит Рильке — оплакивала бы Рильке (лучшую Германию), и никакая победа, наша ли, их ли, не утешила бы».
    Любившая повторять слова В. А. Жуковского о том, что «романтизм — это душа», Цветаева считала своим долгом чтить и возвеличивать душу. Ей казалось, что в окружающей действительности душа ущемлена, обесценена, беззащитна. Этому миру мещанской косности, обыденности, будничности — «миру тел», как называла его Цветаева, — противопоставлен поэтически возвышенный «мир душ». Любовь или то, что принято в «мире тел» считать любовью, Цветаева наотрез отвергала. Непомерно, хотя и намеренно абсолютизируя разрыв между душой и телом, она не раз заявляла о непримиримости «души» и «любви», о своей «нелюбви к любви». «Любви я не люблю и не чту», — писала она Рильке (3 июня). В письме к Пастернаку (10 июля) Цветаева говорит о «ненасытной исконной ненависти Психеи к Еве, от которой <то есть от Евы> во мне нет ничего. А от Психеи — все». Психею Цветаева воспевала в своих стихах и даже себя иногда именовала «душой» (письмо к Рильке от 2 августа). Весьма примечательны слова Цветаевой, написанные ею в мае 1938 года, когда гитлеровская Германия готовилась к вторжению в Чехословакию: «Я Чехию чувствую свободным духом, над которым не властны — тела».

    Касаемся друг друга. Чем? Крылами.
    Издалека свое ведем родство.
    Поэт — один. И тот, кто нес его,
    Встречается с несущим временами. (Рильке Цветаевой)»

    Примечание. Ре был другом Ницше (их соединяла и русская Муза – Лу Саломе, кстати, родившаяся в Санкт-Петербурге)… Рильке был влюблен в Лу… И на этом фоном (любви Рильке к России) каким ограниченныам недоноском предстает Гитлер, ученик Ницше, не знакомый с русской культурой, желающий Ее уничтожить и уничтожить Санкт-Петербург… и колыбель немецкой культуры в России, город с немецким именем…

(что-то здесь явно и от фемдома есть… Лу Саломе с плеткой, рядом философ Рэ и Ницше запряжен в повозку…)

 

Я еще и перепутал Рэ с Рильке… но и не удивительно… Рильке мог занять место Рэ по праву на фото… с его поклонническими письмами с Лу…
   

    P. S. (М. Цветаева. Царь-Девица. Встреча первая.)

          *** 
    «То не солнце по златым ступеня;м —
    Сходит Дева-Царь по красным сходня;м.

    Под военной да под веской стопой
    Чуть не треснул весь челнок скорлупой.

    Руки в боки — ровно жар-самовар!
    Зычным голосом речёт: «Где гусляр?»

    Дядька в ножки ей — совсем обопсел!
    Аж по-пёсьему от страху присел.

    Д’ну по; доскам башкой лысой плясать!
    Д’ну сапо;жки лизать, лоснить, сосать!

    Д’как брыкнёт его тут Дева-Царь по башке:
    «Что за тля — да на моём сапожке?»

    Д’как притопнет о корабь каблучком:
    Дядька — кубарем, в волны — ничком!
   
    «Будешь помнить наш сапог-леденец!
     Где гусляр — сын царский — знатный певец?»

      Примечание.
      (сжато о переписке Цветаевой и Рильке) «Касаемся друг друга. Чем? Крылами» http://starboy.name/hindu/cvet.htm
      (хоть и еврей, но вызывает уважение, хотя и опять шпион-разведчик) «В его лице я рыцарству верна» (Цветаева об Эфроне) http://starboy.name/hindu/efron.htm


    Ну и немного о романе Цветаевой и Софьи Парнок…

Цветаева Софье Парнок, «Подруге», Ее возлюбленной… «Цветаева в творчестве полностью была погружена в свое чувство к Парнок и только в январе посвятила ей три восторженных стихотворения. В восьмом стихотворении из цикла «Подруга» она всем в ней восхищается, сосредоточив внимание на своеобразных чертах внешности. Это шея «как молодой побег», «извилина неярких губ капризна и слаба», «ослепительный уступ Бетховенского лба» и, особенно, ее рука:

Свободно шея поднята,
Как молодой побег.
Кто скажет имя, кто — лета,
Кто — край ее, кто - век?

Извилина неярких губ
Капризна и слаба,
Но ослепителен уступ
Бетховенского лба.

До умилительности чист
Истаявший овал.
Рука, к которой шел бы хлыст,
И — в серебре — опал.

Рука, достойная смычка,
Ушедшая в шелка,
Неповторимая рука,
Прекрасная рука.

В стихотворении «Этот вечер был тускло-палевый» городской пейзаж также, как и в «Узорами заволокло...», выражает эмоциональное состояние подруг, которые поссорились в конце любовного свидания. Чувство отчужденности продолжается и в кинотеатре, куда подруги пошли по желанию адресатки:

Этот вечер был тускло-палевый, —
Для меня был огненный он.
Этим вечером, как пожелали вы,
Мы вошли в театр «Унион».

Помню руки, от счастья слабые,
Жилки — веточки синевы.
Чтоб коснуться руки не могла бы я,
Натянули перчатки вы.

Ах, опять подошли так близко вы,
И опять свернули с пути!
Стало ясно мне: как ни подыскивай,
Слова верного не найти.

Я сказала- «Во мраке карие
И чужие ваши глаза.».
Вальс тянулся и виды Швейцарии —
На горах турист и коза.

Улыбнулась, — вы не ответили...
Человек не во всем ли прав!
И тихонько, чтоб вы не заметили,
Я погладила ваш рукав.

Все-таки в том же самом стихотворении Цветаева настаивает на том, что даже «в канун разлуки» — она тоже предсказывала конец романа с Парнок почти с самого его начала — она повторит, «что любила эти руки / Властные твои».
Этой весной Цветаева считает себя «спартанским ребенком», который полностью находится во власти старшей роковой женщины, имя которой — «как душный цветок», у которой «волосы, как шлем» («Подруга»).

…Опахалом чудишь, иль тросточкой, —
В каждой жилке и в каждой косточке,
В форме каждого злого пальчика, —
Нежность женщины, дерзость мальчика.

Все усмешки стихом парируя,
Открываю тебе и миру я
Всё, что нам в тебе уготовано,
Незнакомка с челом Бетховена!

Сцена знакомства…

Могу ли не вспомнить я
Тот запах White-Rose и чая,
И севрские фигурки
Над пышащим камельком…

Мы были: я — в пышном платье
Из чуть золотого фая,
Вы — в вязаной чёрной куртке
С крылатым воротником.

Я помню, с каким вошли Вы
Лицом — без малейшей краски,
Как встали, кусая пальчик,
Чуть голову наклоня.

И лоб Ваш властолюбивый,
Под тяжестью рыжей каски,
Не женщина и не мальчик, —
Но что-то сильней меня!

Движением беспричинным
Я встала, нас окружили.
И кто-то в шутливом тоне:
«Знакомьтесь же, господа».

И руку движеньем длинным
Вы в руку мою вложили,
И нежно в моей ладони
Помедлил осколок льда.

С каким-то, глядевшим косо,
Уже предвкушая стычку, —
Я полулежала в кресле,
Вертя на руке кольцо.

Вы вынули папиросу,
И я поднесла Вам спичку,
Не зная, что делать, если
Вы взглянете мне в лицо.

Я помню — над синей вазой —
Как звякнули наши рюмки.
«О, будьте моим Орестом!»,
И я Вам дала цветок.

С зарницею сероглазой
Из замшевой чёрной сумки
Вы вынули длинным жестом
И выронили — платок.

Созвучья с Каем и Снежной Королевой:

Сегодня, часу в восьмом,
Стремглав по Большой Лубянке,
Как пуля, как снежный ком,
Куда-то промчались санки.

Уже прозвеневший смех…
Я так и застыла взглядом:
Волос рыжеватый мех,
И кто-то высокий — рядом!

Вы были уже с другой,
С ней путь открывали санный,
С желанной и дорогой, —
Сильнее, чем я — желанной.

— Oh, je n'en puis plus, j';touffe!* —
Вы крикнули во весь голос,
Размашисто запахнув
На ней меховую полость.

Мир — весел и вечер лих!
Из муфты летят покупки…
Так мчались Вы в снежный вихрь,
Взор к взору и шубка к шубке.

И был жесточайший бунт,
И снег осыпался бело.
Я около двух секунд —
Не более — вслед глядела.

И гладила длинный ворс
На шубке своей — без гнева.
Ваш маленький Кай замёрз,
О, Снежная Королева.

*О, я больше не могу, я задыхаюсь! (фр.).

Разлука…

Повторю в канун разлуки,
Под конец любви,
Что любила эти руки
Властные твои

И глаза — кого-кого-то
Взглядом не дарят! —
Требующие отчёта
За случайный взгляд.

Всю тебя с твоей треклятой
Страстью — видит Бог! —
Требующую расплаты
За случайный вздох.

И ещё скажу устало,
— Слушать не спеши! —
Что твоя душа мне встала
Поперёк души.

И ещё тебе скажу я:
— Всё равно — канун! —
Этот рот до поцелуя
Твоего был юн.

Взгляд — до взгляда — смел и светел,
Сердце — лет пяти…
Счастлив, кто тебя не встретил
На своём пути.

Напоследок…

Есть имена, как душные цветы,
И взгляды есть, как пляшущее пламя…
Есть тёмные извилистые рты
С глубокими и влажными углами.

Есть женщины. — Их волосы, как шлем,
Их веер пахнет гибельно и тонко.
Им тридцать лет. — Зачем тебе, зачем
Моя душа спартанского ребёнка?»


Примечание. Н. Доля (сокращенно), о романе Цветаевой и Парнок. «Об их первой встрече спорят многие исследователи и биографы М. Цветаевой. Но если дата неизвестна... Если даже место не определено... Но не в этом суть. Насколько я понимаю, подобные литературные вечера проходили в то время в Москве чуть ли не каждый день. Тем более, началась осень, все возвратились на зимовку. Ходили друг к другу в гости...
И первое стихотворение цикла «Подруга». Можно ли, только познакомившись, в первый же день написать такое? Все стихотворение — гимн любви, ведь почти каждая фраза заканчивается восклицательным знаком. Да, Марина нашла то, о чем мечтала. Именно такую, абсолютно невозможную любовь она и искала всю жизнь. И нашла.
Они многое прошли до этого 16 октября. Марина уже слышала, как Соня устало повторяла «любовный речитатив». Они уже о стольком переговорили, что по внешнему виду такого и не определишь: она едва ли счастлива, «язвительна и жгуча и лучше всех», «наши жизни разны» и все героини шекспировских трагедий слились в одну... Да мало ли? Что значит хотя бы одна фраза: «За Ваши вдохновенные соблазны И темный рок...»! Похоже, Марина уже знает эти «соблазны».
Итак, известно только, что где-то до середины октября 1914 года, может, чуть раньше — точную дату даже наши героини так и не вспомнили... они встретились. Но не позже 16-го числа, то есть, 29 октября по новому русскому календарю. 16-го уже была Любовь... Не просто Любовь, а ЛЮБОВЬ...
Но сначала небольшое отступление, так сказать экскурс в историю.
Что же искала Марина? Какую любовь? Заглянем в эссе 1937 года «Мой Пушкин» — там много написано о том, какую любовь выбрала для себя Марина. Во-первых, не такую как у всех. «Эта первая моя любовная сцена предопределила все мои последующие, всю страсть во мне несчастной, невзаимной, невозможной любви. Обделенная любовью девочка сама попыталась проявить себя матерью в отношениях с Сережей Эфроном, таким же, как и она, обделенным и потерявшим мать при трагических обстоятельствах. Сначала получалось, потом надоело... Потом появилась дочь — Аля. И новая возможность проявить себя, проявить матерью. Тоже не смогла: мать, все-таки — роль второго плана, мать такого-то или такой-то. А она всегда должна была быть первой, и одна, потому что только одинокий — велик, только одинокий есть КТО. Только одиночка может дорасти до Памятник-Пушкина.
Начался 1914 год, Сергей сдает экзамены, Марина потерялась. 14 февраля она пишет в стихотворении «Над Феодосией угас...»:
 
Захлебываясь от тоски,
Иду одна, без всякой мысли,
И опустились и повисли
Две тоненьких моих руки.
. . . . .
И скромен ободок кольца,
. . . . .
И безнадежность ищет слов.
«Над Феодосией угас...»
А когда Сергей приезжает в июне в Коктебель, он чувствует себя там не в своей тарелке, его уже раздражает, что там живут слишком «сыто» и «смеются животом». И Марина вся соткана из противоречий. Очень показательно в этом плане ее письмо Вере Эфрон от 6 июня 1914 года. В нем два стихотворения: первое — один из вариантов «Я с вызовом ношу его кольцо...», написанного 3 июня 1914 г. Приведу три опущенные впоследствии строфы:
 
Нет, я пожалуй странный человек,
Другим на диво! —
Быть несмотря на наш ХХ век,
Такой счастливой!
Не слушая речей о тайном сходстве душ,
Ни всех тому подобных басен,
Всем объявлять, что у меня есть муж,
И он прекрасен.
Так хвастаться фамилией Эфрон,
Отмеченной в древнейшей книге Божьей,
Всем объявлять: «Мне 20 лет, а он —
Еще моложе!»
(А далее по тексту).
А во втором стихотворении Але, написанном через два дня после этого: 5 июня 1914 г., звучит совсем другое настроение:
Но будешь ли ты — кто знает —
Смертельно виски сжимать,
Как их вот сейчас сжимает
Твоя молодая мать.
(«Ты будешь невинной, тонкой...» )
Кто были кумиры Марины в детстве и юности? Наполеон I на Св. Елене, Гете в Веймаре и... черти. «...они никогда другими не будут и быть не могут. (Шепотом: потому что Бог их проклял!) Любовь к проклятому». Вот это, всеми проклятое, и искала она. Искала всегда и везде...
И вот на ее горизонте появляется Соня:
«Вас, юная трагическая леди,
Никто не спас!
........
За то, что Вам, мой демон крутолобый,
Скажу прости,
За то, что Вас — хоть разорвись над гробом!
Уж не спасти!»

Сердце сразу сказало: «Милая!»
Всё тебе — наугад — простила я,
Ничего не знав, — даже имени! —
О, люби меня, о, люби меня!

Все остальные детали первой встречи можно прочитать в 9-м и 10-м стихотворении, только учитывая, что отношения уже скорректированы достаточным опытом... Таким громадным, что его обеим хватило на всю оставшуюся жизнь. Почитайте стихи одной и другой. Так явно слышится перекличка... И это все было заложено именно тогда, когда они долгие часы беседовали между поцелуями...
Но если посмотреть на ту же встречу (или следующую, когда Марина оказалась в доме Сони) другими глазами — глазами самой Сони, то... Что же мы видим? «Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою» — это стихотворение написано почти в то же время — февраль 1915, а может, и раньше — в январе. Здесь главная мысль:
Вспомнилось, как поцелуй отстранила уловкою,
Вспомнились эти глаза с невероятным зрачком...
В дом мой вступила ты, счастлива мной, как обновкою:
Поясом, пригоршней бус или цветным башмачком...
(«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою...»)
Здесь предвкушение, трепет, само приближение к близости... Слова? Словами не выскажешь, а если выскажешь, то как бледно это прозвучит... Порой молчание говорит гораздо больше чем все известные про любовь слова, тем более, их так мало, и так сложно ими передать, что творится с тобой...
Но, Рубикон перейден, Марина уже не может отказываться или попросту увиливать... Она сама уже этого нестерпимо хочет, но не менее этого и боится... Кровь стынет в жилах. Марина вся в напряжении. Но под ласковыми жаркими устами и руками Сони тает лед, в котором давным-давно замерзло сердечко маленького Кая:
Но под ударом любви ты — что золото ковкое!
Я наклонилась к лицу, бледному в страстной тени,
Где словно смерть провела снеговою пуховкою...
Благодарю и за то, сладостная, что в те дни
«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою».
Усилия Сони не прошли даром: неведомые, неизвестные ощущения захватывают Марину, отчего она еще больше теряется и пугается. Греховность и преступность, страсть и порок, страх и желание... сколько всего намешано. Вот он накал страстей, вот оно чувство, неиспытанное доселе!
И где-то до 22 октября 1914 года у них было все нормально. Все было так замечательно, необыкновенно, неописуемо... Теперь можно прочитать 1 стихотворение цикла «Подруга» снова, и все станет на свои места.
Но, не все коту масленица. Очнувшись от этого взрыва эмоций, Марина совсем запуталась. Она не такой представляла любовь! Не такой! Где Татьяна, с ее неразделенной любовью? Они обе любят. И протест против общества какой-то несерьезный получился... (Обратная сторона любви Татьяны Лариной — любовь Анны Карениной). Все приняли этот роман с Соней почти как должное. Даже муж, даже родственники, только изредка косо поглядывали... И это все?.. Но кто ей что мог сказать? Да и кого бы она послушалась. Она же — КТО! И если она сама себе это разрешила, то тут уже никто ей не указ. Тем более в то время, когда вокруг сплошь и рядом... особенно в кругах творческой элиты...
Да, испугалась Марина. Испугалась такой лавины чувств и эмоций и неопределенности, невозможности выбора. Просто появился страх... И Марина, возможно, вспомнила о дочери, о «любимом» муже... Страшно, ведь очень страшно, когда не знаешь, что тебе несет следующий шаг — как по канату над пропастью в полной темноте... Полная неизвестность и неопределенность, когда после очередного шага ты можешь упасть в пропасть, натолкнуться лбом на стену или... или там начнется обычная ровная-ровная дорога и зажжется свет. Так что, страх не за будущее — нет, за настоящее испугалась Марина.
С другой стороны — то же самое, те же страхи... Я не уверен, что такой сильной любовь у Сони была раньше (возможно, подобное чувство или даже сильнее было у нее потом — с Веденеевой — очень похоже по стихам). Но тогда, в первый раз. Такая новизна даже для Сони... Комплексы, они так быстро не преодолеваются, то есть преодолеваются, но не сразу, надо было столько раз ошибиться, чтобы потом выйти на нужную дорогу. Как мне кажется, Соня решила дать все возможное своей любимой, а та приняла... Все приняла, как ни странно... И что делать дальше? Неизвестно. Дорогу, предназначенную двоим, трудно идти одной.
И в сердцах Соня сказала какую-то глупость, что вот она — Марина, получив все, — уйдет...
Дальше — глобальный скандал, истерика... Марина убегает... Как она думает, навсегда. В четвертом стихотворении цикла «Подруга» написано, что они поругались. Соня сказала, что сейчас Марина уйдет в ночь к мужу, дочке, семье, а потом, и вообще, пройдет мимо... Для Марины это было как ковш холодной воды на голову на морозе. Это была жестокая правда. Марина взорвалась и умчалась, хлопнув дверью. Умчалась навсегда, чтобы никогда не возвращаться в этот дом, и обходить ее, Соню, десятой дорогой...
Наступило утро 23 октября. Марина осмысливала, что произошло вчера? Что это было вообще? «Была ль любовь?» Вся лишняя энергия, связанная с разрывом, да и с предыдущими перенасыщенными днями выплеснулась в гениальное стихотворение: «Под лаской плюшевого пледа». Марина в замешательстве. Она не понимает что произошло. Это все — «для чего не знаю слова» — закончилось. Это не укладывалось в ее понятие любви. Такой любви она еще не знала, она даже намечтать себе такую не могла. Как намечтать вкус экзотического плода о котором знаешь только его название, и то на неизвестном языке? Поэтому она и восклицает: «Что же это было?» Она перемучивается снова, все передумывает вновь... И не может понять, правильно ли она поступила, победила ли она? Ведь она не может быть побежденной... Не может... Но «чего так хочется и жаль?» Хочется ли? Да. Но если этим она станет побежденной? Этого нельзя допустить ни в коем случае. И спросить не у кого. У Сони нельзя. А сибирский кот все равно не скажет... Все приходится решить самой. И она решает забыть, раз все так закончилось... Закончилось...
Но снова в третьем стихотворении все мысли там, в тех днях: «Какое то большое чувство Сегодня таяло в душе». Но искусство забвения усвоено. Стоя у окна и барабаня по нему пальцами, Марина уже не жалеет себя, она просто констатирует факты:
  Взгляд отрезвленной, грудь свободней,
Опять умиротворена.
Не знаю, почему. Должно быть,
Устала попросту душа
И несмотря на то, что Марина одна, ей приходят новые мысли, что ни она, ни Соня душой не лучше и не хуже, чем первый встречный, чем Вселенная (в виде перламутровых луж с расплескавшимся в них небосводом), и ей даже не жалко нищую певицу... Странно, раньше всегда было жалко... Это, наверное от того, что она правильно решила: расстаться... и забыть. Значит, 25 октября 1914 года Марина твердо решает: этот вид любви испытан. Хорошего понемножку. Слишком все неразборчиво, нелинейно, не «так ясно, просто и грубо-грубо!», запредельно. Повторить еще раз такое, опасно. Но она 22-го прошла мимо. И теперь уже точно — навсегда.

На следующий день, как бы подводя итог всей своей встрече с Соней, она пишет стих-прощание, в котором пытается оправдать перед собой свой же поступок... Получилось ли? Скорее нет. Но ей та-а-ак хотелось...
А в это время на другом конце Москвы мучается Соня. И проблемы почти те же, и жизни их до того похожи...
 
Где будешь ты в ту полночь? Приди, приди,
Ты, отдыхавшая на моей груди!
(«Который час?» — Безумный. Смотри, смотри...»)
Но как, тоскуя, не спросить хоть раз:
Ужель конец?
(«Ужель конец? Глаза ненасытимы...»)
Если рассматривать любовь между Соней и Мариной только через призму цикла «Подруга», то как можно утверждать, что так все и было в действительности? Нужно привлекать нечто другое...
Но теперь вернемся к первой встрече. Марину в Соне привлекло нечто, чего нельзя было заметить в первый день: сердце, берущееся приступом; форма «каждого злого пальчика», «нежность женщины, дерзость мальчика»...
  Не цветок — стебелек из стали ты,
Злее злого, острее острого...
Да, это пришло потом, через страдания души и полеты тела, после многих вечеров и ночей, проведенных вместе и проведенных отдельно... Но самое главное уже сформулировано, то чего Марине хотелось получить:
  Не женщина и не мальчик, —
Но что-то сильней меня!
Да, в этом-то и дело. Марина искала сильную подругу, друга, человека: кого-то, кто сможет повести за собой, на кого можно будет положиться и переложить ответственность, от которой она так устала. Ведь с самого раннего возраста она была всегда предоставлена сама себе, сама все решала. Более чем правильно следующее, что она написала в 1923 году:
«Я всегда хотела служить, всегда исступленно мечтала слушаться, ввериться, быть вне своей воли (своеволия), быть младше <фраза не окончена>. Быть в надежных старших руках. Слабо держали — о т т о г о уходила.

Как поэту — мне не нужен никто. Как женщине, т.е. существу смутному — мне нужна воля: воля другого к лучшей мне».
Но почему Марина захотела власти над собой? Только из-за страха ответственности и из-за полного анархизма в жизни, чувствах, отношениях... Это она только через 9 лет поняла, смогла перевести в слова. Как выглядела она в глазах современников? «...Очень красивая особа, с решительными, дерзкими до нахальства манерами... богатая и жадная, вообще, несмотря на стихи, — баба кулак! Муж ее — красивый, несчастный мальчик Сережа — туберкулезный чахоточный». Так отозвалась о ней в своем дневнике 12 июля 1914 года Р.М. Хин-Гольдовская, в чьем доме жили некоторое время семья Цветаевой и сестры мужа». А Позоева Е.В. так вспоминала: «Марина была очень умна. Наверное, очень талантлива. Но человек она была холодный, жесткий; она никого не любила.

И при этом ей хотелось быть слабой женщиной?!! Но это была только иллюзия, которой никогда не суждено воплотиться в жизнь... Да, Марину ни переспорить, ни убедить было невозможно. Она одна права — Весы... И ей для компенсации своей самости действительно нужны были страдания. Таков закон Вселенной, как ты к ней относишься, так и она к тебе. И чем больше идешь против ее воли, тем сильнее наказания.
Не желание власти над собой влекло Марину к Соне (прим. Ред. Ой ли!), жажда новых ощущений, жажда порока, эпатаж. Если не Татьяна, то Анна Каренина, а другой модели отношений она на тот миг и не знала. Или неразделенная любовь, или протест против общества, как доказательство своего «я — кто».
Не существует любви госпожи к рабыне, как и рабыня не может любить госпожу (прим. Ред. Ой ли!). Это конечно крайний случай, но по-моему, любое неравенство рождает сначала страх, потом неудовлетворенность, потом скандалы и разрыв. Боящийся не совершенен в любви. Любить неравного себе невозможно. Как невозможно было Марине любить Сережу, как невозможна материнская и дочерняя любовь... Неравенство. Даже если между ними и было что-то хорошее, то все равно это было не то... Может, жалость, может, сострадание, может, долг... Но скорее всего — игра... Особенно для Марины.
Однажды, числа пятого-шестого мая, происходит такое событие: Марина решила порвать свои отношения с Соней. Она 3 мая написала еще два стихотворения: 15-е «Хочу у зеркала, где муть...» и «Мне нравится, что Вы больны не мной...», кроме того были 13-е и 14-е, которые она еще никому не показывала. И вот в небольшом семейном кругу, где были не только Марина с Соней, но и Ася со своим кавалером — будущим мужем — «очередным кандидатом в самоубийцы» — М.А. Минцем, Марина решает поставить все точки над i. Она читает в свое оправдание 13 и 14, воцаряется тишина... Звучит прощальное: «Благословляю Вас На все четыре стороны»... Тишина гробовая, у Сони в глазах потерянность... «Мне нравится, что Вы больны не мной...»
Это конец, это приговор, это разрыв... Соня чуть чувств не лишилась... Тут Марина заметила это и испугалась. Перебор. Не так. Не так надо было заканчивать...
«Это все про меня?»— чуть слышно произнесла Соня.
Марина лихорадочно думала, «да» или «нет»?
—Нет! не все... последнее посвящено... Маврикию Александровичу...— сказала Марина первое, что взбрело на ум.
Она снова испугалась брать ответственность на себя. Дальше, были новые стихи 6-9 мая: у Марины 17-е цикла, написанное 6 мая, в котором она призывает вспомнить, что для нее, Марины, всех голов дороже один волосок ее головы, а ото всех требует: «И идите себе... — Вы тоже, И Вы тоже, и Вы. Разлюбите меня, все разлюбите!». Достали ее все, она себя сама достала, невозможность решить и нежелание решать. Пресловутая проблема выбора. Да, Марина решила, что главное для нее, это ее интересы, а она сама не знает, чего она хочет...
9 мая 1915 года снова стихи:
 
Бессрочно кораблю не плыть
И соловью не петь.
Я столько раз хотела жить
И столько умереть!
Устав, как в детстве от лото,
Я встану от игры,
Счастливая не верить в то,
Что есть еще миры.
(«Бессрочно кораблю не плыть...»

Да, надоела эта игра. Да и игра ли это? Когда все так сложно и серьезно. И она решает всю любовь Сони, если та ее не обманывает, всю ее заполучить себе. Теперь не играя, теперь ей хочется получить все от нее. Именно, чтобы весь мир Сони замкнуть на свой собственный. Получится ли? Надо пробовать.
А Соня? Она как? Что у нее в душе? Если в марте она просто устала от такой жизни, от ожиданий и тревог, от желаний и капризов: «С пустынь доносятся Колокола...» Она бы хотела так тихо пройти по этой Земле. Ей многого не надо... Только чуть-чуть, чтобы можно было прислониться к кому-то, чтобы кто-то ее выслушал... То в мае — совсем другое настроение, только одно стихотворение точно датировано этим периодом — «Сонет» — 9 мая 1915 года.
 
Следила ты за играми мальчишек,
Улыбчивую куклу отклоня.
Из колыбели прямо на коня
Неистовства тебя стремил излишек.
Года прошли, властолюбивых вспышек
Своею тенью злой не затемня
В душе твоей,—как мало ей меня,
Беттина Арним и Марина Мнишек!
Гляжу на пепел и огонь кудрей,
На руки, королевских рук щедрей, —
И красок нету на моей палитре!
Ты, проходящая к своей судьбе!
Где всходит солнце, равное тебе?
Где Гёте твой и где твой Лже-Димитрий?
(Сонет)
Да, она до сих пор любит Марину, и поэтому прощает все, почти, как и Сергей. И все вспышки ярости и злые стихи, списывая на маленького забияку-мальчика, который живет в этой любимой девушке. Хотя она еще признает превосходство Марины над собой (было такое заблуждение). И в силе, и в красоте, и в желании треклятых страстей...
А 27 мая Марина и Ася, Соня и Лиза (сестра Сони), Аля и Андрей с двумя няньками уезжают на юг к Волошиным. И снова, получив необходимую встряску, Марина может любить свою Соню, тем более, что она ее еще сломала. Месяц они живут в Коктебеле, потом на три недели уезжают в Малороссию, в Харьковскую губернию, на дачу Лазуренко, Святые горы... Там Марина получает все, что ей было необходимо. Она счастлива, она за это время написала несколько стихотворений, за которые даже А. Саакянц стыдно. После тех шедевров, которые были написаны в первую половину года — эти никуда не идут. Она могла бы написать так три года назад...
В письме, адресованном Вере Эфрон, от 30 июля 1915 г. Марина пишет:
«Сережу я люблю на всю жизнь, он мне родной, никогда и никуда от него не уйду. Пишу ему то каждый, то — через день, он знает всю мою жизнь, только о самом грустном я стараюсь писать реже. На сердце — вечная тяжесть. С ней засыпаю и просыпаюсь.
— Соня меня очень любит и я ее люблю — и это вечно, и от нее я не смогу уйти. Разорванность от дней, которые надо делить, сердце все совмещает.
Веселья — простого — у меня, кажется, не будет никогда и, вообще, это не мое свойство. И радости у меня до глубины — нет. Не могу делать больно и не могу не делать».
Да, она любит... Как же! Когда она его любила?
Ничего добавлять уже не стоит, но вернемся в далекий август 1915 года. Марина Сергея просто на расстоянии жалеет и издевается, как всегда. А тут в Святых горах, она делает больно Соне, доламывает, пытаясь взять у нее всю ее любовь, весь ее мир... И она даже счастлива, потому что душа не терзается, стихи не пишутся. Зато, у Сони стихотворение за стихотворением. Она всегда много пишет, особенно, когда душа болит.
В этом они почти одинаковы, что Марина, что Соня.
Соня уже сама желает бежать. Эта «роковая госпожа», Старшая — Марина уже довела ее до полного истощения сил и нервов. Уже иногда просыпается сожаление, что все не было закончено еще тогда... так давно — в начале мая... И пусть новая «роковая госпожа» будет кто угодно, но не такой дикой и страшной...
В стихотворении «Смотрят снова глазами незрячими...» Соня обращается к своей любимой мучительнице, возвращаясь в мыслях к первой их размолвке.
  Ах, от смерти моей уведи меня,
Ты, чьи руки загорелы и свежи,
Ты, что мимо прошла, раззадоря!
(«Смотрят снова глазами незрячими...»)
Целых три недели они выдерживают такое «счастье» совместного отдыха в Святых Горах, а 20 августа 1915 года — возвращаются в Москву.
Думаю, что осень 15-го года была очень тяжелой для Сони. Это была, как она однажды давным-давно написала, «осень дважды». Осень по календарю и осень в душе. Порою ею овладевало безразлично-спокойное состояние, она покорно констатировала, что роман с Мариной подходит к своему завершающему этапу:
У Марины своя, как всегда бурная жизнь... В сентябре-октябре почти каждый день по стихотворению. В Москве она снова живет с мужем. У Сони она бывает редко, наскоком, принося в ее дом «ветры всех дорог». Думаю, что Марина, вообще, отделила себя ото всех и вся — лишь изредка слышится в ее произведениях отголосок внешних событий. И это чаще всего очень мрачный отголосок...
Ей было только 23 года, но она чувствовала себя такой умудренной и так много повидавшей и испытавшей на своем веку. Уйти, уснуть, раствориться...О смерти она говорила постоянно и с пафосом. Но ей хотелось не просто уйти, а уйти красиво: должна быть последняя рифма как последняя точка и последняя ночь, всем ночам ночь — бесценный дар.
О чем еще были их беседы? Где любовались закатом — Марина в синей шали с багряными букетами? Вместе ли были в Яре? Спросить не у кого...
Вот «Искусство любви» Овидия, думаю они обсуждали вместе: «Ах, далеко до неба! Губы — близки во мгле...» («В гибельном фолианте...» от 29.09.15) Страсть еще жива...
Марина закрывала глаза и смеялась.
Но сама уже заглядывалась на других на тех, кого «полюбить не довелось, А может быть — и не доведется!». («Мне полюбить Вас не довелось», сентябрь 1915)
Уже той осенью Соня пишет, они не смогут идти дальше, им стало тесно на одном пути, но раскаяния у Марины нет. И если она решила порвать с ней (Соней) отношения, то сделает это обязательно. Потому что из-за невозможности реализовать любовь, из взаимного чувства выросла взаимная вражда.
 
Снова на профиль гляжу я твой крутолобый
И печально дивлюсь странно-близким чертам твоим.
Свершилося то, чего не быть не могло бы:
На пути на одном нам не было места двоим.
О, этих пальцев тупых и коротких сила,
И под бровью прямой этот дико-недвижный глаз!
Раскаяния,—скажи,—слеза оросила,
Оросила ль его, затуманила ли хоть раз?
Не оттого ли вражда была в нас взаимной
И страстнее любви и правдивей любви стократ,
Что мы двойника друг в друге нашли? Скажи мне,
Не себя ли казня, казнила тебя я, мой брат?
(«Снова на профиль гляжу я твой крутолобый...»
Марина же пытается оправдать себя, что она-де не виновата, что все вокруг:
 
Сердце — любовных зелий
Зелье — вернее всех.
Женщина с колыбели
Чей-нибудь смертный грех.
Ах, далеко до неба!
Губы — близки во мгле...
— Бог, не суди! — Ты не был
Женщиной на земле!
(«В гибельном фолианте...»)
Марина готова кого угодно обвинить в содеянном, даже Бог у нее виноват. Слабой женщине может же быть, хоть что-нибудь позволено, хоть какое послабление... И что может Господь судить, если он даже не понимает, что значит быть женщиной на этой грешной Земле. Поэтому и насылает на нее бедную такие муки, такие испытания...
Марина пыталась успеть везде, читала свои стихи, искала новых поклонников, новую подпитку... К Соне стала ходить реже. Я думаю, что к этому периоду их отношений можно отнести стихотворение Сони «Узорами заволокло...» в котором полное одиночество, последние дни перед разлукой. И лед на окне стекает слезами, и тоска страшная от одиночества, и «Никто не едет, не идет, И телефон молчит жестоко». И следом другое стихотворение, такое же полное горечи и безысходности:
 
В этот вечер нам было лет по сто.
Темно и не видно, что плачу.
Нас везли по Кузнецкому мосту,
И чмокал извозчик на клячу.
Было все так убийственно просто:
Истерика автомобилей;
Вдоль домов непомерного роста
На вывесках глупость фамилий;
В вашем сердце пустынность погоста;
Рука на моей, но чужая,
И извозчик, кричащий на остов,
Уныло кнутом угрожая.
(«В этот вечер нам было лет по сто...»)
Марина все хотела бросить... Но не было достойной замены, а как только она нашлась — Мандельштам, с ее платоническим им увлечением, с их гулянием по Москве — Марина дарила свою Москву своему новому другу... Что было по возвращении к Соне?
Утверждение, что она ежедневно была у Сони, звучит как-то неправдоподобно. И Семен Карлинский в своей книге «Марина Цветаева личность, историческое окружение и поэзия» пишет, что «весну и лето того года Цветаева и Парнок жили вместе как пара». Это ближе к истине. И не того, что она не осталась на том вечере, не простит она своей любимой Соне, а того, что не она бросила. Ее бросили, предпочли какой-то другой. Жесточайший удар по самолюбию и гордыне. Ее великую, умную, красивую... кому-то предпочли.
А Соне ничего другого не оставалось, как когда-то в далеком январе 1909 года она бросила сама мужа и Петербург, так и в феврале 1916 она нашла в себе силы одним махом, хирургическим вмешательством, разорвать эту непрестанную боль, бывшую когда-то такой любовью.
Хороший урок получила на свой цикл Сатурна С. Парнок. Как награда за прожитые годы ей была дана настоящая Любовь. Но все же Соня не выдержала испытания этой Любовью. Не смогла любить. Но ей многое дала эта встреча, эти отношения. В конце концов мы, будущие поколения, получили прекрасного, еще далеко не оцененного поэта — Софию Парнок.
Дальнейшие их отношения после разрыва нигде больше не описаны. Я согласен с мнением С. Поляковой, что нижеприведенное стихотворение С. Парнок посвящено Цветаевой. Оно включено в сборник «Лоза» 1922 года. Когда написано — неизвестно. Но события в нем описанные происходили в феврале-апреле 1916 года. В нем звучит и благородство, и прощение, как все той же капризной девочке, которая сама не знает, что творит:
 
Краснеть за посвященный стих
И требовать возврата писем, —
Священен дар и независим
От рук кощунственных твоих!
Что возвращать мне? На, лови
Тетрадь исписанной бумаги,
Но не вернуть огня, и влаги,
И ветра ропотов любви!
Не ими ль ночь моя черна,
Пустынен взгляд и нежен голос,
Но знаю ли, который колос
Из твоего взошел зерна?
(«Краснеть за посвященный стих...»)

Возможно, Марина даже хотела помириться с Соней, но та осталась как всегда неумолима. Через много-много лет, осенью 1929 года, Соня в своем стихотворении, посвященном Марине Баранович, дает прекрасный портрет Марины, многогранный и художественный, гораздо более близкий к истине, чем лирическая героиня Цветаевой из цикла «Подруга»
 
Я помню мрак таких же светлых глаз.
Как при тебе, все голоса стихали,
Когда она, безумствуя стихами,
Своим беспамятством воспламеняла нас.
Как странно мне ее напоминаешь ты!
Такая ж розоватость, золотистость
И перламутровость лица, и шелковистость,
Такое же биенье теплоты...
И тот же холод хитрости змеиной
И скользкости... Но я простила ей!
И я люблю тебя, и сквозь тебя, Марина,
Виденье соименницы твоей!
(«Ты, молодая, длинноногая! С таким...»)

В стихотворении, написанном первого августа, Парнок продолжает развитие своей мечты: быть в пути в поисках идеальной подруги, — как бы подспудно отвечая на вопрос, заданный ей Цветаевой в июне: « — Что от меня останется /В сердце твоем, странница?»:

«Журавли потянули к югу.
В дальний путь я ухожу.
Где я встречу ее, подругу,
Роковую госпожу?

В шумном шелке ли, в звонких латах?
В кэбе, в блеске ль колесниц?
Под разлетом бровей крылатых
Где ты, ночь ее ресниц?

Иль полуношные бульвары
Топчет злой ее каблук?
Или спрятался локон ярый
Под монашеский клобук?

Я ищу, подходя к театру,
И в тиши церковных стен —
Не Изольду, не Клеопатру,
Не Манон и не Кармен!»


Софья Парнок

ЦЫГАНСКАЯ ПЕСНЯ
Максаковой

Знаю, кем ты бредишь, милый,
И вздыхаешь ты о ком:
И тебя я опалила
Этим знойным холодком.

Не скрывайся, не усердствуй, -
Все равно придешь ты вновь,
Укусила прямо в сердце
Нас цыганская любовь.

Весело мне в этот вечер,
Я - как майская гроза...
Ты запомнишь эти плечи
И раскосые глаза!»



           ***
    Коленки любимой и неверной… (обтянутые чулками… или голые…)


           ***
    Лицом под платьем в горошек…


           ***
    Ножки итальянок в темных чулках… целовать их туфли…


           ***
    Девочка в белых носочках и белых туфельках без каблуков в голубенькой матроске, с волосами, развевающимися на ветру, на скейте… проносящаяся мимо… морячка…


           ***
    Попасть на вечеринку с мажоркой… в качестве Ее шестерки, раба… (перед этим выцеловав Ее сапожки, так сказать, закрепив свое положение подле Нее)

         
           ***
    Вкус пяток мажорки… страстно лизать Ей пятки… девчонке, смотрящей на всех сверху вниз, как на собственных слуг…


           ***
    Быть шестеркой, рабом девчонок-мажорок, или просто слугой знатного маленького отпрыска-девчонки… быть взрослому человеку у нее на побегушках… делать, что велит, что пожелает…


           ***
    Играющие дети у ног Женщины…


           ***
    Обручальное кольцо на женском… или мужском пальце… символизирующее крепкое, постоянное, неразлучное, непрерывное, тугое соитие… вечность, постоянство связи… раб, целующий кольцо на женской руке, признающий сие… Кольцо еще и надевается сверху, как бы символизируя боле женскую власть в семье…


           ***
    Рыжеволосая ведьма…


           ***
    Хозяева жизни… быть рабом прекрасной мошенницы, доминирующей над обманутыми людьми-буратинами…


           ***
    Повиноваться гордой жестокой Красавице…

 
           ***
    Целовать сапоги английской аристократки перед охотой… (преданно прижимаясь лицом, точно прирожденный слуга…)

 
           ***
    Подчиняться чьей-либо красивой, сексуальной Жене…


           ***
    Супруга моего приятеля (видимо, инстинктивно чувствуя мое расположение к подчинению) вручила мне щетку и сказала, чтобы я отряхивал снег с Ее машины… и я отряхивал, служил, старательно сметая снег на Ее глазах (испытывая при этом сексуальное возбуждение)… чем она была видимо довольна…


           ***
    Ходить у любимой в батраках…


           ***
    Рыжая, белоногая, с большим догом… Команда: «Сидеть!» И грозная собака послушно сидит у Ее ног…


           ***
    В рабстве у Лисы Патрикеевны… Хитреевны… Ее прислужником в теремке…


           ***
    Намылить лыжи в шестерки… к Королеве, Лидеру (класса, палаты, камеры, тусовки)…


           ***
    Принцесса и арапчонок…

 


             ***
   - Красавица, ступай по моим глазам!..

    
             ***
    О Миледи. «В XVII веке лилией - королевским гербом - клеймили преступников, как женщин, так и мужчин. За что же Миледи удостоилась этой сомнительной чести? Об этом говорится в романе «Двадцать лет спустя»: в пятнадцать лет она, дочь бедного дворянина из Лилля, воспитанная в монастыре бенедиктинцев, соблазнила молодого священника. Влюбленные бежали, прихватив золото из церкви, но их поймали и заклеймили - причем сделал это родной брат священника, лилльский палач. Но и тут Миледи удалось сбежать с помощью очередной жертвы своих чар (на сей раз это был сын тюремщика).
     Дальнейшее хорошо известно читателям и зрителям: авантюристка жила то во Франции, то в Англии, сменив множество имен - графиня де ла Фер, Шарлотта Баксон, леди Винтер, леди Кларик, баронесса Шеффилд... Как минимум дважды она выходила замуж. Первый муж, будущий Атос, едва не убил ее, случайно увидев позорное клеймо. Второй, британский лорд Винтер, оставил ей титул и сына, позже известного под именем Мордаунт.
     Дюма намекает, что Миледи отравила лорда, за чем последовали другие преступления - шпионство, кражи, убийства, а главное, лютая ненависть к Д'Артаньяну и его друзьям. Впрочем, юный гасконец сам дал повод для вражды - соблазнил Миледи, притворившись в темноте ее любовником, графом де Вардом, а наутро посмеялся над ней. Такого мстительная леди Винтер не прощала никому.
     Д'Артаньян и Атос, несмотря на все ее преступления, так и не смогли отделаться от любви к ней и вспоминали ее еще много лет после убийства. Умная, бесстрашная, страстная, как «неукротимая тигрица», она обожала щеголять в мужской одежде - в то время это считалось верным признаком ведьмы. Как истинная ведьма, Миледи стремилась погубить любого мужчину, который становился ее любовником и узнавал тайну злосчастной лилии. Сочетание дьявольской злобы с ангельской внешностью особенно сильно действовало и на героев романа, и на его читателей.»


             ***
    (женское доминирование с самодурством) Хилари Клинтон (кандидат в президенты США, жена экс-президента США) уволила охранника за то, что тот отказывался носить за Ней сумку…


             ***
    Вылизывать туфли Деми Мур… (из фильма «Разоблачение», фемдома)… признавая Ее Верховенство… подчиняясь и делая то, что велит…
    (фото вставь)


             ***
    Тот, перед кем встают на колени, сразу несоизмеримо возрастает…


             ***
    Из стихотворения Николаза Барташвили, бедного поэта, которому красавица предпочла влиятельного князя, нижеприведенное очень знакомо мне:

    «Не увлекайтесь львицей и кокеткой,
    Она жива, красива, молода,
    Всегда занятна и умна нередко,
    Но полюбить не может никогда».

    P. S. Я познал эту истину и не раз в своей горькой любовной судьбе… (правда, я бывал вознесен и на невероятные вершины, пики счастья)


             ***
    Александр Грибоедов: «Кто никогда не любил и не подчинялся влиянию женщин, тот никогда не производил и не произведет ничего великого, потому что сам мал душою…»


             ***
    Цветаева Патернаку. О Море. Марина – Море. АкваМарин.  «Борис, но одно: Я НЕ ЛЮБЛЮ МОРЯ. Не могу. Столько места, а ходить нельзя. Раз. Оно двигается, а я гляжу. Два. Борис, да ведь это та же сцена, т. е. моя вынужденная заведомая неподвижность. Моя косность. Моя — хочу или нет — терпимость. А ночью! Холодное, шарахающееся, невидимое, нелюбящее, исполненное себя — как Рильке! (Себя или божества — равно). Землю я жалею: ей холодно. Морю не холодно, это и есть — оно, все, что в нем ужасающего — оно. Суть его. Огромный холодильник (Ночь). Или огромный котел (День). И совершенно круглое. Чудовищное блюдце. Плоское, Борис. Огромная плоскодонная люлька, ежеминутно вываливающая ребенка (корабли). Его нельзя погладить (мокрое). На него нельзя молиться (страшное. Так, Иегову напр<имер> бы ненавидела. Как всякую власть). Море — диктатура, Борис. Гора — божество. Гора разная. Гора умаляется до Мура (умиляясь им!). Гора дорастает до гётевского лба и, чтобы не смущать, превышает его. Гора с ручьями, с норами, с играми. Гора — это прежде всего мои ноги, Борис. Моя точная стоимость. Гора — и большое тире, Борис, которое заполни глубоким вздохом.
И все-таки — не раскаиваюсь. «Приедается всё — лишь тебе не дано...». С этим, за этим ехала. И что же? То, с чем ехала и зачем: ТВОЙ СТИХ, т. е. преображение вещи. Дура я, что я надеялась увидеть воочию твое море — заочное, над'очное, внеочное. «Прощай, свободная стихия» (мои 10 лет) и «Приедается всё» (мои тридцать) — вот мое море.
Борис, я не слепой: вижу, слышу, чую, вдыхаю всё, что полагается, но — мне этого мало. Главного не сказала: море смеет любить только рыбак или моряк. Только моряк и рыбак знают, что это. Моя любовь была бы превышением прав («поэт» здесь ничего не значит, самая жалкая из отговорок. Здесь — чистоганом).
Ущемленная гордость, Борис. На горе я не хуже горца, на море я — даже не пассажир: ДАЧНИК. Дачник, любящий океан... Плюнуть!..
Борис, я только что с моря и поняла одно. Я постоянно, с тех пор, как впервые не полюбила ***, порываюсь любить его, в надежде, что может быть выросла, изменилась, ну просто: а вдруг понравится? Точь-в-точь как с любовью. Тождественно. И каждый раз: нет, не МОЕ, не могу. То же страстное въигрыванье (о не заигрыванье! никогда) гибкость до предела, попытка проникнуть через слово (слово ведь больше, чем вещь: оно само — вещь, которая есть только — знак. Назвать — овеществить а не развоплотить) — и — отпор.
И то же неожиданное блаженство, которое забываешь, как только вышел (из воды, из любви) — невосстановимое, нечислящееся. На берегу я записала в книжку, чтобы тебе сказать: Есть вещи, от которых я в постоянном состоянии отречения: МОРЕ, ЛЮБОВЬ. А знаешь, Борис, когда я сейчас ходила по пляжу, волна явно подлизывалась. Океан, как монарх, как алмаз: слышит только того, кто его не поет. А горы — благодарны (божественны).
Дошла ли, наконец, моя? (Поэма Горы). Крысолова, по возможности, читай вслух, полувслух, движеньем губ. Особенно «Увод». Нет, всё, всё. Он, как «Молодец», писан с голосу…
           А знаешь, Борис, к морю меня уже начинает тянуть, из какого-то дурного любопытства — убедиться в собственной несостоятельности.            
         …У меня на коленях кипящий чугун, бросаю в него щепку (наглядные корабль и море). — «Поглядите, и люди смеют после этого пускаться в плавание!» — «Я люблю море: мое: Женевское». (Я, мысленно: как точно, как лично, как по-рильковски): — «Женевское — да. А настоящее, особенно Океан, ненавижу.
    С целым морем, Райнер, с целой мною!»
 

           P. S. Море, подлизывающееся к Королеве, которая не любит его… море, ласкающее Ей ноги, подкатывающееся пеной, ласково, заискивающе… словно говоря: «Ну полюби меня!..» Но та гуляет дерзко-босая по его побережью. По волнам… и не любит… Марина… Морина… Королева моря… оно и Она… море и Марина… Как созвучно!.. Две стихии напротив друг друга, похожие друг на друга… и потому несовместимые, притягивающие и отталкивающие…



          ***
    Инанна – в шумерской мифологии богиня любви, богиня утренней и вечерней звезды… а также богиня Победы, первенства…


          ***
    Первобытный страх, ужас древнего человека перед неизвестностью и враждебностью, открытой окружающей среды, Природы, в которой есть что-то женское… (материя-Природа – от слова Мать, порождающая…)


          ***
    Царица зверей

 
          ***
    Девушки-менеджеры-работницы из американских HP, XEROX, INTEL, AMD, IBM, APPLE, MICROSOFT, ORACLE, BOEING сексуально привлекательные возбуждают меня… еще больше тем, потому что у нас в России таких компаний нет… возбуждают своим превосходством… (У нас все больше монастыри и колокольни строят, видимо подтверждая тезис, что Россия – «средневековый дауншифтер», я, когда проехался по Золотому кольцу, включая Москву, то мне показалось, что я попал, окунулся в 15 век, во времена Ивана Грозного, Россия представилась мне одной сплошной большой деревней… хотя в принципе деревню я люблю, как и Россию…)


          ***
    Американка-коп (в черной форме)…


          ***
    Лакеи, слуги буржуазии, капитала… в современных костюмах – точно в былых ливреях… ныне в галстуках и белых рубашках… Не случайно их зовут – служащие… Я уже молчу про слово рабочие… видимо, от слова – раб…


          ***
    Ночь. Нью-Йорк. Манхеттен. За огромными стеклами небоскреба тысячи огней, конструкций супербольшого, футуристического города, метрополии, таящей огромную мировую силу, могущество, растворенное во влиянии и богатстве его жителей… Пульсация сердца мира, успокоенная ночью… На самом высоком этаже внутри апартаментов, выдержанных в классических декорах темных цветов, царил полумрак, голубоватым светом были подсвечены кресла в виде лотосов, стоящие перед открывающейся панорамой… Тишина, смягченная ворсами ковра… и стук, упор острых и высоких каблуков от женских туфель… скользящих в темноте вместе с плавностью тонких, едва шуршащих чулок… элегантная Женщина, американка, вернулась со свидания… Подойдя к строгому бюро, она сбросила туфли с усталых ступней… звонком вызвав слугу… Ее (интимного) раба… что не шел, а полз к Ее стройным ногам… в царящем полумраке… чтобы лицом ласкаться о Ее ноги… и доставить интимное успокоение, ублажение после Ее бурного свидания… (перед этим он вылизал всю многочисленную обувь в Ее гардеробе, сполоснув язык… для более интимных служений…)

    P. S. Белая закрытая спальня… в центре на большой кровати отдыхает роскошная Женщина-американка… раб стоит на коленях в изножии на ворсистом полу, обдувая Ей стопы… служит… Царит атмосфера уюта, тепла, покоя, отдохновения и роскоши… Вот так вот: служи Богатству, служи Женщине!..


         ***
    Целовать ручки (и в варежках) Снегурочке… 


         ***
    Целовать руки Снежной Королеве… так, что на губах от мороза, льда появляется кровь…


         ***
    Носить клеймо, тавр верного раба Королевы… (тавр, которым клеймили скот из стад Королевы…)


         ***
    Языком туфли мести Королеве…


         ***
    По требованию, ради унижения (и в глазах всего класса, а особенно девчонок) целовать ноги, кроссовки красивой, смазливой, модной, доминирующей в классе, девчонке…


         ***
     Дочка своей высокопоставленной Мамы, ученица средних классов, Королева (своего) класса, уже любящая послушание и поклонение, домашнему слуге, рабу: «Я видела, как ты целовал туфли моей мамы… а потому целуй и мои сапожки!..» и раб, посмотрев вниз на Ее (белые) детские сапожки, в которых торчали ножки в тонких чулках, склонился и стал вылизывать их… Вот так, правильно, служи… девочке… и Ее подружкам, девчонкам…


         ***
     - Елена Сергеевна, пожалуйста!.. я буду учить литературу… и русский язык…

 


            ***   
    У ног любимой Учительницы… (у моей Учительницы русского языка и литературы – чем-то очень похожей на данную – сапоги и туфли всегда были бы вылизаны, вылизан пол в классе и в Ее доме… и пробуждалась бы она от того, что я под утро, переходя от согревания Ее стоп, стоя на коленях у постели в изножии, лизал бы Ей пятки… не говоря уже о более интимных служениях…)

 



            ***
    Раб эстрадных певиц…  встающий на колени при одном появлении кумира на телеэкране…


            ***
    Мне многие нравились девчонки в нашем классе и из других классов, каждая в свое время… и перед каждой я (в фантазиях) стою на коленях…


            ***
    Служить в женской раздевалке… (для девчонок… или женщин…)


            ***
    Мыть ступени перед парадной дверью лондонского дома новой русской… чтобы Ей ступать по чистоте… белой Леди своими белыми ножками… Быть дворецким, швейцаром, на побегушках у Хозяйки… (получая за это мизерную плату в сравнении с Ее обеспеченностью, что еще больше унижает… но и доставляет еще более удовольствие прирожденному рабу…)


            ***
    Новым русским женам, а также бизнесвумен выгодно нанимать рабов-фетишистов для ухода за многочисленной обувью… рабов, которые, можно не сомневаться, будут буквально вылизывать ее… и выслушивать указания, наставления, строгие выговоры, стоя на коленях с готовностью служить… обожая, буквально любя тапочки, босоножки, туфли, сапоги… Хозяйки… обожая саму Хозяйку…


            ***
    Быть слугой, рабом несравненной Княгини Юсуповой (Матери Феликса Юсупова, самого любящего наряжаться девицей и, играя, соблазнять офицеров…)

Из воспоминаний Феликса Юсупова, «Мемуары». «В бельэтаже находились отцовские апартаменты, окнами на Мойку. Комнаты были некрасивы, но уставлены всякими редкостями. Картины, миниатюры, фарфор, бронза, табакерки и прочее. В ту пору в обжедарах я не смыслил, зато обожал, видимо наследственно, драгоценные камни. А в одной из горок стояли статуэтки, которые любил я более всего: Венера из цельного сапфира, рубиновый Будда и бронзовый негр с корзиною брильянтов. Рядом с отцовым кабинетом помещалась «мавританская» зала, выходившая в сад. Мозаика в ней была точной копией мозаичных стен одной из зал Альгамбры. Посреди бил фонтан, вокруг стояли мраморные колонны. Вдоль стен диваны, обтянутые персидским штофом. Зала мне нравилась восточным духом и негой. Частенько ходил я сюда помечтать. Когда отца не было, я устраивал тут живые картины. Созывал всех слуг-мусульман и сам наряжался султаном. Нацеплял матушкины украшенья, усаживался на диван и воображал, что я – сатрап, а вокруг – рабы… Однажды придумал я сцену наказания провинившегося невольника. Невольником назначил Али, нашего лакея-араба. Я велел ему пасть ниц и просить пощады. Только я замахнулся кинжалом, открылась дверь и вошел отец. Не оценив меня как постановщика, он рассвирепел. «Все вон отсюда!» – закричал он. И рабы с сатрапом бежали. С тех пор вход в мавританскую залу был мне воспрещен.
Главный уют был в матушкиных комнатах. Излучали они тепло ее сердца, свет ее красоты и изящества. В спальне, обтянутой голубым узорчатым шелком, стояла мебель розового дерева с маркетри. В широких горках красовались броши и ожерелья. Когда случались приемы, двери были нараспашку, любой мог войти полюбоваться дивными матушкиными брильянтами. Эта спальня была со странностью: порой раздавался оттуда женский голос и всех окликал по имени. Прибегали горничные, решив, что зовет их именно хозяйка, и пугались до смерти, увидав, что спальня пуста. Мы с братом тоже слыхали не раз эти странные зовы.
Мебель малой гостиной когда-то принадлежала Марии Антуанетте. На стенах висели картины Буше, Фрагонара, Ватто, Юбера Робера и Греза. Хрустальная люстра прибыла из будуара маркизы де Помпадур. Бесценные безделушки стояли на столах и в горках: табакерки с эмалью и золотом, аметистовые, топазовые, нефритовые в золотой оправе с брильянтовой инкрустацией пепельницы. В вазах всюду цветы. Матушка обыкновенно сидела именно в этой гостиной. Когда никого не было, вечерами мы с братом здесь с нею ужинали. Круглый стол накрывали на три прибора и ставили хрустальные канделябры. В камине полыхало пламя, а огоньки свечей вспыхивали в перстнях на тонких матушкиных пальцах. Не могу без волненья вспомнить об этих счастливых вечерах в маленькой уютной гостиной, где прекрасно все – и хозяйка, и обстановка. Да, это были минуты настоящего счастья. Знали бы мы, какие несчастья придут за ним!
Матушка за месяц до праздника опрашивала наших людей, кому что подарить. Молодой араб Али, сыгравший моего невольника в том памятном представленье в мавританской зале, попросил однажды «красивый штука». Этой «штукой» была диадема с бурмитским зерном и брильянтами, которую надевала матушка, едучи на балы в Зимний. Али оцепенел, увидя матушку, одетую всегда просто, вдруг в парадном платье и ослепительных драгоценностях. Видимо, он принял ее за божество. Он пал перед ней ниц. Насилу его подняли.
Помню еще чудака – толстый и лысый человек по фамилии Алферов. Прошлое его темно. Был он тапером в борделе, потом продавцом птиц и чуть не угодил в тюрьму за то, что продал как редкую птицу обычную курицу, раскрасив ее всеми цветами радуги.
Родителям моим он выражал величайшее почтенье и, когда приходил, ждал на коленях, пока они не выйдут. Однажды слуги забыли доложить о нем, и Алферов простоял на коленях посреди залы час. Если к нему обращались за обедом, он вставал и на вопрос отвечал стоя. Меня это смешило, и я стал спрашивать его нарочно. К нам он надевал старый сюртук, когда-то, видимо, черный, а теперь – окраски неопределенной. Должно быть, в нем он играл когда-то ритурнели веселым девицам. Твердый высокий воротничок доходил ему до ушей. На груди висела большая серебряная медаль в честь коронации Николая II. Под ней – медали поменьше, полученные за якобы редких птиц.
Идучи однажды с прогулки, поднимался я по лестнице ко дворцу и на последней террасе остановился и огляделся. Бескрайний парк со статуями и грабовыми аллеями. Дворец с бесценными сокровищами. И когда-нибудь они будут моими. А ведь это только малая толика всего уготованного мне судьбой богатства. Я – один из самых богатых людей России! Эта мысль опьяняла. Я вспомнил дни, когда тайком забирался в архангельский театр и воображал себя предком своим, великим меценатом екатерининских времен. Припомнилась и мавританская зала, где на златотканых подушках, обмотавшись в восточную парчу и нацепив матушкины брильянты, возлежал я средь невольников. Роскошь, богатство и власть – это и казалось мне жизнью. Убожество мне претило… Но что, если война или революция разорит меня? Я подумал о бездомных из Вяземской лавры. Может, и я стану как они? Но эта мысль была невыносима. Я скорей вернулся к себе. По дороге я остановился перед собственным портретом работы Серова. Внимательно всмотрелся в самого себя. Серов – подлинный физиономист; как никто, схватывал он характер. Отрок на портрете предо мной был горд, тщеславен и бессердечен. Стало быть, смерть брата не изменила меня: все те же себялюбивые мечтанья? И так мерзок я стал самому себе, что чуть было с собой не покончил! И то сказать: родителей пожалел…»


            ***
(коварство Женщин)
Жена спящего Святогора, соблазняющая Илью Муромца…

 

«…Проязычил конь языком человеческим:
«Ай ясе ты, Илья Муромец!
Спишь себе, проклаждаешься,
Над собой незгодушки не ведаешь:
Едет к шатру Святогор-богатырь.
Ты спущай меня во чисто поле,
А сам полезай на сырой дуб».
Выставал Илья на резвы ноги,
Спущал коня во чисто поле,
А сам выстал во сырой дуб.
Видит: едет богатырь выше лесу стоячаго,
Головой упирает под облаку ходячую,
На плечах везет хрустальный ларец.
Приехал богатырь к сыру дубу,
Снял с плеч хрустальный ларец,
Отмыкал ларец золотым ключом:
Выходит оттоль жена богатырская.
Такой красавицы на белом свете
Не видано и не слыхано:
Ростом она высокая, походка у ней щепливая,
Очи яснаго сокола, бровушки чернаго соболя,
С платьица тело белое.
Как вышла из того ларца,
Собрала на стол, полагала скатерти браныя,
Ставила на стол ествушки сахарныя,
Вынимала из ларца питьица медвяныя.
Пообедал Святогор-богатырь
И пошел с женою в шатёр проклаждатися,
В разныя забавы заниматися.
Тут богатырь и спать заснул.
А красавица жена его богатырская
Пошла гулять по чисту полю
И высмотрела Илью в сыром дубу.
Говорит она таковы слова:
«Ай же ты, дородний добрый молодец!
Сойди-ка со сыра дуба,
Сойди, любовь со мной сотвори,
Буде не послушаешься,
Разбужу Святогора-богатыря и скажу ему,
Что ты насильно меня в грех ввел».
Нечего делать Илье:
С бабой не сговорить, а с Святогором не сладить;
Слез он с того сыра дуба
И сделал дело повеленое.
Взяла его красавица, богатырская жена,
Посадила к мужу в глубок карман…»


             ***
Шамаханская Царица

 


             ***
Господин и мальчик…

 


              ***
Приезжий гордый Принц…

 


Pin-up: Красотка (олицетворение легкой женственности) сидит на большом болте (олицетворяющем мужскую работу)


              ***
    Автограф Кумира для Девушек

 


             ***
   Куколка-Госпожа

 


       ***
    Гольфистка

 


                ***
    Рабыня бизнес-вумен

 


             ***   
    Бизнес-доминирование. Мелкий бизнесмен в мире акул капитализма. Или просто: маленький человек.

 


                ***
    Начальница и подчиненный

 


           ***
    раб (женский) Сизиф…

 


            ***
    раб медсестры

 

               ***
    раб служанки… Учитесь, Женщины!..

 



               ***
    Дети «старухи» красавицы Шапокляк

 

              ***
    Учительница и ученик (после уроков)

 



               ***
На Госпожу Нику похожа…

 


                ***
    Солнечная любовь-доминирование… (стоп-мужское не действует)

 


                ***
    Женщина: «мужчины-свиньи (их место – хрюкать под юбкой)» Женская власть Цирцеи…

 



                ***
    Доминирование в мире буржуазии

 


                ***
    Элегантна как рояль… служить классике…

 


                ***
    В мире доминирует секс; большинство – рабы сексуальных влечений

 

 


             ***
    Раковина – символ женского лона… символ женской души… В мире экзотики…

 


                ***
    На колени, раб, перед Властью Женщин!..

 


                ***
    Целуй руки своей Хозяйке!.. Верно служи… и самым интимны образом…

 




                ***
    Доминирование над подружкой…

 


                ***
    Любовь втроем… любовная пирамида…

 


                ***
    На (коротком) поводке у любимой…

 


                ***
    Чего не сделаешь для любимой сестры…

 


                ***
    Все для любимых подружек…

 


                ***
    На дискотеке, стоя на коленях в женском туалете, парень целовал девчонкам их пуськи… всем по очереди…

 



                ***
    В пионерском лагере служить девчонкам… как пожелают…


                ***
     В плену у амазонок… потом в рабстве…

 


                ***
    Мужчины-рабы в услужении у амазонок… у ног амазонок…
    Моля о пощаде… служа…

 


                ***
   Начальница и молодой подчиненный…

 


                ***
    - Будешь догги!.. бобби…

 


                ***
    - Целуй свою Хозяйку! Будешь служить туалетом... в женском туалете…

 


                ***
    - Встань на колени перед женским туалетом… перед его Посетительницами…


                ***
    Она очень Ее боится, дрожа, умоляет… чтобы пощадила… не наказывала… готова на коленях, держась за Ее бедра, просить… и служить…

 


                ***
   Сильно влюблен…

 


                ***
    Служить Женщинам – тайским полицейским, вылизывая их сапоги и киски, умоляя простить и отпустить…

 



             ***
    Взгляд снизу…

 


                ***    
    Женское Доминирование
 


            ***
    Изабелле Кастильской, искренней католичке, сам Сатана, наверное, по утрам бы лизал пятки…


            ***
    Сатана, распятый сексом...

 
"Возможностям секса посвящена гравюра "Сатана", выполненная в 1896 году художником Фидусом, работавшим в Берлине. Женщина соблазняет и одновременно угрожает, мужчина при этом словно испытывает мучение. Его поза немного походит на распятие, а название работы выявляет саму связь с магическим сексуальным ритуалом." "Сатана": сладкое мученичество...



            ***
    Распятый на ложе страсти.


            ***
    Распятый на ложе блаженства.