Даниил Хармс не советский

Хармс очень своеобразный писатель, очень своеобразный поэт, настолько своеобразный, что присутствие Даниила чувствуется в произведениях многих успешных советских поэтов и писателей. Да вот хотя бы популярная одно время песенка Киркорова про зайку.
Сравним её со стихотворением Хармса, где есть такие строчки.
Я гора, а ты песок
ты квадрат, а я высок
Я часы, а ты снаряд.

 Даже в современной рекламе можно найти подчерк, элементы творчества Хармса. Хотя Даниил писал иногда такое, что меня лично заставляло усомниться в его психическом здоровье. Дело даже не в той словесной абстракции, которая скорее интересна психиатрам, чем литераторам, но даже в темах его сочинений. В его произведениях слишком много насилия и вульгарной грубости. Думаю, это советское время отложило на писателя свою печать. Слишком много насилия, убийств происходило в стране и в частности в Питере в революцию. От таких ужасов не то что у юноши крыша поехать может, но и у более закалённых жизнью людей.

Как бы то ни было, Хармс писал очень не советские вещи. В его произведениях нет восхваления нового строя, а это уже по понятиям советской власти преступление. Да, появилось у Даниила в 1941 году несколько стихотворений, воспевающих советскую власть, Сталина, Ворошилова, но уже было слишком поздно что-либо изменить. Хотя в одном из стихотворений герой спешит на демонстрацию, чтобы раньше всех прокричать ура товарищу Сталину. В конце концов, все советские писатели славословили советской власти и её вождям, но Хармс с этим явно запоздал. А не петь славу власти вовремя уже преступление.

Вот, к примеру, короткий рассказ Хармса, в котором говорится о том, как народ спокойно смотрит на тонущего командира красной армии и при этом хладнокровно рассуждает, утонет командир или не утонет. Командир утонул. А ведь этот рассказ просто антисоветчина, по большому счёту. Этот рассказ был написан в 1929 году. Хармс был арестован в 1931 первый раз. Его приговорили к трём годам концлагеря. Так в приговоре и было написано, концлагеря. Другое дело, что концлагерь Хармсу заменили на ссылку. Так почему Даниила не арестовали в 1929 году, когда он написал этот крамольный рассказ о тонущем командире красной армии, которому никто не помог и своей пассивностью народ дал утонуть народному герою. Навряд ли чекисты ничего не ведали об этом рассказе, даже если он и не был опубликован в то время. Скорее всего, такой сюжет в то время посчитали не только не вредным, но даже полезным. Дело в том, что правительственными войсками, которых в советской литературе называют белогвардейскими, была организована специальная комиссия по расследованию зверств чекистов и красноармейцев, которая без труда собрала множество неопровержимых свидетельств зверств и немыслимой жестокости, творимых большевиками, осуществляющими планомерно и последовательно политический геноцид по отношению к своему народу. Чекистам и красноармейцам Москва рекомендовала маскировать убийства под несчастные случаи, например, топить людей. Что и делалось в широком масштабе. Например, писатель Аркадий Гайдар на этой почве даже свихнулся. Он очень много потопил народа. А ему было в то время всего-то шестнадцать лет. Подросток. Эти люди утопшие потом ему являлись в глюках. Именно поэтому Гайдар и провёл несколько лет в советских психушках. Вот поэтому, я думаю, этот рассказ для Хармса и не имел последствий.

Кстати, в Питере революционные матросы ещё до революционной рекомендации уже очень любили топить офицеров в дни славной революции в Неве. Хотя матросы в те дни сначала закалывали свои жертвы штыками. Пользовались своей безнаказанностью. Река была красная от крови. Хармс наверняка был свидетелем этих кошмаров. Одна из причин, почему он так не любил коммунистов.
Но продолжим.
Хармс, описывая в своём стихотворении «Разрушение» окончание недели, говорит: «теперь можно приступать к следующему разрушению». Описывать эпоху не созидающей, а разрушающей. Да Хармс просто камикадзе. Так рисковать.

Или вот в одном из стихотворений Хармс описывает комиссаров, употребляющих кокаин, наводящих на арестантов трепет, ужас. В общем, описывает бредовость эпохи. Естественно, человека с такими взглядами не ждало ничего хорошего в стране советов.

И, казалось бы, вроде правильно понимал ситуацию, правильно понимал время. Вот его стихотворение «Месть». Тут писатели и бояться, и каются, и объявляют себя скромными, тихими.
мы боимся мы трясёмся.

Мы те те те те те те
те теперь всё поняли.

но никто нас не осудит
мы и скромны и тихи.

Конечно, здесь писатели вроде бы ведут разговор с Фаустом, но ведь ясно же, к чему эта аллегория.
И, тем не менее, ведёт себя Хармс крайне рискованно. Неправильные произведения создаёт. Такие, за которые в СССР просто убивали.

Вот, например, такое стихотворение Хармса.
Полубог и полуплешь.
Хоть и жид, а всё же лыс.
Ведь в этом стихотворении легко можно узнать Ленина. Речь то о лысом полубоге. А Ленин
Ленин ведь был и еврейской крови частично. Впрочем, это стихотворение было написано в 1930 году. Но, тем не менее, речь то о лысом полубоге.
Чудны дела твои, Господи. И как такие строчки проходили.

Меня у Хармса поразила одна миниатюра о неком инженере. Личность самого инженера меня не очень заинтересовала, а вот постройка в городе стены за одну ночь, разделившую город, весьма удивила и впечатлила. Я невольно подумал, интересно, читали ли этот рассказ те, кто приказал возвести стену в Берлине в 1961 году?

А вот ещё одна не менее интересное, казалось бы, совершенно советское стихотворение, где сын вызывает на соревнование отца.
И тебя я вызываю,
вызываю, мой отец,
будь ударником в колхозе
в самом деле, наконец.
О чём вообще эти строчки. Они о том, что крестьянин работает неохотно, плохо и сын просто умоляет отца работать хорошо. Вот поэтому-то советская система и не жизнеспособна, потому что люди могут работать плохо. Советское стихотворение, на деле являющееся антисоветским.

На эту же тему и стихотворение о Власе и Мишке, двух колхозниках, один из которых лодырь и не работает, а другой трудится. Вот в том то и дело, что в нормальной системе фермера не надо подгонять и упрашивать работать, там просто нет фермеров, которые работают спустя рукава.

В произведениях Хармса насилия хоть отбавляй. Например, полемика между друзьями заканчивается убийством кочергой. Буквально не из-за чего. Просто нравы у людей такие, ещё с революции привычки остались.
В драках, изображаемых Хармсом, присутствует спокойная будничность. Об избиении можно даже и помечтать. Вот такой пример мечтательности.
- Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде. Так приятно бить по морде человека.
А ведь это тоже нравы, проросшие из революции.
Или вот такой отрывок из рассказа «Реабилитация».
- Не хвастаясь, могу сказать, что, когда Володя ударил меня по уху и плюнул мне в лоб, я так его схватил, что он этого не забудет. Уже потом я бил его примусом, а утюгом я бил его вечером. Так что умер он совсем не сразу. Это не доказательство, что ногу я отрезал ему ещё днём. Тогда он был ещё жив. А Андрюшу я убил просто по инерции, и в этом я себя не могу обвинить.
А вот дальше герой продолжает философствовать.
- Меня обвиняют в кровожадности, говорят, что я пил кровь, но это неверно, я подлизывал кровяные лужи и пятна; это естественная потребность человека уничтожать следы своего, хотя бы и пустяшного преступления.
Обстоятельность, эдакая степенность рассказчика.
- А так же я не насиловал Елизавету Антоновну. Во первых, она уже не была девушкой, а во вторых, я имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится. Что из того, что она вот-вот должна была родить? Я и вытащил ребёнка. А то, что он вообще не жилец был на этом свете, в этом уж не моя вина. Не я оторвал ему голову. Причиной тому была его тонкая шея.
Такая вот логика непробиваемая. Как этот изувер себя защищает! За плечами у этого обстоятельного убийцы наверняка не одна человеческая жизнь в годы нашей славной революции. Когда читаешь этот рассказ, то невольно вспоминаешь рассказ Юровского об убийстве членов царской семьи в подвале ипатьевского дома.
Но вернёмся опять к этому обстоятельному убийцы, как бы ни было это неприятно. Что дальше он повествует?
- Это верно, что я сапогом размазал по полу их собачку. Но это уж цинизм – обвинять меня в убийстве собаки, когда тут рядом, можно сказать, уничтожены три человеческие жизни. Ребёнка я не считаю.
Вроде бы просто чёрный юмор, но ведь это же действо происходит в стране советов, где двадцать четыре года назад происходили точно такие же события без всякого юмора. Ведь именно так «революционные массы» и расправлялись с мироедами, буржуазией.
Вот ещё цитата из повествования убийцы.
- Но считать преступлением то, что я сел и испражнялся на свои жертвы, - это уж извините, абсурд. Испражняться – потребность естественная.
Когда я читал этот рассказ, то невольно вспомнил о том, что все вазы в Смольном дворце, после того, как революционные массы выведены были из дворца, оказались загажены испражнениями революционеров. А ведь это были вазы, имеющие большую художественную ценность.


А вот стихотворение про пионеров. Вроде бы хорошее дело делают дети, собирают малину, клубнику, хотя, если честно, в СССР найти банку с вареньем или джемом в магазине было попросту невозможно. Но меня в этом стихотворении о пионерах привлекли строчки о тараканах, которых пионеры ловят и сушат. Это они делают для того, чтобы обеспечить колхозных кур на зиму кормом. Представляю, сколько было в то время в домах колхозников тараканов. Но, да бог с ней, с гигиеной и санитарией. Я, прочитав о тараканах, которых заготавливают на зиму, подумал совсем не об отсутствие санитарии. Я невольно вспомнил не раз наблюдаемые мною в колхозах, когда нас посылали на сельхозработы с предприятий, сцены расхищения колхозниками комбикормов для своих личных животных, вспомнил я и колхозную скотину, грязную, худую, в общем, имеющую самый неприглядный, жалкий вид. И когда я вспоминал эти колхозные картины, мне совсем не представлялся памятник пионеру, который возведут благодарные потомки пионеру, как это изображено в стихотворении.

На что я обратил внимание, читая произведения Хармса, так это на домашний нудизм, описанный неоднократно Даниилом. Многие персонажи его произведений ходят в собственных квартирах абсолютно голыми. Люди ходят обнажёнными не потому, что им так удобнее, а потому, что просто нечего одеть. Если женщина имеет единственное платье, то она его бережёт и не одевает дома. Например, в комедии «Фома Бобров и его супруга», супруга этого Фомы как раз и ходит по своей коммунальной комнате в чём мать родила. У женщины нет возможности даже купить себе нижнее бельё, нет возможности даже помыться, что вызывает гнев соседей, которые недовольны резким запахом, исходящим от соседки по коммуналки.
Что поделаешь, советский быт без прикрас, в прямом смысле этого слова. Хотя писатели, изображающие советскую действительность в таком неприглядном, в буквальном смысле обнажённом виде, долго в СССР не жили. Что и случилось с Даниилом Хармсом.

А вот другой рассказ Хармса под названием «История». Это рассказ притча. Но я не буду останавливаться на философской стороне произведения, скажу лишь о том, что автор здесь изобразил ужасающую бедность народа. Герой рассказа слепец Абрам Понтопасов получает пенсию в 36 рублей в месяц. И это при том, что буханка хлеба стоит один рубль десять копеек. Другими словами, человеку его пенсии хватает лишь на буханку хлеба в день, больше ни на что. А ведь наши советские пенсии были всё время такие мизерные. А в колхозах вообще пенсию стали получать лишь в шестидесятые годы. Да, на фоне лакированных лубочных картинок о счастливом образе жизни в славном СССР такие рассказы звучали опасным диссонансом, опасным в первую очередь для самого писателя.

А вот другой рассказ Хармса, про Ивана Яковлевича Бобова у которого настолько износились его единственные штаны, что сквозь прорехи было видно его столь же износившееся нижнее бельё. Надо покупать штаны. Решил Бобов купить штаны в полосочку. Но во всех магазинах Ленинграда не смог отыскать таких. Не было в магазинах и штанов в клеточку. В общем, все мечты о штанах разбивались у несчастного Ивана Яковлевича о советский дефицит. Хотя герою всё же удаётся достать себе штаны, но были они жёлтые в зелёный горошек.
Смешно, конечно. Но ведь если вдуматься, то, что же получается? Человек в крупнейшем городе СССР не может себе приобрести штаны. Невольно вспомнил о том, что Гагарину после его полёта в космос были выделены талоны на покупку помимо прочих вещей и талоны на трусы. Так же были выделены талоны на покупку нижнего белья и для его супруги. А ведь это уже не тридцать седьмой год. Да, как то даже и смеяться не очень хочется, читая такие рассказы, хотя написано очень смешно.

А вот другой рассказ Хармса, где по одной из центральных улиц Ленинграда можно было наблюдать вереницу женщин милиционеров, которые шествовали с младенцами, завёрнутыми в одинаковые красные одеяла. Эти женщины милиционеры шли из отдела «Охраны материнства и младенчества», где им выдали эти одеяла. Нет, чтобы восхищаться щедростью советской власти, заботящейся о матерях и их детях, Хармс делает из этого благородного явления насмешку. Да, понятно, почему писатель очень плохо завершил свой жизненный путь.

А вот другой рассказ о человеке, ставшем жертвой мошенника. Человек стоял в очереди за сахаром. Большая очередь, люди волнуются. И вот в этой давке один мошенник внушает человеку, что является его братом и, при этом просит одолжить ему пять рублей на сахар, потому что не хватает у него в данный момент денег. В конечном счёте, отбирает у бедолаги все деньги. Вроде бы смешно, но эта ужасно длинная очередь, словно за хлебом во времена Хрущёва, эта нервная давка в магазине, когда человек даже перестаёт соображать, что у него и никогда не было брата. Ну, разве можно в столь неприглядном виде описывать социализм, тем более событие происходит в Ленинграде? Конечно, нельзя советскому писателю столь легкомысленно шутить. Чего же удивляться тому, что Хармс столь плохо кончил. Абсолютно нечему удивляться.

А вот ещё рассказ на такую же тему нищеты и дефицита. Федя нагло, в присутствие жены, ворует из маслёнки кусок сливочного масла. А как ворует? Он засовывает кусок масла в рот. Только продать это масло ему сразу не удаётся. Когда он приходит к покупателю и вынимает изо рта кусок масла, тот масло берёт, но за деньгами велит приходить на другой день. Вроде смешно, хотя меня при чтении этого рассказа и взяла некоторая оторопь. Я просто не мог понять, как это можно купить масло, которое достали изо рта. Но ведь это дефицит. Наверное, если бы Федя этот кусок масла и в жопу себе спрятал, то и тогда смог бы продать. Ценная вещь в нашем славном СССР кусок сливочного масла.


Когда читаешь Даниила Хармса, то порой создаётся впечатление, что автор просто не понимает, в какой ужасной системе он живёт, в системе, где быть писателем опаснее работы минёра. Хармс шутит, казалось бы, вполне безобидно, но эта безобидность слишком больно задевает народившийся социализм. Например, в одной из миниатюр Хармса его герой, Володя Зайцев задаёт вопрос:
- Где находится Австралия, в Африке или в Америке?
На что его дружок Вася Пирогов отвечает на полном серьёзе:
- Кажется в Африке.
Изображать жителей страны самого «передового строя» столь безграмотными, конечно, чистейшей воды безрассудство. Такие писатели в СССР долго не живут. Что и случилось с Хармсом.

В Хармсе меня поражает некоторая наивная простота. Ну, ладно, ты не восхваляешь советскую власть, не хватает у тебя лицемерия. Бывает такое с порядочными, честными людьми. Но дело то в том, что писатель изображает советских людей такими, какие они есть, не скрывая неприглядности советского быта. Советские люди у Хармса вовсе не строят коммунизм. Взять, хотя бы, рассказ Хармса «Неожиданная попойка», где Даниил описывает жизнь коммунальной квартиры. Тут тебе и дебош, и драка из-за занятого Петром Леонидовичем слишком надолго общего туалета. А чем вся эта история заканчивается? Да тем, что Пётр Леонидович вместе с управдомом, устраивают в комнате героя рассказа попойку. Причём в попойке активное участие принимает и пышнотелая супруга Петра Леонидовича. Причём эта полная и не совсем чистоплотная женщина принимает участие в попойке сидя на столе с закусками и водочкой в совершенно голом виде. Потом все засыпают. Мужчины на полу, женщина прямо на столе, среди объедков пиршества и пустых стаканов. Да, морального облика строителя коммунизма тут не отыщешь. Чего же удивляться тому, что Хармс закончил свои дни в советской психушке, уморенный голодом в блокадном Ленинграде. Интересно, а долго ли врачи скрывали его смерть, чтобы получать на пациента паёк? Впрочем, к личности писателя этот факт уже не имеет никакого отношения.

А вообще, давайте вдумаемся, откуда писатель берёт сюжеты? Странный вопрос, из жизни, конечно. Например, если у нас сейчас много пишут о разного рода маньяках, то это и означает, что это наша жизнь. Но мы, описывая маньяков, лицемерно утверждаем при этом, что при социализме, дескать, таких безобразий вовсе как бы и не было. Хотя мы при этом противоречим сами себе. Дело в том, что показывая разные уголовные истории времён социализма, мы тем самым утверждаем одновременно обратное.
Так вот, в одном из рассказов Хармса описан как раз старый маньяк и педофил, который собирается надругаться над маленькой девочкой, которую вовремя, к счастью спасают. Сюжетик, как можно понять, несомненно, из жизни, но разве это дело, изображать такую изнанку социалистического строя? Конечно, нет. Именно поэтому Хармс и кончил плохо, что не понимал политического момента.

А вот тоже картинка из быта, стихотворение Хармса о том, как горожане, весь народ на своих огородах дружно работают. Казалось бы, в этом стихотворении нет ничего плохого. Но, с другой стороны, вдумаемся, ведь нигде в другой системе горожане не имеют огородов, не сажают картошку, чтобы прокормить себя зимой. Это только при советской системе люди вынуждены сажать помидоры, огурцы «на зиму». В других странах фермеры обеспечивают горожан провизией полностью в полном объёме.

Или миниатюра о трамвайной остановке, где люди ждут трамвая так долго, что начинают расходиться, отчаявшись дождаться этого трамвая. Остаются всего два человека на остановке, которые рассуждают, стоит продолжать ждать трамвай или нет. Бытовая, что называется сцена, но эта сцена о нашем социализме, так пекущимся о народе. И никаких тебе соцсоревнований. А ведь это советский писатель. Нет, Хармс был неправильным советским писателем. Поэтому и погиб.

А вот рассказ о человеке, которому на голову сваливается кирпич. Гражданина убило? Нет, потому что он привык уже к подобным происшествиям. Человек спокойно вытирает платочком лицо от своих мозгов и продолжает идти дальше, как ни в чём ни бывало. Опять же чисто советская история. Это только у нас людям на головы падают сосульки, кирпичи, куски штукатурки.

Конечно, от эротики, от чёрного юмора Хармса порой оторопь берёт, но ведь это не повод убивать писателя. Но в нашей гуманной советской стране так не считали, поэтому и убили Даниила Хармса. Хороший Хармс писатель или плохой, но проявить себя ему просто не позволили самым надёжным способом – его убили, причём самым варварским способом, уморив голодом в советской психушке.