Первая учительница

Ленинграда помню осень,
То был год сороковой.
Первоклашкой после школы,
Бодро семеню домой.

И несу я две пятерки,
Я их честно получил.
Накануне я до ночи,
С мамой правило учил.

Без запинки я ответил,
Даже на доске писал,
И учительнице первой,
Знаний гору показал.

Память вновь перебираю,
Сорок первый год, война.
Началась уже блокада,
С немцем бьется вся страна.

Нас одели потеплее,
Кое-что собрали в путь,
Повели к эвакопункту,
Сквозь предутреннюю муть.

Там на баржи разместили,
Десять Ленинградских школ.
И по Ладоге холодной,
Караван с детьми пошел.

С пирса матери завыли,
Поднялся истошный крик,
Все мы разом зарыдали,
Даже шкипер наш поник.

Что потом в дороге было,
Не хочу и вспоминать.
Как фашисты нас бомбили,
Прилетали убивать.

Как баркас наш потопили,
Как с баржи погиб матрос,
Как учительнице первой,
Вытирали кровь с волос.

А спаслися мы туманом,
Он от немца нас укрыл.
Повезло баржу прибило,
В наш родной советский тыл.

Нас нашли и обогрели,
Накормили всех детей,
В эшелоны посадили,
На восток скорей, скорей.

Но учительницы первой,
С нами не было теперь.
В Ленинград она вернулась,
В эту жизнь захлопнув дверь.

Перед этим схоронила,
Четверть класса своего.
Всех кого побили немцы,
Не жалея никого.

Знаю, что от истощенья,
В зиму первую она,
Умерла в холодной школе,
Матерьми не прощена.

Где то там на Пискаревском,
Свой покой она нашла.
Школы честь не уронила,
Гордо в вечный мир ушла.

Иногда мы к ней заходим,
Кто в живых ученики,
И цветы всегда приносим,
У самих седы виски.

Ей спасибо говорим мы,
За ее нелегкий путь,
Что на той проклятой барже,
Не дала нам потонуть.