Крики любви 26

Лиля Юрьевна делает ход 26

       
     Осень 1929 года.
     Лиля Юрьевна и Маяковский, укладывающий чемодан, в их совместной квартире в Москве. Лиля Юрьевна помогает Маяковскому собираться в дорогу. Ходит по комнате и передает ему нужные в командировке вещи: рубашки, галстуки… Иногда она посматривает на дверь, будто ожидая кого-то.
      – Если ты так страдаешь, езжай к ней. Я тебя не держу. Вот закончишь свои выступления в Ленинграде – и езжай в свой Париж. И оставайся там хоть на всю жизнь!
      Так говорит Лиля Юрьевна, а сама сделала всё, чтобы Маяковский никуда не уезжал из России. А что конкретно она сделала, об этом сейчас узнаем.
    Она говорит громко, повернувшись к двери, будто обращаясь к кому-то, кто сейчас за этой дверью находится. И действительно, в дверях появляется их домработница Аннушка и передает Лиле Юрьевне конверт.
      – Из Парижа, от Эльзы, – сообщает Лиля Юрьевна, взглядом благодаря Аннушку. – Интересно, что она пишет? – Лиля Юрьевна разрывает конверт и читает письмо. – Лилик! Спешу поделиться новостью. Татьяна Яковлева, в которую Володя еще по инерции, по-видимому, влюблен, выходит замуж за какого-то виконта. Уже и назначена свадьба. Венчаться она будет в русской католической церкви в Париже в белом платье, с флердоранжем. Она вне себя от беспокойства, как бы Володя не узнал об этом и не учинил скандала, который может ей повредить и даже расстроить брак. Очень прошу, сестричка, ничего не рассказывай Володе. Целую любимого Лилика. Поцелуй за меня Осю и Володю. Любящая твоя сестра Эльза... Ой, а я уже прочла, – деланно сожалеет Лиля Юрьевна. Волосик, ты на меня не обиделся?
     Глаза Маяковского наполняются слезами. Лиля Юрьевна, украдкой следившая за ним, тотчас замечает это и начинает его утешать:
     – Волосик, ты расстроен, на тебе лица нет! Может быть, тебе не ехать? Отменить выступления в Ленинграде?
     – Для чего жил? – Потухший бас Маяковского глухо звучит   издалека. – Так бездарно гонялся за славой, искал любовь. Только сейчас осознал всю неценность моей популярности. Она знала, что я знаменитый поэт, что у меня уйма поклонников, что слава у меня большая, что меня везде принимают как большого поэта. Но, несмотря на это,  она отказалась от меня. Слава – это такая же театральная декорация, как и любовь. Для чего тогда жить? В молодости мы на что-то надеемся, мечтаем. А после тридцати жить вообще не имеет смысла.
     – А как же я? Мне тоже за тридцать. Так что же, мне умирать? Для женщины старость еще страшнее.
     – Ты не женщина. Ты исключение.
     – А ты что же, не исключение? Лев Толстой, Гете дожили до глубокой старости, но они не были стариками. Они были просто: Лев Толстой, Гете. Так и ты. Ты всегда будешь Маяковским. Я буду любить тебя в любом возрасте.
     Маяковский с силой захлопывает, защелкивает чемодан, будто запирает в него свои чувства к ней. Чувства, от которых он хочет избавиться и – не может. Как от своего старого чемодана, который останется с ним до конца жизни.
     – Где она, наша любовь? Не в сердце. А вот в этом чемодане. Который я все время ношу с собой.
     Лилю Юрьевну взрывает это. Но она сдерживает себя.
     – Ты знаешь, почему ты чувствуешь себя одиноким? Не потому, что тебя мало любят, или мало читают, или не ходят на твои вечера. Тебя любят миллионы, на твои вечера ломятся. Но тебе этого мало. Тебе всё всегда мало. Тебе надо, чтобы тебя читали именно те, кто тебя не читает. Чтобы любила именно та, которая не любит тебя. В тебе сидит ненасытное чудовище, которому всё мало. Нельзя быть счастливым, когда твои желания беспредельны… Володя ты стал невыносим в последнее время. С тобой невозможно стало жить. Ты как будто живешь в трех ипостасях. В литературе один, в жизни другой, в любви третий. Я не в силах тебя понять. – Лиля Юрьевна готова расплакаться. Но поборола себя. – Если я тебе понадоблюсь, дай знать. Я приеду в Ленинград.

                П р о д о л ж е н и е  з а в т р а