В начале было Слово

Он поднялся из-за стола, подошел к окну, раздвинул массивные портьеры, и, дотянувшись до рукоятки, распахнул створку. В комнату, наполненную тяжелым и плотным сигарным дымом, ворвался легкий ветерок приятного весеннего утра, донеслось птичье щебетание, и солнечный луч игриво примостился на подоконнике. Тяжело вздохнув, он протер рукой лицо, пытаясь отогнать гнетущую свинцовую отрешенность и усталость, снова прийти в себя и вернуться к действительности. Но этого хотелось сейчас меньше всего.

Выбрав из стоящего хумидора красного дерева ароматную манильскую сигару, он вернулся к столу, расположился в кресле из карельской березы, и невидящим взглядом обвел стоявшие на полированной столешнице предметы. Вот подарок торговых партнеров из Харбина – фигурки трех обезьянок из оникса – «не вижу, не слышу, не говорю злонамеренных вещей», вот тяжелое бронзовое пресс-папье в виде старинной двухмачтовой галеры, изящный бювар из андалузской кожи с золотым тиснением, в котором хранилась наиболее важная переписка с контрагентами. В углу бювара виднелся замысловатый вензель, составленный из стеблей тысячелистника и литер «П» и «У». Петрос Унанянц, коммерсант.

Привычным движением обрезав кончик сигары специальным ножом, он поднес огонь и сделал несколько глубоких затяжек. Подвинув ближе тяжелый хрустальный стакан, наполнил его доверху коньяком «Мартель» из стоявшей здесь же квадратной бутылки, и медленно, прикрыв глаза, выпил. Благодатное тепло растеклось по жилам, и он сделал еще одну глубокую затяжку. Нет, ничего не помогало – нужно было снова вернуться к делу, которое было сейчас самым важным, и от которого сейчас зависело очень многое. Не только благосостояние семьи, но и судьба всей финансовой и производственной империи Унанянц. А по большому счету – и его собственная жизнь.

Затеяв рискованную игру на бирже, Петрос понимал, на что идет. Без трезвого расчета, продуманного риска и сбалансированных решений не состоялись бы ни хлопкоочистительные заводы в Армении, ни нефтяные прииски на Каспии, ни ряд прочих торговых и посреднических предприятий, приносивших стабильный доход. Деловые люди, купцы и предприниматели практически без опасений вкладывали в растущую экономику не только Средней Азии и Закавказья, но и всей Российской империи. Иной раз прибыли превосходили самые смелые ожидания – особенно в тех случаях, когда их можно было получить быстрее и с меньшим вложением производственных и прочих ресурсов. Один из путей получения такого рода прибылей и была биржевая игра. И здесь, конечно, были свои особенности – постоянное отслеживание курсов и котировок акций, облигаций, долговых и залоговых обязательств, векселей, сертификатов и множества других ценных бумаг, чья стоимость зависела в определенный момент от ряда иной раз совершенно непредсказуемых факторов. В этом и заключался риск – но на то она и игра, шедшая порой на грани фола и краха, и заставлявшая острее и ярче чувствовать жизнь. Но – человек предполагает, а Бог – располагает, и зачастую воля Создателя проявляется совершенно неожиданно и главное – наотмашь. Случилось непоправимое – по крайне мере, Петросу казалось именно так.

В результате резкого изменения котировок ряда ценных бумаг на бирже, акции части его предприятий резко пошли вниз, и для спасения ситуации он был вынужден выкупать их сам у себя – иначе говоря, проводить массированные финансовые интервенции для поддержания котировок на плаву. Это не помогло – и пришлось пойти на заклад нескольких торговых предприятий, причем наиболее рентабельных. Но из-за нарастающего кризиса на Манильской и Шанхайской биржах, а также колебаний курса английского фунта к германской марке, и эта мера оказалась запоздалой. Все существование торговой империи Унанянц оказалась под угрозой.

Вновь раскурив сигару и пытаясь хоть как-то успокоится, Петрос раскрыл бювар, и снова вернулся к документу, который изучал всю ночь – сводный отчет его головной конторы в Ереване. Ничего утешительного – это был просто набат, облеченный в строгий вид колонок и столбцов, заполненных цифрами и расчетами. Итогом отчета являлся вывод, который и лишил его сна, и заставлял травить себя с утра алкоголем и табаком, пусть и высшего качества – крах неизбежен, все заложенные предприятия должны уйти с молотка, все фонды опустошены, денег нет, и взять их негде. Причем с молотка уйдут не только предприятия – даже дом с обстановкой, вплоть до хумидора и стола с бюваром – все будет продано за долги. Петросу в такой ситуации виделся только один выход.

Повернувшись к верхнему ящику стола, он достал из  него серебряную шкатулку, на крышке которой был искусно выгравирован профиль царя Тердата II  - именно при нем армяне в IV веке нашей эры приняли христианство. Раскрыв шкатулку, Петрос достал оттуда револьвер системы «Смит-и-Вессон» и несколько патронов. Нажав на пружину и вывалив барабан вбок, принялся неторопливо снаряжать патроны в гнезда. Потом спохватился и вынул все – кроме одного. Один патрон он оставил в барабане и легким движением кисти вернул его в револьвер. Легкий щелчок механизма подтвердил, что револьвер снаряжен и готов к выстрелу. К единственному выстрелу – осталось только взвести курок.

Петрос взял револьвер в руку,  ощутив ладонью приятную прохладу рукоятки и могильный холод ствола. Сердце билось учащенно, но особого волнения он не испытывал. «Даже удивительно – подумалось ему – как вексель подписать». Что будет потом, за гранью револьверного выстрела – не представлялось совсем. Холод оружейного металла проник ему в душу.

Именно в этот момент раздался стук в дверь. Унанянц, смущенно опустив руку и положив револьвер на стол, раздраженно крикнул: «Войдите!». Дверь отворилась, на пороге возникла знакомая фигура управляющего его поместьем – Исая Аптекмана. Чуть выше среднего роста, худощавый и сутуловатый Аптекман ходил в потертом, но опрятном лапсердаке, свято соблюдал субботу, но в синагоге часто спорил с раввином по отдельным вопросам Талмуда и Танаха. Трудно было представить более скрупулезного и дотошного работника – казалось, ни один вопрос не ускользал от его подслеповатого взгляда сквозь внушительные линза очков. Имея такого управляющего, можно было не волноваться за ход дел в поместье – все будет выполнено на должном уровне и вовремя. «Кроме одного – подумал Унанянц -  вот сейчас он совершенно некстати!»

 - Помилуй тебя Бог, Петрос – проговорил Аптекман, остановившись на пороге, и вглядываясь сквозь очки в хозяина – или мои глаза совсем мне врут, или это я действительно вижу? Револьвер? Зачем он тебе?
 - Исай, да, ты прав, это револьвер. И не мешай мне. Все кончено, Исай, я разорен. Это единственный выход.
 - Постой, Петрос, застрелиться ты всегда успеешь, не торопись. Давай лучше подумаем вместе. Может, перезаложить бакинские промыслы?Может, Нобель даст стоящую цену?
 - Я разговаривал с его представителем. Нет, они не согласны. Да и зачем это им? Через неделю-другую они и так все заберут – и практически даром. Стоит только подождать.
 - Но все равно это не повод тратить драгоценную пулю в собственный лоб, Петрос! Или ты полагаешь, что я буду стоять тут и смотреть, как ты хочешь испортить отделку собственного кабинета – а ведь это красное дерево, Петрос, если ты забыл! Так сколько нужно тебе, Петрос?
 - Много, Исай. Очень много. И таких денег взять негде.
 - Ну сколько, сколько?
 - Миллион. Один миллион рублей. Золотом.

При этих словах Аптекман испустил протяжный свист, выкатив и без того большие глаза, казавшиеся еще больше из-за очковых линз. Потом он всплеснул руками и выронил коричневую кожаную папку с бумагами, которые нес хозяину на подпись. Бумаги с тихим шелестом выскользнули из папки и разлетелись по персидскому ковру, покрывавшему пол кабинета. Унанянц безмолвно наблюдал за этим. И неудивительно – это были баснословные деньги, немыслимые. Ведь речь шла даже не о крупной сумме или капитале – речь шла о целом состоянии. Иным поколениям фабрикантов, промышленников или купцов не удавалось сколотить его даже за несколько десятилетий. Золотой рубль Российской Империи в начале ХХ века не просто свободно конвертировался в любую мировую валюту, но и принимался в качестве платежного средства во всем мире – Петербурга до Мельбурна – наравне, а иногда и охотнее английского фунта стерлингов. Достаточно сказать, что на 80 – 90 рублей семья в Москве могла жить целый месяц, практически ни в чем себе не отказывая.

 - Петрос, это совершенно непостижимо – наконец обрел дар речи Аптекман. – но мы таки должны что-то придумать. Конечно, такую сумму сразу взять негде. Но дай мне немного времени, я же говорю, застрелиться ты всегда успеешь. Пришла в голову одна мысль.
 - Что за мысль, Исай? – удрученный Унанянц вышел из-за стола и принялся собирать бумаги.
 - Не торопи меня. Просто дай мне два дня. Через два дня я приду, и мы продолжим беседу.
Петрос Унанянц нехотя согласился. Да и был у него другой выход?

Прошло два дня. На Петроса напала какая-то странная апатия – мысленно он уже попрощался и со своим делом и со своим земным существованием. Возможно ли такое – достать такие деньги за столь короткий срок? Но в дверь снова раздался стук, и на пороге возникла знакомая фигура.

 - Здравствуй, Петрос, вот и я. Как ты поживаешь?
 - Исай, как я могу поживать? Ты же знаешь, в каком я положении. Лучше уж решить все окончательно.
 - Петрос, помнишь я говорил, что ты всегда это сделать успеешь? Так вот, время еще не пришло. Я полностью уверен, что время еще не пришло, не будь моя фамилия Аптекман. Вот, я принес кое-что для тебя – с этими словами управляющий подошел к столу и положил на него продолговатый листок плотной желтой бумаги. Это был вексель страхового общества «Россия» на предъявителя.

 - Что это? – недоверчиво взял листок в руки Петрос.
 - Это то, что тебе нужно. Это я сделал для тебя. Вернее  - мы.
 - Мы сделали?
 - Ну конечно. Я же в одиночку не смог бы собрать и половины такой суммы. Но я пошел в общину, при синагоге. Мы долго разговаривали. Так вот – по этому векселю ты можешь получить все деньги, миллион рублей золотом – в любой момент.

Исай не стал вдаваться в подробности, как выйдя из кабинета хозяина, он опрометью бросился в синагогу. На счастье, старший раввин, ребе Войтович, был на месте, он работал в библиотеке. Отложив в сторону внушительный комментарий к Торе, он повернул к Аптекману свой библейский проникновенный взгляд, и внимательно выслушал сбивчивый рассказ взволнованного управляющего. Потом он вызвал мальчика-служку и велел бежать по домам членов раввината, чтобы собрать их на экстренное совещание. Те прибыли незамедлительно, и снова Аптекман рассказывал им то, что уже было известно ему и Войтовичу. И, несмотря на то, что мнения были самые различные, почтенное собрание сошлось в одном – Петрос Унанянц честный человек, и надо ему помочь. Остальное было делом техники – у синагоги было несколько открытых счетов в Русско-Балтийском банке. И самое главное – когда прочие члены общины узнали, что у Петроса такие проблемы, деньги начали приносить все, даже дети булочника Перельмана, ходившие босиком и зимой и летом. Его младшая дочка Эсфирь, пяти лет от роду, прибежала под вечер и принесла пятьдесят копеек серебром, пропищав: «Папа просил передать для дяди Петроса». Ребе Войтович наклонился, обнял девочку, крепко прижал к себе и поцеловал своими сухими, как пергамент, губами, прошептав «Тода раба».

Всего этого достопочтенный управляющий Унанянцу не рассказал. А тот даже не знал, что делать дальше. Плотный желтоватый листок бумаги был спасением, был самой жизнью. Наконец коммерсант стряхнул с себя оцепенение и подвинул ближе чернильницу и чистые листы бумаги.

 - Исай, я напишу любую расписку. На какой срок выдается заем?
 - Петрос, мы же хорошо тебя знаем, о чем разговор! Года хватит тебе?
 - Да, да, конечно, через год все будет выплачено сполна! На чье имя написать обязательство?
 - Нет, Петрос, не надо никакого обязательства, не пиши ничего. Дай только слово.
 - Слово?
 - Да, слово. Твое честное слово.

Вот так в начале ХХ века армянскому предпринимателю и коммерсанту Петросу Унанянцу, который приходится мне дальним родственником по материнской линии, еврейская община города Еревана выдала под честное слово (!) сроком на год один миллион рублей золотом. Петрос не подвел своих поручителей и кредиторов – точно в оговоренный срок все деньги были выплачены сполна, а также  сделаны внушительные пожертвования для еврейской общины. И на праздник Хануки роскошный экипаж остановился у булочной Перельмана, и Унанянц вместе с кучером, согнувшись под горой коробок и свертков с разноцветными лентами, вошли в дом и праздновали этот веселый еврейский праздник вместе с семьей булочника и его многочисленными отпрысками. Маленькая Эсфирь была на седьмом небе от счастья – такого количества нарядов и туфелек у нее не было никогда! Как Петрос узнал обо всем – до сих пор остается загадкой – но Исай божится, что ничего ему не рассказывал. Только ребе Войтович, глядя на веселящееся семейство своим мудрым библейским взглядом, прятал в бороде понимающую улыбку. Он крепко обнял Петроса Унанянца и произнес: «Просто надо помнить, что если проблемы решаются деньгами, это не проблемы. Это – расходы. Самое главное – это жизнь. Ле хаим, Петрос, друг мой. И – Мазель Тов!»