Геня-птичка

Мы думали Яша погиб. Его брат Федор пришел с гражданской войны и принес простреленную Яшину буденовку. Прямо в центре красной звезды красовалась дырка в палец. Мама Яши, Елена Леонидовна, три года думала, что  Яша мертвый.
А Яша вернулся, контуженный, подслеповатый, на одну ногу прихрамывает, но вернулся, красавец красавцем, из-под фуражки черные кудри, скрипка из подмышки торчит, грудь в орденах и махрой дымит. Привык на войне.
Где он три года пропадал – неизвестно. Говорил, ехал в Мариуполь с Дальнего Востока. Пока доехал, прошло три года. Алтай, Сибирь, Урал, Москва.
У Елены Леонидовны было четыре сына, Яша — младший, а Федор старший. Федора выучили на инженера. Он попал в Москву, в наркомат народного хозяйства. У него там друг с гражданской. А Яша в Мариуполе ремесленничал: золотые руки.
А тут в Мариуполь из Одессы Женя Кирносовская приехала. Красавица, такая стройненькая, такая невесомая, что, кажется, сейчас Женя оттолкнется от земли и полетит в небо, как птичка.
Мы ее звали Геня, даже не знаю почему. Геню тянуло к искусству. Уже в Одессе она и Бабеля знала, и Катаева, и Багрицкого, и Олешу. Собирались они у нее в доме, веселились, литературой занимались.
Как Геня сошлась с Яшей, простым ремесленником? Кудри Яшины черные понравились или игра Яшина? Ведь Яша еще с войны на скрипке как Б-г играл. Когда Яша наиграл "Интернационал", Женя затрепетала, подошла к Яше и положила свои прозрачные ладошки на его стальные потные рабочие плечи. Яша растаял и захотел на ней жениться, чтобы это эфемерное существо всегда было рядом.
Только Яше и мать Елена Леонидовна говорила и братья, что Евгения Иосифовна не его полета птица, что не проживет он с ней долго. Но Яша никого не послушал, потому что он прошел Гражданскую войну и был уверен в своих силах. Лучше окунуться с головой в жизнь, чем жалеть все оставшееся время, что струсил и упустил счастье.
Пожили в Мариуполе Яша с Женей недолго. Почти сразу в Москву переехали к Федору и маму забрали, а в 1929 году Геня с вождем познакомилась.
Это всё ее друзья одесские литературные виноваты, они в верхи были вхожи, эти Катаевы, Бабели, Олеши, Багрицкие, Утесовы, Эйзенштейны. Потому что непонятно, как можно было нашего замечательного, трудолюбивого, статного красавца Яшу обменять на вождя. Они сначала ее в свою дурацкую газету «Гудок» редактором устроили, а потом и с вождем познакомили. Только он в то время еще не пускал кровушку.
1929 вполне мирный и прекрасный год. Парады на Красной площади, самолеты летят, пионеры поют, октябрята идут, комсомольцы маршируют, закрытые распределители, санатории в Гаграх и в Пицунде, солнце, море, альбатросы, чайки.
В тот день Геня пришла с работы рано, думала никого не будет. Но Яша из лавки тоже отпросился и увидел, как Женя Кирнасовская собирает вещи: взяла паспорт, достала туфли-лодочки, которые ей Яша на двадцатипятилетие подарил, слоников забрала комодных фарфоровых маминых, запихала все это в кожаную сумку и сказала:
— Я ухожу от тебя, Яша, — села у окна, открыла форточку и закурила.
— К кому?
— К Николаю Ивановичу Ежову.
Яша ничего не спросил, он Женю уже с вождем в машине видел, проносились они, грязь разбрызгивая. Яша только наклонился и поцеловал Геню в лоб, улыбнулся и прочитал первые строчки молитвы Шма с благословениями. Так Женя и ушла.
А потом мы Геню почти и не встречали. Иногда доходили весточки, то оттуда, то отсюда. Один раз на мавзолее рассмотрели ее во втором ряду, хотя могло показаться. Мы проходили с Федором, как сотрудники наркомата, несли портреты, транспаранты, играла воодушевляющая музыка. Поэтому сложно было разглядеть, хотя Геню ни с кем не спутаешь. И вождь ее стоял, руками махал. Хотя своего вождя она не очень любила. Вон сколько вокруг нее мужчин вилось. Она же и салон литературный опять создала. Все те же одесские прощелыги.
Если честно, то для  нас, для нашей семьи, тридцать седьмой, да и почти весь тридцать восьмой прошел незаметно. Никого не тронули. Я уже потом понял, что был у нас ангел-хранитель: Геня. Честно. Никому не звонили, ни одного воронка, наверное, что-то нас продолжало связывать. Какое-то более глубокое чувство, чем ушедшая любовь. 
А в конце тридцать восьмого Яша от наркомата поехал в Ленинград на завод смотреть машины. Его в наркомат перетащил Федор, у Яши золотая голова, хотя и нет высшего образования. И вот когда Яша ходил по цехам и рассматривал механизмы, к нам на Пречистинку пришли два человека в штатском и стали расспрашивать, где Яша, а Елена Леонидовна, почуяв неладное, позвонила Гене.
Женя Кирнасовская приехала через два часа, походила по квартире, а потом сказала:
— Я, мама, уже ничего решить не могу, — развернулась и вышла, как птица, готовая к полету.
Мы сначала Яше приказали не приезжать, но куда денешься, он в Москву прибыл, и через вторые сутки его забрали и дали три года вместо десятки. Мы тогда подумали: «Царский подарок от Гени».
А с Женей через две недели случились страшные события. Мы это узнали в сорок седьмом. Шла Геня по Ленинградскому вокзалу с двумя женщинами встречать Николая Ивановича, как вдруг люди в плащах отсекли ее от подруг и посадили в машину, а там ее вождь сидит красный и сует ей в рот порошок. Шепчет:
— Выпей, выпей, лучше. Поверь мне. Мне крышка, а тебе лучше выпить. Я знаю, что говорю.
Женя Кирносовская яд приняла, и не было о ней никаких вестей. А в мае сорок седьмого, когда полетел тополиный пух, к нам в дом постучали. Вошел невысокий неприметный человечек и вручил Елене Леонидовне урну с прахом. Сказал:
— Женя Кирносовская. Похороните. Только не под ее фамилией.
Мы и похоронили Геню под нашей фамилией. Когда Яша в сорок девятом вернулся (он после отсидки в сорок первом ушел на фронт), то мы отвели его на могилу Гени. Он постоял, поулыбался:
— Эх, птичка, моя, птичка, — а потом ушел, сгорбившись, с кладбища и умер через два месяца. Инфаркт. Слабое сердце. Много курил.
Самое интересное в том, что если вы в Википедии зайдете на страничку Гени, то не узнаете года смерти и место захоронения. Хотя все имеется. Есть, кто помнит и кто за могилой присматривает.