По гордой лире Альбиона

Дары судьбы, ее пристрастья,
Весь этот праздник без конца
Я отдал бы за каплю счастья,
Что знают чистые сердца!

                Джордж (Лорд) Байрон
                "Хочу я быть ребенком вольным"

По гордой лире Альбиона*
бушуют страсти до сих пор:
кто жил без правил, вне законов —
О нём пойдёт наш разговор.

Там, у деревни захолустной
где месяц прячется в туман,
стоит невзрачная церквушка,
с годами врошая в бурьян.

И там у входа, поперечно,
под черной, мраморной плитой 
лежит поэт, обретший вечность
своей измученной душой.

Он далеко давно от боли,
от всех насмешек и обид,
и только ветер бродит в поле,
и нашу память бередит.

Кто был ты, гений? – та загадка
не раз будила интерес.
В тебя вселялись без остатка
порою ангел, чаще – бес.

Твой дар, как тигр заточённый
в телесной клетке, рвался прочь.
Но ты, в утехах истощенный
ничем не мог ему помочь.

И избавляясь лишь на время
от наваждения того,
волшебный свет стихотворения
с пера струился твоего.

И вот два века, как и прежде,
они зовут к себе, маня
твоя не тлеющая нежность
и чувства, полные огня.

Но в жизни нету снисхожденья:
порядок есть, порядок строг,
и даже избранным спасенья
не принесёт любви глоток!

Но разве создан для падений.
Кто слишком хрупок и раним?
Кто весь под прессом впечатлений,
и каждым чувством одержим?

Страдания ж музу вдохновляют —
несчастен должен быть поэт,
в чужую душу западает
в страданиях прожитый сюжет.

И эта грустная улика
есть нестерпимый парадокс:
всё то, что делает великим,
порой толкает под откос.

И угасая среди ночи,
когда настал прощаться срок,
слова твои, как в песне строки:
"Я отдал всё, что только мог."

И вот стою перед тобою,
почти как ты – мне сорок лет,
темнеет надпись над плитою:
"В стихах навеки жив поэт."

А за церквушкой ветер бродит,
средь нескончаемых полей.
От притяжения он свободен —
как в жизни ты мечтал своей.