не от жизни хорошей пришла Перестройка

не от жизни хорошей пришла "Перестройка"
от подвала до крыши трещала постройка,
но как всё у России- "особым аршином"-
мимо рта миллионов- ворам, властелинам...


ИЗ ИНТЕРНЕТА
(рассекречено в конце 90-х,после развала СССР)
...........................................

Приложение 4

Докладная записка Г.В. Писаревского и В.М. Фалина М.С. Горбачеву.
11 октября 1988 года

Уважаемый Михаил Сергеевич!
Экономическая реформа буксует, ситуация на рынке потребительских товаров и услуг, а также в финансовой сфере даже обостряется. Внешний и внутренний противник пользуется любой возмож­ностью, чтобы присолить наши раны, усугубить нам имеющиеся трудности и породить дополни­тельные с главной целью — подорвать веру в пе­рестройку, то есть в правильность социалистичес­кого выбора.
Время поджимает. Терпение не бесконечно ра­стяжимая величина. Нам отведено, наверное, не больше двух-трех лет на то, чтобы доказать себе и другим — социализм в ленинской редакции не утопия, идеи подлинного народовластия реальны, личные и общественные интересы при нашем строе не просто совместимы, но дополняют друг друга ко взаимной пользе. Доказать, разумеется, не созданием изобилия благ и демократизма, для чего потребуется труд и энергия, может быть, не одного поколения, а конкретными и зримыми пе­ременами в быту, который сегодня во все большей степени определяет сознание.
Почему же, казалось бы, сверхочевидные, дик­туемые жизнью инициативы с такими неимо­верными трудностями пробивают себе дорогу? Что мешает новым правам и принципам, радикально измененным приоритетам стать конкретным де­лом? Все, похоже, упирается в людей или, точнее, в кадры, в которые, в отличие от машин, не за­ложишь новые программы, чтобы получить новый результат. Поныне у ускорения, в глазах многих теоретиков и практиков, преимущественно коли­чественное и где-то на десятом месте качествен­ное измерение.
Полвека ругая «искусство для искусства», мы в течение этих же десятилетий создали «экономику для экономики», насилующую природу и разоряю­щую народ. Мы переворачиваем в год 15 миллиар­дов тонн горных пород, давным-давно обогнали США по добыче топлива (кроме угля), производству ста­ли, цемента, тракторов и т. д., по производству электроэнергии на душу населения впереди Япо­нии. А что с этого имеют советские люди? 200 с не­большим рублей среднемесячной зарплаты, к тому же наполовину неотоваренной.
Зачем мы производим стали больше, чем США и Япония, вместе взятые? Изводим труд, сырье, а в итоге государство, как собака на сене, имеет запас товарно-материальных ценностей почти на 1,5 триллиона рублей, или в 2,5 раза больше, чем личное имущество всего населения страны. Комуэто нужно? Неужели астрономические цифры Гос­комстата на газетных полосах действуют убеди­тельнее, чем пустые полки магазинов?
Отраслевое ценообразование вздувает цены на товары потребления. Расслоение цен — соци­альный порок всех отраслей тяжелой индустрии. По некоторым подсчетам, это приводит к тому, что фонд потребления у нас практически такой же, как и фонд накопления.
Повышение темпов общеэкономического разви­тия в затратных, безрыночных координатах — это, по сути, замена одного камня Сизифа на другой, более тяжелый. Совершенствование труда Сизифа, коим стали хрущевско-косыгинские реформы, — не путь перестройки: это ее тупик.
Нельзя делать два дела одновременно: перестра­ивать экономику по-новому и выполнять пятилет­ний план, сверстанный по-старому. Сейчас тради­ционно затратный пятилетний план — это лобовая броня механизма торможения. За этой броней и на­деются отсидеться наиболее умные противники пе­рестройки. Патология госзаказов 1988 года — на­глядное свидетельство тому.
Где ключ, позволяющий хотя бы обоснованно формулировать ближайшую и среднесрочную пер­спективу, и есть ли в наличии такой ключ? Об­щество устало в экономическом и некоторых иных смыслах стоять на голове. Это и опасность, и шанс одновременно. Пример Китая показывает, как бла­годарно отозвался народ на дозволение ему прекра­тить бить поклоны маоизму и взяться вплотную за работу, хотя нам следует настраиваться на то, что поднять советское хозяйство — объективно более сложная задача, ибо процесс насильственного рас­крестьянивания деревни и подавление всякой ин­дивидуальной инициативы зашел у нас гораздо глубже, чем у любого из соседей.
Со всеми оговорками тем не менее можно кон­статировать, что нельзя восстановить нормальное экономическое кровообращение в СССР, минуя рынок или в обход рынка, как невозможно учесть в плане все многообразие запросов и вкусов, все тенденции научного, технического и эстетическо­го развития, так в еще более ограниченной сте­пени можно загодя рассчитать потребительский спрос или пытаться втянуть его в карточную, по существу, систему распределения товаров и услуг, даже если формально карточки выступают у нас в виде денег.
Ленинский призыв «учиться торговать» обретает таким образом второе дыхание. При В.И. Ленине этот призыв был обращен в первую голову к ком­мунистам. Теперь он касается всех и каждого, по­скольку речь идет об обучении хозяйствованию в узком и широком смысле, о соотнесении личного вклада каждого в общее богатство страны и ожи­даний на получение своей доли от общественного пирога. На социалистическом рынке бесчисленное множество удовлетворенных потребностей перепла­вится в мандат доверия партии и строю, придаст фундаменту нашего общества необходимую сейсмоустойчивость.
Отсюда вывод — нынешние нелады на рынке есть сигнал тревоги. Это не просто неудобство, каждодневно портящее людям настроение, а чес­тным руководителям предприятий — здоровье. Нет, все гораздо серьезней, т. к. рынок превратил­ся в решающий партийный форум. Независимо от того, нравится нам это или нет.
Наша государственная торговля в нынешнем виде — это собранные в букет пороки царского го­сударственно-феодального интендантства. Приписочное, списочное, утрусное, усушное, обвесно-обманное воровство — это личный и корпоративный императив подразделений Министерства торгов­ли СССР и казенной Промкооперации. Нет правил без исключения: и в торговле есть честные люди, но они погоду не делают.
Продукт в товар у нас превращает не личный интерес «труженика» прилавка, а план, который давно и прочно стал скелетом и мускулами при­казной системы. План выполняется любой ценой, но прежде всего за счет потребителя: абсолютная монополия государства делает его абсолютно без­защитным.
Для чего нужен план, разверстанный до магазина, ларька, грязнохалатной полупьяной бабы, стоящей за передвижным лотком? Для команды. Планирова­ние в нынешнем уродстве есть прямая и обратная связь затратной административно-командной системы. За выполнение плана, т. е. за исполнение команды, — получка, «пронормированная» Госкомтрудом, пре­мия, награды, но не заработная плата. «Зарабатыва­ют» воровством: клубнику — списывают, реальную и мнимую гниль — сортируют, продают, покупате­ля надувают и т. д.
План-команду уважают: правила игры стараются соблюдать, держат дефицит, в конце месяца подбра­сывают его несправляющимся с заданиями магази­нам. Дальше действует интерес. Корыстный. Прин­цип интендантской торговли — «не обманешь — не продашь», «не украдешь — не проживешь» — не зна­ет сбоев. Безотказна и «трудовая селекция» подбо­ра кадров госторговли: из 58 проверенных в августе продавцов розничной сети Главмосплодоовощторга 57 занимались обсчетом или обвесом.
«Боссы» заготконтор, транспортировки, склади­рования и реализации занимались саботажем пе­рестройки. До августа 1988 года Москва овощами и фруктами снабжалась значительно хуже, чем за соответствующий период 1987 года. Сотни тысяч тонн скоропортящейся продукции были превра­щены в гниль. Сгнили даже импортные бананы, хотя наши «спецы» закупают продукт таких кон­диций, что, казалось бы, нарочно не истребишь.
«Ситуация на овощных базах становится неконт­ролируемой», — заявил начальник московского управления БХСС тов. Сельдемидов. По его дан­ным, за шесть месяцев 1988 года в системе Главмосплодоовощпрома выявлено 373 корыстных преступ­ления, т. е. их резкий рост. «Во многих случаях, — сказал тов. Сельдемидов, — нами выявлены устой­чивые преступные группировки». Это и есть антипе­рестроечная мафия, хорошо организованная и кем-то оберегаемая.
После реформ Петра I, заложивших основу то­тальной государственности, украсть у государст­ва для многих людей — от крепостного до губерна­тора — стало делом доблести. Сталин, строя не по Марксу, а по Петру нынешнюю государственность, постоянно принуждал народ ловчить. Августовский Указ 1932 года, паспортизация и беспаспортные зоны фактически ввели в стране крепостное право с той только разницей, что вместо реального фео­дала появился анонимный — государство.
Народ принудили красть. Несмотря на средневе­ковую жестокость августовского Указа, воровство стало самосовершенствоваться, стало ремеслом и искусством: никуда от этого не деться. При Хруще­ве Ларионов, приписочно укравший звезду Героя, застрелился. В конце жизни Брежнева воровство сделали наукой и профессией. Появились менедже­ры воровства, «медвежатники» — потрошители каз­ны на миллиарды рублей, сформировались кланы, поделившие страну на свои сферы влияния.
Они, неразоблаченные мафиози и приспешни­ки разоблаченных, не обязательно в первых ря­дах антиперестройщиков, но всегда их глубокий тыл и опора, чтобы выжить или хотя бы продлить свой час; мафия старается подсыпать в буксы перестроечного локомотива песочек застоя: на каком-то перегоне колеса загорятся; мафия ис­пользует свои господствующие, непоколебленные нынешними реформами позиции в системе снаб­жения и услуг. И нам пожара не избежать, если мы, говоря ленинскими словами, отдадим «себя во власть «социализму чувства» или старорусско­му, полубарскому, полумужицкому, патриархаль­ному настроению, коим свойственно безотчетное пренебрежение к торговле» (Ленин имел в виду свободу торговли, рынок, товарно-денежные от­ношения, создание валюты).
«Торговля — вот то «звено» в исторической цепи событий, в переходных формах нашего со­циалистического строительства... «за которое надо всеми силами ухватиться» нам, пролетарской го­сударственной власти, нам, руководящей комму­нистической партии. Если мы теперь за это звено достаточно крепко «ухватимся», мы всей цепью в ближайшем будущем овладеем наверняка. А ина­че нам всей цепью не овладеть, фундамента соци­алистических общественно-экономических отно­шений не создать».
В общем, без торговли нет социализма. Истин­но и пророчески глаголено, и от того еще горшё...
Торговля — главное и на сей час самое сла­бое звено перестройки. Нормальная торговля — это нормальный обмен трудовыми эквивалентами. Ис­ключительно на основе закона стоимости, а не на основе циркуляров Госкомцена. И тут надо сказать о самом страшном метастазе сталинизма (наряду с «презумпцией виновности» человека) — об антиры­ночных настроениях. Печально, что заразой антирыночности подвержены и высшие наши руководи­тели.
Какой толк от еды, если в организме неправиль­ный обмен веществ? В политике, как и в шахматах, ходы путать нельзя. Главмосплодоовощпром более чем успешно превратит в гниль любую арендную и подрядную прибавку к нашему столу. Прежде чем добавлять, надо научиться перерабатывать, сохра­нять, доводить до человека уже созданное. Дово­дить без потерь. Резонно и логично для каждого, кроме мафии, паразитирующей на планировании потерь всех видов и разновидностей.
Кронштадт-21 Ленин называл «политическим выражением экономического зла». Это, пожа­луй, самое крепкое выражение Ленина о марк­систской утопии безрыночного социализма. Для Ленина было жестоко мучительно осознавать, что Маркс и Энгельс ошиблись в моделировании нетоварного, безрыночного способа производст­ва. Гипотеза не прошла проверку жизнью, «воен­ный коммунизм» был ошибкой, ложной полити­кой, следствием принудительной безтоварной марк­систской утопии.
Ленин шаг за шагом, переживая и мучаясь, от­казывался от старых, дорогих ему воззрений, кото­рым был он верен всю свою жизнь. А жизни-то у него оставалось всего год с небольшим.
Парализованный, едва восстановив речь, он дик­тует свои исповеди-завещания. Кому? Куйбышев предлагал «Правду» с ленинскими статьями печа­тать в одном экземпляре — для «старика».
Бухарин? Может быть. Бухарину Владимир Иль­ич сказал, что другой политэкономии, кроме Марксовой, не знает, политэкономии социализма нет. Что это? Возврат к постулату синей тетради, испи­санной в шалаше в Разливе, что социализм — это буржуазное общество, но без буржуазии. А осталь­ное все остается: рынок, закон стоимости, оплата по труду, — но нет дохода по капиталу, нет рантье, «кто не работает, тот не ест» — экономическое при­нуждение?
Да, великую трагедию пережил Ленин в канун надвигающейся кончины. Старых друзей, кроме Кржижановского, не осталось, новых — не заимел.
Де-факто продразверстку отменили тамбовский и кронштадтский бунты, письма крестьян, суть ко­торых сводилась к следующему: декларируете «по труду», а фактически — равенство в нищете, поде­ленной на пайки разных категорий.
Бунты — «политическое выражение экономиче­ского зла». Бестоварность, «экономическое зло» — причина, голод, бунты, враждебность рабочих и крестьян — следствие. Победили контрреволюцию и интервентов, а оказались на краю пропасти. Пол­года, год — и выстрел «Авроры» мог бы историчес­ки оказаться зряшным.
Политический кредит полностью исчерпан, ни­какая ВЧК продлить его уже не может. Значит, гражданскую войну срочно надо менять на граж­данский мир. Как? Установлением нормального рыночного обмена трудовыми эквивалентами, ре­шительной демилитаризацией жизни, радикальным смягчением режима осажденной крепости, смыч­кой города и деревни, смягчением цензуры, нала­живанием торговли и других форм обмена с вне­шним миром, учебой у капиталистов, нарабатыванием культурности.
Ленин физически начал ощущать, как тошненько ему от сладенькой квазикоммунистической болтов­ни, а ее, по мере роста чиновничества, становилось все больше и больше. Как обуздать бюрократизм? Словарь Гранат оповестил: в 1913 году в России, которая из уютной Европы виделась эталоном бю­рократического идиотизма, на одного чиновника приходилось 14,6 рабочих, в 1921 году — 6,1.
Почему же удельный вес государства в послеок­тябрьском обществе так быстро вырос? Социали­стическое государство, безусловно, должно быть крепким, способным обуздать любую стихию, от­разить нашествие. Но где предел его роста? По­чему оно уродливо растет в сторону чиновниче­ства, под его дудку? Качество, учил Гегель, есть непознанное количество: коммунистический уни­верситет не заменит одного Маркса, тысяча рапповцев — одно Пушкина.
Что делать? Легче отвечать на вопрос, когда цель ясна, когда надо было рушить царизм; 17-й год с апреля до октября Ленин провел виртуозно, в исто­рических монографиях, наверное, каждый момент опишут, конечно, и ошибки найдут, но вектор был выбран правильно. Но было легче: здоровье было, жизнь была. А тут грузинское дело — рукоприклад­ство Серго, покрывательство Дзержинского. Почему оно его так взволновало? До инсульта, до паралича. Хлеще выстрелов Каплан.
Очень много проблем предстоит решить одно­временно, но главная из них — свобода торговли. Что даст она? И Ленин делает набросок: «Свобо­да торговли а) для развития производительных сил крестьянского хозяйства, б) для развития мелкой промышленности, в) для борьбы с бюрократизмом» (т. 43, с. 386).
В подполье, в революцию и гражданскую войну социализм воспринимался как голая антибуржуаз­ность, как отрицание всякой буржуазности.
Это в корне неверно, ибо тогда нет места рас­пределению по труду. Сколько раз он читал «Кри­тику Готской программы», густо процитировал эту работу в «Государстве и революции», и вдруг че­рез паек — сразу к коммунистическому распреде­лению. Итог: голод, холод, тифозная вошь.
Суд истины — превыше всего. Ясно: надо отсту­пить, не по тому пути пошли, необходимо вернуть­ся назад, к товарному производству.
«Пробуржуазность» Ленина впервые мелькнула в его работе «О продовольственном налоге». «Мы часто сбиваемся все еще на рассуждение: «Капи­тализм есть зло, социализм есть благо», — писал Ленин. — Но это рассуждение неправильно, ибо забывает всю совокупность наличных обществен­но-экономических укладов, выхватывая два из них. Капитализм есть зло по отношению к соци­ализму. Капитализм есть благо по отношению к мелкому производству, по отношению к связанно­му с распыленностью мелких производителей бю­рократизму.
...капитализм неизбежен в известной мере, как стихийный продукт мелкого производства и обме­на, и постольку мы должны использовать капита­лизм (в особенности направляя его в русло госу­дарственного капитализма), как посредствующее звено между мелким производством и социализ­мом, как средство, путь, прием, способ повышения производительных сил...»
А несколькими страницами до цитированных слов Ленин спрашивает: «Как же быть? Либо пы­таться запретить, запереть совершенно всякое раз­витие частного, негосударственного обмена, т. е. торговли, т. е. капитализма, неизбежное при су­ществовании миллионов мелких производителей. Такая политика была бы глупостью и самоубийст­вом той партии, которая бы испробовала ее. Глу­постью, ибо эта политика экономически невоз­можна; самоубийством, ибо партии, пробующие подобную политику, терпят неминуемо крах.
...либо (последняя возможная и единственно ра­зумная политика) не пытаться запретить или запе­реть развитие капитализма, а стараться направить его в русло государственного капитализма. Это эко­номически возможно, ибо государственный капита­лизм есть налицо — в той или иной форме, в той или иной степени — всюду, где есть элементы сво­бодной торговли и капитализма вообще».
Эволюция взглядов Ленина после 1921 года все время двигалась к постепенному признанию того, что социализм — это не антибуржуазное, а пост­буржуазное общество с товарным производством, рынком, конкуренцией, валютой, демократией и т. д. Ленин обратился к Фурье, к работам Чаяно­ва и других экономистов. И в своей, может быть, самой гениальной работе «О корпорации» писал: «В мечтаниях старых кооператоров много фан­тазии. Теперь многое из того, что было фанта­стического, даже романтического, даже пошлого в мечтаниях старых кооператоров, становится самой неподкрашенной действительностью».
Почему кооперация? Почему трудовой коллек­тив, особенно на селе, должен стать кооперативом кооперативов?
Потому, что именно кооперация — та система координат, где можно совмещать, гармонизиро­вать личный интерес с коллективным, коллектив­ный — с государственным, государственный — с общественным. И наконец, решить главное, уб­рать камень преткновения — распределение, до­биться социальной справедливости — оплаты по труду. Именно в кооперативе и в кооперативе ко­оперативов, т. е. трудовом коллективе любой ве­личины, реально перейти к оплате по труду: без этого строительство социализма — утопия, без этого общество, человек, отчужденные от соб­ственности и власти, неминуемо становятся при­датком государства, его рабами, что, к несчастью, и произошло.
Государство — тотальный собственник и влас­телин — через свой чудовищный бюрократический аппарат реанимирует и утверждает рефеодальную форму производства, обмена и распределения, по­рождает главный антагонизм — отчуждение челове­ка от собственности и власти.
Повторим: отчуждение человека от собственнос­ти и власти — главный антагонизм нашего общест­ва, главный результат антиоктябрьского переворота 1928—1932 гг., совершенного Сталиным и его при­спешниками. Государственный социализм, где всем — от ржавого гвоздя до космической стан­ции — распоряжается государство через чиновни­ка, никогда не пойдет дальше лозунга. Ибо форма собственности, по Марксу, «скрытая основа всяко­го общественного строя» (К. Маркс и Ф. Эн­гельс. Соч., т. 25, ч. II, с. 354).
Речь идет не об «ошибках» и «деформациях», а о контрреволюционном перевороте через действие закона Сатурна («революция пожирает своих де­тей»). Суть не в злодее — Сталине (это для почита­телей «Детей Арбата»), а в злодействе лишения че­ловека собственности и власти, превращения его в «винтик» государственной машины, что неизбежно коронует Сталина, Мао, Полпота такой реальной властью, какой ни у одного феодала, кроме, может быть, Чингисхана и в помине не было.
Трудовая деятельность людей вечно триадна: про­изводство — обмен — распределение. Причем звено «производство — обмен» надэпохально и надклассово с тех пор, как дикарь-охотник менял мясо на рыбу с дикарем-рыболовом.
Распределение — исторично: раб, как скотина, получал пропитание, крепостной — побольше, уже имел хозяйство, наемный пролетарий получал по труду, но ровно столько, сколько обеспечивало его работоспособность и физическое воспроизводство. Сейчас, когда развитой капитализм динамично на­рабатывает социалистичность, что исторически за­кономерно[26], буржуазия изощренно эксплуатирует интеллект: информация стала главным товаром ми­ровой торговли, идеи ценятся превыше всего.
Говорится все это к тому, что пора раз и на­всегда вымыть из людских голов, в том числе и из руководящих, ложь о несовместимости социализ­ма и рынка. Безрыночный социализм — это глу­боко больное общество, в коем расстроен обмен трудовыми эквивалентами. Звено «производство — обмен» социалистично. В той же мере, как оно и буржуазно, и феодально, ибо оно вечно: закон стоимости — это печень экономического организ­ма любой формации. И сколько бы, к примеру, ни произносилось пламенных речей о ресурсосбере­жении и охране природы, положение тут может лишь ухудшаться, пока мы не перейдем к оптовой торговле, пока люди не будут платить за все — воду, землю, даже чистый воздух.
Что же касается третьего, завершающего звена трудовой деятельности людей — распределения, то тут нас всегда будет подстерегать опасность при­нять одно из последствий закона стоимости (фе­тишизацию вещей) за его суть. В любой форме об­мена, даже в такой идеальной, как обмен веществ в человеческом организме, неизбежны шлаки. Ка­кую б пищу мы ни употребляли.
Можно, конечно, не замечать вселенскую анти­санитарию наших вокзальных или городских нуж­ников, но стоило на Павелецком вокзале перевести туалеты на закон стоимости, сдать их в аренду ко­операторам, — и ситуация очеловечилась. Конечно, до японских и финляндских туалетов с их стериль­ностью хирургической палаты далеко, и все же ко­оперативные туалеты — уже цивилизованность.
Мы привели пример, с точки зрения гоголевских дам и трубадуров соцреализма, «нецензурный», од­нако живую жизнь не зацензуришь. Не менее педа­гогичны с позиций закона стоимости наши строи­тельные площадки (дом строим, два закапываем), заводские свалки, городские помойки, дворы, подъ­езды и лестничные клетки большинства жилых до­мов. Технологически антисанитарны наши автомо­били и трактора, телевизоры и холодильники: лю­бое наперед заданное изделие мы делаем минимум на порядок ниже японцев. Народу недоступны ксе­роксы, компьютеры, практически все средства ин­форматики. Миллионы матерей мучительно раз­мышляют, чем им завтра накормить детей, как одеть и обуть их, где купить зелень, как достать гречку и т. д.
Зачем мы надели на себя эти вериги? Ведь ясно (и без Маркса, и без Ленина), что Сталин превра­тил социализм из учения в веру, из метода — в набор догм и инструкций. Он растворил общество в государстве и сделал его беспомощным: государ­ственная собственность, бесконтрольно управляе­мая бюрократическим аппаратом, анонимна и без­защитна от покушений со всех сторон.
Не проще ли остраказировать «мыслителей и де­ятелей», образованность коих завершилась вызуб­риванием «Краткого курса» и «Экономических про­блем социализма в СССР»? Мы неоднократно уже говорили и будем говорить всегда, что в обществе должны стать Законом три нормы:
1.    Нормальный обмен трудовыми эквивалента­ми, который возможен только на рынке и кото­рый реально может ликвидировать абсурд затрат­ности;
2.     Нормальный обмен информацией, который возможен только в условиях демократии и гласно­сти: информационная автаркия, засорение и за­уживание догмами, авторитарностью информа­ционных потоков неминуемо ведут социализм к сталинизму, а западные демократии — к фа­шизму;
3. Нормальная система обратных связей, кото­рая приоритетом закона гасит авторитарность: об­ществом могут справедливо править только зако­ны, а не люди. Когда этого нет, общество стано­вится аномальным.
Необходимо принудить и чиновника, и догмати­ка принять эти три истины. Ибо перестройка погиб­нет без демократии и гласности, погибнет от безза­конности, погибнет без свободы торговли. Вместе с перестройкой погибнет и социализм: шанс нам да­ется последний.
Нас обходят уже Бразилия и даже Индия. Разви­той капитализм обогнал нас экономически на целую постиндустриальную эпоху и стремительно уходит уже в следующую — информационную эпоху. Это — жестокая реальность.
Государство рационально торговать не может по той причине, что оно всегда живет за счет обще­ства. Государство может вместе с тем стать цивили­зованным прокурором торговли, регулировщиком финансовых потоков, контролером оплаты по тру­ду. Само же государство оплату по труду ввести не может: это чистой воды утопия. Госкомтруд надо закрыть, сделать там в назидание потомкам музей издевательства над трудом.
В средствах массовой информации необходимо без передыху сечь антитоварников. А логично го­ворить о товарном характере социалистического способа производства и одновременно пугать лю­дей «рыночным социализмом».
Ленин в 1921 году кронштадтский бунт подавил, но корень познания из него извлек. Мы также обя­заны подавить бунт Главмосплодоовощпрома-88, но не правом силы, а силой права. И отменить интендантско-казенную торговлю «по довольствию», за­менить ее свободой торговли.
Все московские плодоовощные базы надобно сдать в аренду кооператорам-оптовикам. Пусть люди торгуют. Одновременно они должны полу­чить и право на подбор и разгон кадров по мето­ду трудовой селекции: вор и пьяница — вон, ло­дырь — за ворота, труженик — зарабатывай без потолка, хоть 10 тысяч в месяц.
За 60 лет, после слома нэпа, государство так и не накормило москвичей нормальной пищевой, а не технической картошкой, овощами, фруктами, зеленью. И никогда не накормит: это не его фун­кция. Кооператоры-торгаши в смычке с коопера­торами-арендаторами накормят. А если арендатор цивилизуется в фермера, он страну завалит про­довольствием.
Не надо мудрить: нэп Ленина и нэп Дэн Сяо­пина начались со свободы торговли, с нормали­зации обмена трудовыми эквивалентами. Пора, наконец, равенству в нищете убежденно и по­следовательно предпочесть неравенство в процве­тании.
Что напрашивается уже сейчас, сегодня, завт­ра? Разрешить и поощрить создание Всесоюзного общества защиты потребителей — добровольно­го, с мощной юридической службой. Это позво­лит даже на базе нынешней законности разорвать преступный синергизм отраслевого монополизма. Пример: министерство торговли, вопреки прави­лам, меняет пожароопасный, бракованный теле­визор после пяти «гарантийных» ремонтов: да­леко не все люди — стоики, многие из них не выдерживают «хождения по мукам». Налицо — обираловка.
Когда общество защиты потребителей вызовет министра торговли и его команду в суд и выигра­ет дело, тогда создание правового государства пе­рейдет от лозунгов и митингования в плоскость практических дел.
Юридическая служба — суд присяжных, про­куратура, следствие, адвокатура — лаборатория и мастерская правотворчества перестройки. Суд, где в нормальном обществе вердиктуется истина, у нас в силу сталинского «народовластия» ассоциирует­ся с бериевским лагерем. Народ предстоит при­учать к норме: суд — не палач, а защитник от лю­бой формы произвола, от лжи, клеветы, торгового и иного обмана. Партийное руководство юриди­ческой службой целесообразно сдвинуть на сту­пень выше: районное звено политически и мораль­но руководится обкомом, а не райкомом, област­ное - ЦК КПСС.
Исполнение закона ни при каких обстоятель­ствах не может быть безнравственным. Наши моря­ки, получающие минимум в 10 раз меньше своих зарубежных коллег, везут домой всяческие запад­ные штучки типа видеомагнитофонов, сдают их в комиссионные магазины, где с них берут 7% от сто­имости проданного товара. Работники БХСС пере­писывают фамилии законно поступающих моряков и передают списки «спекулянтов» в парткомы па­роход ств.
Разве так можно? Только абсолютный произвол в загранвыездах («презумпция виновности» челове­ка — песнь песней сталинизма) не позволяет мо­рякам подать в суд на БХСС. Разве у сотрудников БХСС свой закон? Другое дело, что действующие правила, видимо, несовершенны. Но коль они дей­ствуют, коль люди их выполняют, то не может быть «закона БХСС», «закона министерства», «закона администрации», равно как, по Ленину, рязанских, казанских и пошехонских законов.
Примерно так же действуют сейчас и службы Внешэкономторга в отношении кооперативов: вдруг обогатятся. Из 3000 московских кооперати­вов только шесть получили право выхода на ми­ровой рынок.
Почему? Разгадка проста. Государство — точ­нее, его чиновники — абсолютно неконкуренто­способно по сравнению с кооперативами. И мо­нопольно душит их, продавая «частникам» сырье и ресурсы в 6 раз дороже, чем государственным предприятиям. И несмотря на этот экономичес­кий разбой, кооперативы живут, а некоторые из них даже процветают.
Как? У кооперативов только одно, но решающее преимущество — подбор кадров по методу трудовой селекции. Лодырей, неумех, пьяниц не перевоспи­тывают, а гонят взашей. Уже этого достаточно, что­бы бить казенный сектор.
Кооператоры, вне сомнения, тому же государ­ству заработают не меньше валюты, чем Внешторг. Ныне доля СССР в мировой торговле продукцией машиностроения в 10 раз, на порядок (!), ниже, чем Японии. И это с включением сэвовских товарообменов и индийского, финляндского клиринга. Если же взять Запад, то там наших товаров высокой тех­нологии минимум в 100 раз меньше, чем японских! Куда дальше?
Продавать почти 200 миллионов тонн неф­ти, десятки миллиардов кубометров газа, круг­лую древесину, руды и иные божьи дары ума не надо. Да он чиновнику и не нужен: подписал раз в год контракт по 3—4 позициям и спи спо­койно.
Товарной «мелочевкой» казенные службы не за­нимаются, не умеют, не хотят. Тут риск, сметка, самостоятельность решений. Вот пусть кооперато­ры этим и займутся. Продают за рубеж нехитрые и хитрые поделки, пусть учатся торговать.
Может быть, за тыквенные семечки кооперато­ры и наменяют нам бананов, накормят ими де­тей[27], будут перерабатывать сырье, шить модницам индивидуальные наряды, угостят скандинавов, а то и англичан уральским груздем, возьмут заказы на переводы, на составление программ для ЭВМ, откроют гомеопатические аптеки и т. д. Кому это мешает? Люди будут учиться культуре западного труда, учиться торговать по-европейски, о чем мечтал Ленин.   
Намордник на внешнюю торговлю кооператоров — еще одно свидетельство того, что нам, как воздух, нужен Закон об общенародной собственности. Этот закон должен уравнять в правах все виды собственности — от государственной до личной. Пока партия, а это только ей под силу, не обуздает государство, не начнет действительное обобществление государственной собственности и власти, перестройка будет буксовать.
Теперь о главном товаре мировой торговли — информации. Ее производство и продажа стреми­тельно растут, стоимость информации уже намно­го обогнала стоимость всех энергоносителей.
Человечество, к сожалению, не наша его соци­алистическая часть, буквально врывается в инфор­мационный век. Он уже брюхат, причем заметно, психологической революцией, которая увеличит КПД человеческого мозга, может быть, в 10 раз, в 2 раза — наверняка. Замаячило что-то неверо­ятное. И на какой обочине окажемся мы? Не по­следней ли телегой в обозе?
Медлить нельзя. На Западе идет стремительный процесс формирования информполисов по типу технополисов. Традиционная печать обзаводится электронными средствами массовой информации. Журнал «Штерн» и газета «Асахи» уже купили и искусственные спутники для телепередач.
В космосе над северным полушарием уже 18 те­лепрограмм. В Японии миниатюрные параболлические антенны доступны каждой семье. Лазерные диски с цифровой звуко- и видеозаписью становят­ся предметом первой необходимости.
А что мы? По-прежнему страдаем от нехватки убогой газетной бумаги, 70 лет правим величай­шей страной, а «Правда» — все та же листовка, до «Униты» и «Юманите» не доросла. По Госте­левидению одна на всю страну информпрограмма, убеждающая, как после взрыва в Арзамасе, что во всем виноват стрелочник.
При капитализме информация — главный то­вар. У нас — информация все еще, несмотря на перестройку и гласность, главное зло для государ­ственного чиновника внутри, голая пропаганда — вовне. Пропаганда — вещь сытая: пиши, что «За­порожец» лучше «мерседеса», а в Вологде — сыт­нее, чем в Стокгольме, и за рубеж поедешь, если «правильных» мыслей оттуда пришлешь: разлага­ются, негров линчуют, не сегодня-завтра переве­шают или перетопят.
Но пропаганда ведь в любом виде, в самой про­фессиональной упаковке, почила в бозе: информа­тика хлеще арзамасского взрыва разнесла ее в куски. Началась эпоха информационной работы. Это — удел профессионалов. Чтобы быть хотя бы на сред­нем уровне, надо жестко перейти на кадровую поли­тику по методу трудового отбора. Народные деньги надо оправдывать, да еще и с наваром.
Короче: информацию надо продавать. Это — главный вектор прорыва в нашей внешнеторговой деятельности вообще, учитывая закрытость наше­го общества и монополию на информацию.
Если продажу информации поручить государст­ву — пиши пропало. Нужен общественно-государ­ственный концерн, подчиняющийся только Цент­ральному Комитету. Это, по замыслу, должен быть кооператив кооперативов — АПН, ТАСС, Гостелерадио, Госкомиздат, Госкино, Союз журналистов, «Знание», Внешторг и т. д. У концерна в каждой республике и в Ленинграде должны быть дочерние фирмы.
Незнание, неумение торговать, барско-антиинтеллектуальное отношение к торговле обходятся очень дорого. Взять акт милосердия нашего руко­водства — освобождение М. Руста. Разреши АПН за сутки (всего за сутки) взять интервью у Руста — видео и газетное, сделать фото, и мы бы только в ФРГ положили в тощую казенную казну нашу ми­нимум 200 тысяч долларов. Эту сумму АПН це­левым назначением перечислило бы, к примеру, Запорожскому автозаводу для закупки остро­дефицитного оборудования, а трудовой коллектив ЗАЗа совместно с АПН передал бы инвалидам-аф­ганцам 200 «Запорожцев».
Разумеется, социалистическим, дружеским раз­вивающимся странам компрессе информация по-прежнему предоставляется бесплатно.
Поскольку информация — главный товар ми­ровой торговли, впервые появилась реальная воз­можность проводить коммерческо-пропагандистские акции. Допустим, сувенирно продавать списанную военную форму (БУ — бывшую в употреблении) или корпуса ракет «СС-20», порезанные на суве­нирные плакетки с яркой наклейкой «Перестрой­ка — Советы разоружаются», Пропагандистский эффект, к примеру, в Западной Европе и США пре­взошел бы все ожидания. Плюс немалые деньги для ЦК. Продавать же это пока может только АПН, информационное агентство советской обществен­ности.
Рискнем? Переведем миллионы долларов на ми­лосердие и за немалый политический навар?
ЦК КПСС пришел черед задуматься над создани­ем своего партийного телевидения, теле«Правды». Плюс мировой видеослужбы на русском языке: ЦК дает ракету, скажем, АПН находит партнера, кото­рый покупает спутник. Эфирное время — пополам. Разбогатеем, свои спутники запустим.
ЦК взял ленинский курс на кооперацию, на аренду, на правовое общество, т. е. на народизацию собственности, на постепенное преодоление отчуж­дения человека от собственности и власти. Даже в порядке партийной дисциплины коммунисты обя­заны личным примером и личным участием возгла­вить кооперативное движение, на деле осуществить завет Ленина о превращении каждого трудового кол­лектива в «кооператив кооперативов».
Без свободы торговли, конкуренции[28] мы никог­да не перейдем к оплате по труду: ее может начис­лять только закон стоимости, а не чиновники. В перспективе, но самой ближайшей, было бы по­лезно, если б ЦК из общепартийной кассы выку­пил у Гостелерадио старенький — и физически, и морально — Шаболовский комплекс и передал его в аренду сопернику ГТР. Появилась бы конкурен­ция, сдвинулась бы и рекламная деятельность, ко­торая у нас находится на пещерном уровне. А ведь мы вроде бы (пока в благих намерениях теории) начинаем «учиться торговать».
Мир полон парадоксов. Японцы-самураи и нем­цы-тевтоны стали лучшими на свете торгашами, а евреи — воинами. Мы, коммунисты, если хотим управлять действительно великой и процветающей державой, обязаны стать торгашами. Станем — тог­да раскрепощенная энергия народа сдвинет горы.
Г. Писаревский, В. Фалин

................................................
ИЗ ИНТЕР

Фалин Вал. Мих, род. 1926г

В 1988—1991 годах заведующий Международным отделом ЦК КПСС. Секретарь ЦК КПСС в 1990—1991 годах.

В 1992 году переехал в Германию, где по приглашению известного немецкого политика Эгона Бара работал профессором истории в Институте изучения проблем мира и безопасности (нем. Institut f;r Friedensforschung und Sicherheitspolitik) при Гамбургском университете.

В 2000 году вернулся в Россию, продолжает читать лекции в МГИМО. Живёт в Москве. В 2010 году ему была объявлена благодарность Президента Российской Федерации
.
15 октября 2011 возглавил экспертный совет международного комитета движения «Интернациональная Россия»


Данных о Г.В.Писаревском в интернете нет