Ангелы из села Осино-Гай. Глава 6

           Московская родня встретила Космодемьянских радушно. Беличья шубка понравилась всем, хотя никому не подошла по размеру. Но даже тётя Оля шутя, набросила её себе на плечи и ласково погладила рукой:
           - Что не говори, а меха облагораживают любого человека.
           Анатолий Петрович перевёл взгляд на Зою и ободряюще улыбнулся. Он понимал, что дочь не разделяет общего восторга.
           После ужина стали укладываться спать. Хозяйка всполошилась не на шутку:
           - Это ещё что? Крестики, какой ужас, снимите немедленно. Люба, я же тебе писала… Хорошо, что никто кроме меня не видел. Это столица, если вы ещё не поняли. Сейчас же избавьтесь.
           - Да я что, это Толя. Всё. Уже сняла.
           - Люба, будьте благоразумны у вас же дети. Ты не знаешь, какие слухи по Москве ходят. Скоро сама всё поймёшь. Не говори ничего лишнего, держи язык за зубами особенно с коллегами по работе. Главное втолкуй это своему благоверному. Ничему-то, смотрю, вас жизнь не научила.
           - Научила, видишь, сняла же. Не переживай.
           Космодемьянский брился в ванной комнате и не мог слышать нелицеприятный разговор. Любовь Тимофеевна сняла с детей крестики и спрятала в карман. Зоя с Сашей подчинились матери беспрекословно, к тому же они слишком утомились от избытка впечатлений и заснули мгновенно.
           Женщины вернулись в кухню. Люба поспешила заверить сестру в полной благонадёжности:
           - Оля, мы будем предельно осторожны. Честное пионерское.
           - Шутишь! Ладно. Вашей беличьей шубке нашла применение. Подаришь Борису Марковичу.
           - А кто это!?
           - Здравствуйте, Борис Маркович по моей просьбе целый месяц для вас квартиру держал. Я же тебе говорила. Ты не представляешь, как сложно теперь с жилплощадью. Все в Москву норовят, точно здесь мёдом намазано. Отблагодарить надо, золотой человек. Его младшей дочери шубка в самый раз будет. Борис Маркович знает цену таким подаркам.
           - Неудобно как-то, я его совсем не знаю.
           - Всё у вас так, Космодемьянские. Оставь, сама отнесу.
           - Спасибо, Оля. Что бы я без тебя делала.
           - Пропала бы со своим святошей.
           Со временем обустроились, как нельзя лучше. Деревенская вольная жизнь осталась в прошлом, но Зоя нисколько не жалела. Столица буквально ошеломила и навсегда покорила сердце. Очень весело вставать по утрам под жизнеутверждающие песни и музыкальные композиции. Советская Родина им с братом безоговорочно нравилась. Иногда в школе случались небольшие стычки, Саша хоть и был на два года младше, но очень трепетно опекал сестрицу. Зоины одноклассники, зная вспыльчивый характер первоклашки, любили из шалости доставать его. Отчего Шурка прослыл задирой и драчуном. Но учёба давалась детям легко. Зоя была прилежной ученицей и требовательной сестрой. В 1933 году произошла катастрофа. Анатолий Петрович долго скрывал недуг, а когда обратился к врачам, операция была уже неизбежна.

           Любовь Тимофеевна держалась стойко, хотя видеть мужа таким беспомощным было невыносимо тяжело:
           - Толя, как же так?
           - Прости, сам не знаю. Надорвался я изнутри, думал, выдюжу, а нет. Не получилось. Слишком много предавал.
            - Не наговаривай на себя.
            - Нет, Люба, так и есть. Это я не от Бога отказался, а сам от себя отказался. Вот и расплата. Батюшка во сне стал приходить. Когда его весной из озера доставали, он такой умиротворенный лежал, странно даже, мучители, перед тем как  утопить долго его истязали. А у него лицо чистое было, словно только преставился.
           - Толя, не надо об этом. Ты такой сильный, всё будет хорошо.
           - Была сила, пока мать носила. Выходит так. Помнишь. Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит  в собрании развратителей, но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!
           - И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время своё… - она приложила пальцы к губам, смотрела строго, вместе с тем виновато, - Тсс. Тише. Не здесь. Помню я всё.  Я тебе кипарисовый крестик принесла. Это я тогда в сердцах сказала, что выкинула, а сама спрятала. Не могу я быть такой бесстрашной, как ты. Это же всё не со зла, от страха за детей и за тебя.
           Он грустно улыбнулся, поцеловал и крепко зажал в ладони крестик:
           - Я знаю. Иначе я бы на тебе не женился. Спасибо, родная. Ты была самой лучшей женой. Без тебя пропал бы совсем. И за детей спасибо. Позови их.

           Зоя с Сашей, как два воробушка, нахохлившись, сидели на лавке у больничной палаты. Им было страшно. Они видели, что мать с большим трудом сдерживает слёзы и от этого страдали ещё больше.

           - Идите, попрощайтесь с отцом, - женщина содрогнулась, она хотела сказать поговорите, а вырвалось то, о чём не говорила, но чувствовала.

           Любовь Тимофеевна отошла в конец коридора и, прислонившись щекой к холодному стеклу оконной рамы, дала волю слезам:
           - Господи, что же я буду делать без него. Толя, Толечка мой.
 
           Космодемьянский лежал отрешённый, а лицо его светилось. Дети приблизились к кровати, в казённой обстановке, отец казался каким-то чужим и это пугало. Всегда бойкий Саша жался к сестре, Зое ничего не оставалось, как преодолевая страх идти первой. Анатолий Петрович заговорил с ними неестественно бравурным голосом, который совсем не соответствовал ситуации:
           - Всё будет хорошо, дети мои! Главное вы верьте! Долго говорить не будем, лежать скучно, и я настрочил вам целое послание, прочтёте дома. Возьми Зоя, там, в тумбочке под полотенцем. Выше головы, мы же Космодемьянские.
          Собрав остаток сил, пожал тонкие ладошки, стараясь вложить в них всю отцовскую нежность и любовь:
          - Ну, бегите. Маму слушайтесь.
          Дети поцеловали пылавшие щёки отца и заторопились, им хотелось скорее покинуть больницу. Он знал, что видит их последний раз. Когда они ушли, Анатолий Петрович, отвернулся к стенке не в силах сдержать слёз.