Ребёнок

представьте,
что кита выбросило на дерево,
вы только представьте,
в какую ахинею верю я,
на всякую чепуху надеюсь я,
и несу тоже фигню.

действительно, я не пойму,
почему эти взрослые
всё обламывают,
навязывают, обвязывают
реальности нитями?

а во мне точно обнаружат
дитя после вскрытия.
это будет маленький негритенок,
пушистый львёнок,
хитрый цыганёнок
на маленьком пони.

моя бы воля, я не скрою,
то хотел бы, как Бенджамин,
молодеть, а не стареть,
как Бенджамин Баттон,
только навсегда молодым
остаться потом.

но эти взрослые
всё обламывают,
дядя Вова, дядя Дима, 
тётя Рита и Агава 
своей ***ней лишают нас права
просто быть счастливым.

я прохожу мимо них
и прыгаю на лужу,
обливаясь их грязью,
как символ, что их
старперский бубнёж
никому не нужен уже.

я пролетаю мимо
их старых тел на единороге,
показывая, что есть
другие дороги.
а они, обиженные,
на щах грозных,
кричат, что нельзя
так со взрослыми.

да-а-а, я маленький, 
но мои слова рослые,
да-а-а, я — детству памятник,
а они — уродству.

тычу факи аки безумный
и улетая с Мэри Поппинс
в сторону заката.
кстати, мне показалась,
что она чуть старовата.
 
танцуя на облаке
с Питер Пеном,
я поймал измену,
что его гены не вечны.

а мои вены пульсировать стали,
стали кричать,
что жизнь одна, и новую
уже точно не начать.

увы…

и грустно так стало,
так обидно,
что видно морщинки
под глазами.

эти куриные лапки,
которые когтями цепкими
вобрали в себя
миллионы моих улыбок.

и вдруг стало
совсем не страшно, 
не стыдно, не обидно,
что их видно,
столько счастья в каждом
этом жизни шраме.
 
я закрылся в храме
собственного бытия,
где я, в плёнках на продлёнке,
и зритель видит
моё лицо через призму
мыльных пузырей,
словно не существует
пены дней.

и солнце за ней
и множество историй,
словно хрустальная призма,
которую мы в руках вертим...
 
и в эту секунду вдруг понял
что я точно бессмертен.

Вьетнам 2014, в фобошнице.