Лао Цзы. 67 чжан. Коммент 2017 г

Все в Поднебесной называют
мой Путь великим,
не похожим ни на что.
Ибо велик он именно потому,
что ни на что не похож.
Кажется, что он растворился, исчез, а он все время здесь, -
тихий, неуловимый!
У меня есть три драгоценные вещи,
которым я следую и которые бережно храню.
Первая называется «глубокое чувство любви»,
вторая называется «умеренность»,
третья называется «не смею считать себя самым главным в мире».
Исполнен любви, и потому могу быть отважным.
Соблюдаю умеренность и потому могу быть великодушным.
Не смею считать себя самым главным в мире,
и потому могу являть собой удивительное.
Кто сегодня отказывается от любви ради войны,
кто отвергает умеренность ради пышного изобилия,
кто отказывается быть повелителем ради того, чтобы быть самым главным,
губит себя!
Тот, кто исполнен любви,
сражается и побеждает,
а в случае нападения, надежно защищен.
Небо спасает его,
окружая любовью, как щитом.

Три драгоценности мудрого недоступны обычному человеку, поскольку мудрый не озабочен процветанием и даже сохранением жизни собственного тела. Подобный «стиль жизни» не имеет ничего общего с безумием или ущемлением себя, наоборот, как подчеркивает Лао Цзы в 7 чжане: «наоборот, только так и можно полноту своей выгоды узнать». Чтобы понять, о чем тут идет речь, необходимо это увидеть, что мы и попытаемся с вами проделать. Начнем с очевидного, с того, что хорошо знакомо каждому. Как мы живем? Вернее, чем мы живем? В чем суть нашего мироощущения? Что определяет ход наших мыслей, действий, наши реакции на происходящее?
Лао Цзы называет это «я»: переживание себя как личности. Центром этого переживания, которое каждому взрослому человеку кажется незыблемым, естественным и единственно возможным, является ОБЛАДАНИЕ. Как само собой разумеющееся, я знаю, что обладаю вот этим телом, которое и есть я. И у меня есть моя жизнь, мои вещи, люди, возможности… И так далее. Также есть мир, в котором я живу. Есть жизнь, которую я выбираю. Есть цель – сделать свою жизнь интересной, яркой, насыщенной, комфортной и избежать болезней, неприятностей, невзгод. Тот факт, что в конце «моей жизни» меня ждет смерть – это факт, конечно, неприятный, но… когда еще эта смерть наступит, авось, и не наступит никогда. Во всяком случае, глупо о ней думать, надо думать о другом: что нужно сделать и как, чтобы стало лучше.
В описанной выше картине есть главный момент, который звучит, например, так: есть я, и есть все остальное. Есть я и есть жизнь. Этот главный момент определяет жизнь как борьбу – за собственное счастье, благополучие. Так устроено тело. Ему необходимо выживать, телу нужны воздух, пища, вода, комфорт и т.д. Это нормально. Вся хитрость в том, что, ограничивая себя телом, я становлюсь «маленьким человеком», который вынужден вырывать у жизни все, что ему необходимо для выживания. И мое личное выживание для меня становится самым главным. Вот в этом и состоит отличие обыкновенного человека от мудрого. Мудрый знает, что подобный стиль жизни есть глупость, которая ведет ко все большим невзгодам и разочарованиям. А обычный человек свято верит в то, что только так и можно жить, что только так и можно обрести благо.
Если я переживаю как факт собственную отдельность от мира и жизни в целом, если я озабочен выживанием в неизвестном и полном опасностей мире, мною неизбежно владеет страх, а не любовь. Как можно любить то, что в любой момент может лишить тебя не только благополучия, но и самой жизни?! Это попросту невозможно. Вот почему усилия людей по обретению «безусловной любви» обречены на провал, ибо эти усилия ничего не могут поделать с основой, на которой держится страх: с ощущением себя маленьким человеком посреди пугающего мира. Желание улучшить свою жизнь, сохранить здоровье, имущество, избежать смерти исключает любовь и включает войну.
Две другие драгоценности также оказываются недоступными: от страха мне всего будет мало, и я буду хотеть еще и еще, поскольку этим движет скрытое желание обладать миром. В самом деле, только когда я присвою себе бесконечность, только тогда мне будет нечего бояться, поскольку везде буду только я. И потому, сколько бы у меня ни было, мне будет нужно еще.
Что касается третьей драгоценности – «не сметь считать себя самым главным в мире», то вышеописанное самоощущение как раз в том и заключается, что я себя считаю центром мира, а свое благополучие – самым важным.
Что же делать? А сделать тут ничего нельзя. Более того, как раз желание сделать еще и еще, и есть механизм действия «я». Когда младенец появляется на свет, в его крошечном теле нет никакой личности, никакого «я». Тело младенца и все его действия есть выражение Абсолюта. Конечно, телом младенца движут естественные потребности: в еде, тепле, любви и понимании. И тело реагирует соответствующе на все происходящее: плачет, когда что-то не так, и улыбается, когда все хорошо. Реакции на происходящее есть, но нет идеи о том, как нужно реагировать. Есть лишь существование, но нет никого, кто бы существовал. С появлением личности, что происходит в 3-4 года, появляется этот кто-то: тот, кто живет в теле, кто распоряжается своей жизнью. Это возникает как результат устойчивого заблуждения, при котором живая невыразимая жизнь обретает постоянное ощущение «я есть вот это». Конечно, это происходит через воспитание: взрослые, уже обладающие «я», передают это умение ребенку. В чем же состоит это умение? Оно состоит в том, чтобы принимать то, что я воспринимаю, за то, что я есть. При этом незыблемость этого умения и всех следствий, которые из него вытекают, не может быть поставлена под сомнение. «Я» держится на обладании знанием и само по себе является знанием. И это знание непреложно.
Даже на интеллектуально уровне можно заметить эту систематическую ошибку: если вот это тело есть сумма моих переживаний, то как я могу быть тем, что я переживаю? Почему тогда я не включаю в себя стул, на котором сижу, или ложку, которой ем? Почему я ограничиваюсь только этим телом? Ответ прост: потому что меня так научили. Меня научили принимать это тело за себя, а я – вследствие особенностей детской психики – принял это умение как единственно возможное и ценное.
И я продолжаю жить этой отдельной жизнью, основанной на страхе, а не на любви: я все время борюсь за выживание, за лучшее, чем то, что у меня есть. Именно это Лао Цзы называет: «отказаться быть Дао», «потерять первородную основу», «утратить трон господина».
Хитрость заключается в том, что я, не смотря на все свои заблуждения, не смотря на то, что считаю себя человеком (эта уверенность называется «я» и пронизывает тело на клеточном уровне подобно программной прошивке), не перестаю быть тем, что есть – Дао, самой жизнью. Бесконечный мир возникает лишь как следствие «необоримого желания знать», которое появляется безо всякой нужды, но, тем не менее, неизбежно (53 чжан):
Необоримое желание знать
отправляет меня в путешествие по Великому Пути,
и страшит здесь только одно: искажение истины.
Это желание знать будит спящее в Дао воображение, и оно проявляется как сознание, сознающее все, что воображается. Все содержание жизни, все, что можно воспринять – это игра воображения. Игра, которая является следствием необоримого желания Абсолюта познать себя, пережить себя. Но все, что при этом переживается, скоротечно, существует лишь миг, сколько бы этот миг ни длился: секунды или тысячелетия. Вечным и неизменным остается лишь сам Абсолют, не затрагиваемый игрой собственного воображения. Эта абсолютная неподвижность есть живая дырка сейчас. И эта дырка есть я, ты, кошка, собака, все, что есть. То, что мы видим, есть «личина Абсолюта» (16 чжан). То, что я воспринимаю, - это игра моего воображения, а я есть не эта игра и не само воображение. Ведь что говорят про человека в глубоком обмороке? «Потерял сознание». Я теряю сознание, но сам при этом остаюсь. Значит, я не сознание. Кто же я?
Попробуйте задать себе этот вопрос и увидеть ответ. Что вы увидите? Если что-то конкретное, это будет лишь то, что я вижу, но не я. А где же я? Что есть я?
Мудрый, в отличие от обычного человека, захваченного озабоченностью по поводу личного благополучия, не является человеком. «Я есть Дао» для него – факт повседневной жизни. Мудрый освободился от пут конкретного, осязаемого – от неведения. Неведение заключается в том, что я принимаю нереальное за реальное. В этом случае очевидность реального ускользает, становится для меня субъективно несуществующей, и это не смотря на то, что я и есть эта реальность! Какая ирония? Считая себя чем-то конкретным – телом, человеком, живым существом – я теряю трон господина. Недаром в 53 чжане Лао Цзы пишет о пугающем искажении истины:
и страшит здесь только одно: искажение истины.
Это действительно ужасно: притягательность конкретных переживаний необорима. Этого искушения невозможно избежать: звуки, запахи, впечатления, переживания и это чувство – я прикасаюсь к этому, трогаю, принимаю или отбрасываю. Заблуждение «я» неизбежно. Оно возникает само собой, как разворачивание спящего в рожденном теле потенциала. Как рождается само тело, так и личность, спящая в теле, появляется на свет. Но никто не говорит, что нужно мучиться всю жизнь. В этом нет никакой необходимости. Личность умирает тогда, когда необходимость в ней отпадает. Личность – это игрушка, в которую приколько играть, до поры до времени. До тех пор, пока мучительность этой игры не проступит наружу. Люди держатся за свое «я» лишь потому, что еще не наигрались, вот почему «я» умирает вместе с человеком. Мудрый теряет свое «я» потому, что оно стало для него обузой (13 чжан):
Причина мучения, которое велико,
заключается в том, что у меня есть «я».
Потеря происходит через многократное осознание факта «великого мучения». Железная хватка «мое» разжимается в процессе этого сама собой. Никакие усилия, практики, медитации, сыроедение, тренировки и прочие успехи не способны уничтожить «я» по простой причине: все эти усилия и есть «я». В принципе, желание человека лучшей жизни хорошо само по себе. Ошибка заключается лишь в средствах достижения этой цели. Эта ошибка происходит потому, что причина, почему же мне так плохо, остается неведомой. Мне кажется, что не хватает денег, интересной работы, здоровья, отдыха, любви, другими словами, чего-то конкретного. В то время как причина моего личного несчастья в том, что я замкнул себя в круг ощутимого и переживаемого. Я ищу среди тленных вещей собственную нетленность. А ее там нет и быть не может. Потому что то, за что я могу ухватиться, лишь кажется существующим, а на деле только воображается мной. Реальным является только бытие, но его ухватить невозможно. Я есть это бытие – я не тело, которое я ощущаю, не личность, которой себя считаю, не сознание, которое охватывает весь мир… Я есть все это, но все это не есть я. Потому что все это можно описать, а само бытие неописуемо. Единственное, что можно достоверно про него сказать: ЭТО ЕСТЬ. Более того, это – единственное, что есть, все остальное лишь кажется существующим, не будучи таковым.
Вот, скажем, вам приснился сон, и, пока он снился, вы даже и не думали, что это сон. Все было так, как в реальной жизни. Проснувшись, вы вспоминаете сон и все, что вам снилось, и можете задать себе вопрос: «Где это сейчас?». Было ли то, что вам снилось в действительности? А, если было, куда все это делось? Забавно, что по поводу снов нам кажется естественным, что их не было на самом деле никогда, а вот жизнь днем – в противоположность снам – кажется «реальной», хотя все, что происходит во сне, имеет место в повседневной жизни. Все, кроме одного: наша повседневная жизнь нам видится объективно существующей благодаря памяти. Мы привыкли верить в ее непрерывность и реальность, вот и все. Эта привычка и есть «я»: постоянные незаметные усилия, делающие мимолетно существующее непрерывным и… как бы это сказать?.. сплошным. Монолитность нашего повседневного самоощущения – это, пожалуй, главное, на чем держится «я». Все, что может угрожать этой монолитности, автоматически отбрасывается. Сны? – ерунда какая. Сон без сновидений? – ну, это я просто хорошо поспал. Потеря сознания? – бывает, отключился. Не помню, что вчера было? – хорошо провел выходные. В течение каждого дня мы проводим в состоянии «я»-осознания лишь какую-то часть. Вспомните, как вам говорит собеседник: «Эй, ты здесь?», - а вы отвечаете: «Ой, что-то я задумался…» На самом деле вы не задумались, а исчезли. Восприятие было, а воспринимающего «я» не было. Хитрость состоит в том, что такие моменты не фиксируются в памяти, поскольку память – это кубышка «я», куда оно складывает свои «прелести». Именно по этой причине никто не помнит первые три года жизни: помнить это просто некому.
Монолитность «я»заслоняет собой все, и я задыхаюсь от этой монолитности, меня мучает страх, жизнь представляет из себя сплошную борьбу, а болезни, невзгоды и смерть поджидают за каждым углом… Вот почему я ищу, ищу, ищу непрестанно. Ищу свое счастье, и никак не найду… Потому что там, где я ищу, счастья нет. Счастье не может быть мимолетным. Мимолетным может быть только удовольствие, неизбежно превращающееся в боль. Мимолетность – это несчастье, но все, что можно воспринять, мимолетно. Счастье – это реальность, которая не кажется, но есть. Но заметить эту реальность невозможно до тех пор, пока внимание приковано к исчезающему. Только глубочайшее разочарование в мимолетном позволяет оторвать прикипевший взгляд от него и обратить внимание на себя, родимого. Живая тайна себя начинает тебя по-настоящему интересовать. Конечно, ты поначалу пытаешься поймать ее, как раньше, но она не дается в руки. Она все время ускользает, никуда не уходя. Сколько ни вглядывайся, не увидишь, сколько ни вслушивайся, не услышишь, сколько ни хватай, не ухватишь… Потому что то, что хватает, само хватание и то, что хватается я лишь грежу. Это кажется существующим и потому не существует вообще. А сам я подобен пустоте, живой пустоте, в которой возникают грезы. Сколько ни хватай, не ухватишь. Я есть эта пустота. Этот факт остается незаметным, до поры, до времени лишь потому, что я привык замечать лишь то, что воспринимаю, и само восприятие, но не то, что я есть.
Я есть ничто, которое есть все. Я есть мир, весь мир, а не только вот это тело. Но, прежде всего я есть то, что прежде мира, тела и самого восприятия. Живая жизнь без имени, извечная и неуловимая, неподвижная, уступающая всему, что готово проявиться, не затрагиваемая ничем из происходящего. Сплошная глыба реальности, не исчезающая ни на миг.
Вот повседневная реальность мудрого, полная любви, энергии, нежности и беззаботности. Полная силы, неисчерпаемая вовек. Конечно, такого нам, людям, даже и не снилось. Увы.