О прозаиках 3

О прозаиках / 3
(Продолжение)

О Гончарове

Об Иване Александровиче Гончарове мне писать особенно приятно. С некоторых пор, теперь уже – с давних – он стал для меня, может быть, писателем номер один в ряду русских сочинителей за последние два века. Почему?

Отдаю должное непревзойдённому таланту  в отображении русской реальности. Именно – русской. Именно – реальности, то есть того, что было на самом деле. Что было там и таким, каким это описал петербургский чиновник Гончаров.

В своё время, годах в 1968-1970-м (примерно) я попала под полное очарование слогом и мастерством этого писателя. Вряд ли я поняла это после прочтения его «Обыкновенной истории», ибо она и впрямь показалась вполне обыкновенной, чем-то напомнила «Горе от ума» Грибоедова (основной сюжетной линией, в частности - схожестью образов вчерашних провинциалов  Адуева - Молчалина). 

Но уже прочтение прославленного «Обломова», конечно, покорило основательно. Вот вроде бы выписывал отрицательного героя,  –  а с какой любовью и трогательностью. С каким таким привкусом удовольствия и любования даже. С каким желанием подать господина Обломова во всём его правдивом образе-портрете, сделать его близким и понятным (при том ещё и интересным) русскому читателю.

Полагаю, автору это удалось. Но лично я, как довольно своеобразный читатель классики вообще, опять подпала под влияние не столько самих образов романа, или его сюжетной линии, идеи произведения, - это проплывало как-то само собой в моём восприятии, - я опять – в первую очередь – попадала под влияние стилистического совершенства великолепного русского бытописца.

Я опять наслаждалась складом речи писателя. Умением так выстраивать слова в стройные ряды фраз, что просто дух захватывало: - Господи, как можно так писать? Так правдиво выписывать ту или иную деталь повседневности, что она видится столь естественной, как и опоэтизированной великим писателем одновременно?

Помню, какой особый восторг вызвали во мне фразы Гончарова при описании деревни в период посещения их Обломовым, с целью, кажется, знакомства со своими барскими уделами. Сюжетно помню смутно: кажется, он столкнулся там со страшным обеднением крестьянства, но зато я превосходно помню, как автор описывал саму эту бытность деревни.

Какую-то пыльную дорогу, бегающих там кур – в деталях, красочно, - валяющиеся арбузные корки,  деревенских баб и детишек…

Я не знаю, почему именно так писал Гончаров: то ли хотел подчеркнуть заброшенность русских барских деревень тогда? То ли обратить внимание на полную небрежность хозяина-Обломова к сути своего социального предназначения? То ли просто – от полной своей влюблённости во всё русское в том и таком виде, как оно есть на самом деле? Лично мне ближе было бы именно такое (последнее) отношение писателя к описываемому. Почему?

Потому что я увидела откровенные куски и уголочки исконно русской жизни. Такие, как они есть.  Например, сегодня они мне напоминают отдельные картины из русской живописи. Это и «Московский дворик» Поленова, и «Первый снег» Пластова, и «Грачи прилетели» Саврасова, и «Бабушкин сад» В.Максимова, и прочее разное...

Такая правдивость в отображении реальности вчерашних (для нас) дней лично меня потрясает и теперь, и тогда, при первых прочтениях книг Гончарова, когда я – читатель – в сущности, была ещё очень юной девчонкой, но с какой-то предрасположенностью внимать всему русскому.

Конечно, Иван Александрович буквально потрясал этим проникновением в такие детали, нюансы, мелочи описываемого, из которых строил своё не короткое, в целом, повествование о тех или иных героях и событиях.

А уж когда я прочла  его последний большой роман «Обрыв» - то вовсе уверовала в гениальность Гончарова.  Прочла быстро, за несколько дней (в 1974-м году, т.е. в 23 года) и одну бессонную ночь (под звуки поющих за балконом, как сейчас помню, громкоголосых московских соловьёв  - в Богородском, где снимала тогда квартирку на улице Миллионной).

Тогда же, помню, я заинтересовалась его биографией, прочла что-то новое, из чего сегодня помню очень немногое: во-первых, что этот писатель обычно подолгу работал над своими произведениями (лет по десять писал их); во-вторых, что он никогда не был только писателем, свободным, так сказать, писателем. Он постоянно служил где-то в чиновничестве, а над романами работал параллельно.

Этот факт из его биографии, кстати, мне тоже очень понравился. Хотя коллеги-современники его поругивали за это (посмеивались над длительностью написания), однако я понимаю как, видимо, господин Гончаров наслаждался, сочиняя свои труды. Не спеша, обдумывая-оттачивая  каждую фразу, как гурман, наслаждаясь собственным  идеальным словотворчеством...

Предполагаю, что он писал так, как работает не очень спешащий композитор, записывая ту музыку, какую чувствует в себе накануне рождения новой симфонии, или песни, увертюры, и т.п.

Я даже нисколько не сомневаюсь, что Гончаров был именно таким лингвистом-гурманом.  Ну, может ещё жонглёром красивых, красочных даже, русскоязычных фраз…  В любом случае – мастером высочайшего «пилотажа»! Я вообще обожаю этих русских стилистов (из 19 и 20-го веков) за их непревзойдённые, своеобразные у каждого, искусные манеры строить фразу как поэтический напев. 

Если вдуматься – наверное, это идёт у русских ещё из народного фольклора, из русских богатырских поэм-былин, из русских бытовых песен,  из меткости и красочности русских пословиц и поговорок. Из сказок, загадок, скороговорок...

Теперь уже, с годами, предполагаю, что романы Гончарова мне нравились, видимо, ещё и сложностью своего построения: всё-таки у него давались как бы две-три  линии  повествования: скажем, Обломов – и Ольга, Обломов – и Шульц, Шульц – и Ольга… Или: Райский и его невеста,  Вера и Волохов… Эту композиционность параллелей встречаем только у крупных писателей: у Достоевского, Л.Толстого, позже – у других (возможно, заимствованную у более ранних романистов?).

…Стыдновато признаваться, но, кажется, я ни разу не дочитала до конца его путевые заметки «Фрегат «Паллада», хотя делала попытки. Там, увы, я не находила того Гончарова, который проявлялся в его романах, мне было неинтересно почему-то. Зато потрясающее воздействие на меня оказала статья Гончарова «Мильйон терзаний» - о пьесе Грибоедова «Горе от ума».  Статья эта была рекомендована нам учебным планом кафедры русской литературы факультета журналистики МГУ, примерно – на первом или втором курсе.

Статья, конечно, потрясающая. Написана в духе Гончарова-романиста: изысканнейшим языком, умно, точно бьющая во все смыслы и пьесы его коллеги, и в реалии того времени. Я была восхищена и Гончаровым-критиком тоже***.

И ещё об одном. Примерно на третьем курсе учёбы в университете я выбрала для себя как-то тему курсовой работы по творчеству Гончарова.  Не помню точного названия темы, не помню – кто из преподавателей кафедры предложил её. Главное – что я выбрала то, что мне было интересно. Работала над курсовой долго. Всё откладывала и откладывала её дописание. Всё не хватало исследовательского материала, чтобы подтверждать чьими-то цитатами собственное мнение.

Несмотря на то, что записана была в шести библиотеках, в т.ч. в трёх университетских и в библиотеке Пашкова (им. Ленина тогда), в нескольких читальных залах. Увы, материала не хватало. Сказать всё, что хотела о Гончарове, не получалось.

(Мой подход к написанию работ и сочинений был таков: излагаю собственные мнения, а затем подтверждаю их совпадением с кем-то из критиков или исследователей, но никак не наоборот. «Умные»,  думаю я теперь, поступали, видимо, стопроцентно наоборот: цепляли фразы у других, а сами соглашались с ними).

Так вот именно нехватка материала вытолкнула меня на ещё одно благое дело: я записалась в очень древнюю библиотеку на Чистых Прудах – «в Тургеневку».  Здесь мне повезло: в читальном зале я нашла нужные мне книги и постоянно приезжала сюда заниматься. Здесь с успехом и писалась моя работа. (Это было метро Кировское в ту пору.

А библиотека была очень своеобразной: располагалась в старом деревянном доме (купеческом, как сообщил мне в разговоре кто-то из тогдашних её же читателей, с кем изредка совпадали в перекурах между работой). После написания конкретно этой работы я здесь больше не появлялась, но читательский билет у меня сохранился - средь разных старых бумажек). 

За работу свою я получила «хорошо» в зачётку, но по своей легкомысленности допустила одну большую грубую ошибку: не оставила себе черновика этой работы. Это казалось тогда столь неважным: подумаешь, курсовая! Зато теперь мне так желательно бы почитать тот опус, какой сделала в те годы, - ан, нет! Даже следов не осталось!

А ведь я тогда в другом читальном зале (периодической печати) на факультете покопалась даже в газетах 19-го века! Теперь не помню их названия, но в тех, где публиковались критические статьи на работы Гончарова. В том числе – на роман «Обрыв».

На моё тогда удивление – эти критические работы были даже в стихах! Написаны кем-то из соавторов Козьмы Пруткова (кажется, Курочкиным. Но могу и ошибиться теперь: может, А.К.Толстым?) Во всяком случае – были они очень язвительными, острословными (хотя не очень остроумными, на мой взгляд, т.к. Гончаров и его роман были мне куда ближе и милей!), даже как бы мало доброжелательными.

Кое-что я использовала в работе, кое-что выписала себе на память на листы бумаги, и несколько лет эти листы сохраняла, изредка перечитывая, но однажды, перебирая старые архивные досье, по глупости, выбросила эти записи, предполагая, что мне они уже вряд ли когда-то понадобятся****.

…Вот такие истории с моей влюблённостью в Гончарова. Она не прошла до сих пор. Для меня он остаётся – по-прежнему – фигурой кульминационной в русской классической литературе. Он даёт такой фон именно русской жизни, реальной русской жизни, и не только городской или столичной, а патриархальной – как это называли в советском литературоведении, какой не находим, по-моему, ни у какого другого писателя.

У Гоголя – это всё-таки гипербола, гротеск, насмешка. У Гончарова – действительность, как она есть.  Обожаю Гончарова! Читайте, читайте, и читайте этого писателя! Не может быть человек русским по национальности, если не затратил пары недель на прочтение его насыщенной литературы.

И читайте это именно в возрасте от шестнадцати до 25-ти лет! Ибо вы примете на себя такой духовный багаж, который поможет вам идти вперёд ещё долгие и долгие годы: с ощущением любви к своей Родине, понимания своей страны и собственных корней, благодарности к тому, кто эту Родину украшал своим добросовестным писательским трудом почти два века назад...

Впрочем, читайте этого писателя в ряду и многих других великих русских классиков, одаривших всё человечество своими благородными трудами!
____________________________________________

*** Нужно сказать, что мне подвезло: на экзамене по литературе тогда  мне попался вопрос именно по этой статье. Принимал экзамен деликатнейший Ю.В.Манн. Я трактовала ему долго и подробно эту любимую мою статью, он выслушивал, даже прервал: - Достаточно, переходите ко второму вопросу. – Но, помню, я не унялась: - Мне хочется дополнить ещё вот это и вот это… - Он выслушал, а в итоге поневоле должен был оценить знания на «отлично».
 
Замечу, поскольку к слову приходится, что в ту пору нам, студентам, было известно – Ю.В.Манн специализируется на Достоевском, пишет какую-то книжку-исследование о его творчестве. В дальнейшем, правда, я не интересовалась его литературоведческой деятельностью. Но!

Каково же было моё удивление, когда несколько лет назад г.В.Ерофеев, литератор, ведущий программы «Апокриф» на телеканале «Культура» вытащил уже очень немолодого преподавателя МГУ Ю.В.Манна на свою передачу, где речь шла о Достоевском.

В студии собралась окололитературная столичная молодёжь, как всегда на стремянке – «креативно»  – восседал ведущий и задавал тон в последующем диспуте. Не помню теперь точно тему беседы – но в любом случае это был полный разнос Достоевского и его направления в русской литературе, как и философии тоже.  Великого писателя поносили, как могли. А вжавшись в стул (или кресло) сидел страдающий (как мне казалось) Ю.В.Манн, которому и слово-то дали очень краткое на то, чтоб что-то возразить собравшимся.

Лично мне было неловко и за ведущего, и за студию в целом. Глядя на всё это, я предположила даже, что, быть может, и сам Ерофеев, и кто-то из собравшихся – вчерашние студенты Юрия Владимировича. Зачем же так благодарить своего учителя?  Показаться умнее-то всё равно им не довелось. Ну, да, главное было бросить вызов, и русской общественной мысли тоже – в лице Достоевского, это понятно. Бросили.

Только лично я вот – когда слышу от кого-то о неприятии или не понимании Достоевского, всякий раз убеждаюсь, что говорят это люди - не читавшие его, либо не умеющие заставить себя читать вообще серьёзную литературу. А таких много, я встречала за свою жизнь. Здесь просто не место разглагольствовать об этом. Это, видимо, имеет  чисто нейро-психические, психологические или физиологические причины у отдельных людей. Ну и ладно. Не читают – и не надо, никто ведь их никогда и не принуждает к этому.

Вопрос лишь в том – а зачем тогда сваливать с больной головы на здоровую? Зачем непонятно в чём винить великого человековеда, каким был Достоевский, если сам-то обеднён природой в сознании, как и подсознании? Если не по силам вмещать в себе – даже поверхностно – того, что Достоевский доставал из подспудья душ, умов, сердец, во всём разнообразии, порождённом человеческой природой?

****(Я уж где-то писала об этом: в молодости страдала слишком небрежным почерком, нередко почему-то ещё переменчивым, корявым. Потому очень не любила хранить разные черновики: их вид раздражал меня. А эти листы, помню, ещё были залиты кофе, или какао, которые я попивала в  ту пору, а жила я постоянно на съёмных квартирах, имея один-единственный стол, на одной половине которого обедала, на другом – хранила всякие рабочие бумаги. Так вот - время от времени эти бумаги страдали от опрокинутых стаканов и пролитых напитков, именно это и ускоряло  некоторые расправы с нужными черновичками.

Так были выброшены и эти, увы, записи.) Вот так и вышло, что на память мне остались одни лишь воспоминания от когда-то проделанной очень добросовестной работы. Кстати, надо сказать, что при написании курсовых (как и диплома, позднее) я никоим образом не выдерживала рекомендуемые размеры работ. Для меня это было неважно: главное, изложить весь предполагаемый материал, поглубже осветить тему. Поэтому многие мои творческие  студенческие работы объёмом значительно превосходили  рекомендуемые вузом).
27.01.2017.
(Продолжение следует)
В.Лефтерова