Послевоенное...

    Стакан коснулся губ и, опустев,
    Упал на стол решительней и злее,
    Напоминая в комнате сидящим,
    Что ночь без сна внесла свой табурет.
    Осенний дождь хлестал ночную темень.
    Окно мутнело с грязной занавеской.
    Две тени над столом склонились так,
    Что свет от лампы между ними таял,
    И та, что больше, с меньшею сливалась,
    Как речь со слухом.
                "Стало быть живой...
    А на хрена?" Кулак в суставах хрустнул,
    И тени друг от друга отделились.
    Дым самосадный колыхнулся и
    Над ними замер. Дождь, порвавший привязь,
    К окну кидался злобным псом на вора.
    "Я в трюмах гнил".
                "Ты, батя, бы не пил".
    "Вот ты ещё...Судить меня...А как же...
    И мать и ты..." Вдруг в комнате стал слышен,
    Как будто плач. И тени вновь слились.
    "Ты, батя, плюнь на это...Мамка стерва...".
    "Молчи, сопляк!" И тени разорвались.
    "Не смей так мать!.." Фитиль от лампы пил
    Последний сок, и, выпив, заметался
    По чёрным стенам отблеском спасенья,
    Ища для глаз в пространстве ближний путь.
    "Ты мать жалей". Стакан о зубы клацнул.
    Второй глоток закрыл молчанью двери.
    "Она права. Война, брат, тоже баб...".
    От лампы обе тени прикурили.
    "Ты, бать, нам не писал".
                "Ага! Напишешь...
    А что ждала не шибко - то война".
    По стенам дрожь прошла, и тени стали
    Одним для всех дрожащим покрывалом.
    И муха глупо билась о стекло,
    Не зная своей участи снаружи.
    Ладонь смела в ладонь другую крошки.
    "Ты вот что, сын...Ты мамку не тревожь".
    Огонь вдруг вспыхнул, комнату рассветив
    В последний раз, как дот закрывший грудью.
    Не изменив сидящим, высох он.
    "Иди ложись".
                "А ты?".
                "А я, быть может...".
    Но после слов ничто не изменилось.
    Лишь в полной тьме металось чьё-то "да",
    Так ни к кому в ту ночь и не приткнувшись.

                * * *