Дух прерий rude

Войдешь в дверь,
пересечешь порог,
как зверь,
серой кучей, грудой лохмотьев,
болтаний, волосатой тучей,
стаей ворон трескучей

Ввалишься в дом,
упадешь на пол,
переползешь на стул, стол,
стечешь в отклонение спинное,
ногу на ногу,
подбородок в руку.
Локтем на колено.
Превратишься в нечто несуразное и смешное.

Нежно, привычно.
Впрочем, все как обычно.

Врастешь, зарастешь.
Почесываниями, кашлями,
шмыганьем, дрыганием,
сломанными башнями
заполнишь комнату.

Резко чай потребуешь.
Всяких конфет, печений,
других желудочных приключений.
Нагло, по-хамски, цинично.
Впрочем, все как всегда,
все неизменно,
все как обычно.

Завалишь историями своими бесконечными, странными,
как ты бухал в Риме, Калуге, Берлине или Гарлеме.
Сидел за стойками их барными.
В Караганде, Воркуте, везде,
В вагоне-ресторане поезда Москва - "хрен" знает где.
В питерской подворотне, возле мусорок,
с бомжами своими любимыми
за какими-то перегородками

Потом, напившись чаю,
потребуешь налить тебе водку.
Начнешь размышлять грубым голосом,
треся торчащим из подбородка волосом.

Заведешь разговоры свои пьяные.
Что-то там про смысл жизни, служение,
постоянное по миру брожение.
Сужение горизонтов  из-за интернета
и о том, как ты не любишь лето.

Меня напоишь.
Достанешь из кармана гитару,
но не станешь на ней играть.
Используешь её как подставку под тару.

Будем глядеть друг на друга бухими взглядами,
рядом мы.
А после начнутся звуки саксофона или фортепиано. 
Потому что по-настоящему пьяные мы.
Где-то в городе вдруг,
хрен его знает где.
Где-то возле джаза, или блюза.
Слушаем.
Что-то под тёмное пиво кушаем.
Потом кофе под сигареты.
Где-то возле центра Питера,
хрен его знает где-то мы.
Возле кого-то длинноволосого и бородатого.
Вместе с ним просим счёт когда-то мы.

Часов в пять утра или в шесть,
непонятно когда.
Да и нужно ли знать?
Нужно ли кому-то считать, собирать?

Ты знаешь,
мы вместе с узбеками до этого бегали
Под дождём вдвоём, вчетвером, всемером,
всей азиатской семьёй убирали дерьмо
в пять утра за белой юной шпаной.

Он бродягой втолковывал мне смысл жизни.
Я беднягой отвечал, что мы в прогрессе зависли.

Он молчал, а потом устал.
Упорхнул, встрепенувшись с первыми лучами рассвета.
Ушел, попрося спьяну передать остальным приветы.

Журавлями в небо.
Белой линией от самолёта.
Чемоданами трансатлантического перелета.
Крыльями ангела красными, белыми.
Для кого-то нелепыми, для меня смелыми.

В день, в дверь, в окно, в любую щель.
Лишь бы быстрее, скорее.
В даль, в путь, на волю.
В картины, нарисованные маслом, карандашом
или в гжель.

И оставил меня опять одного,
среди дерганных размышлений,
закидав бесконечным количеством своих сумасшедших мнений.
Сранный, вечно бегущий к кому-то, или от кого-то

Дух прерий.


Питер
ноябрь 2016