Городская серость

Бетонные стены в огне выгорали,
Кислотного цвета город тот был
И люди, те трупы, его пожирали,
Их сладостный вид так манил.

Не умерли, конечно, те люди,
Но трупами были они в-точь,
Считали, что несли правосудие
И главное все на: «Отсрочь».

И летят обломки старых стен
На головы всем горожанам,
И в душах людей был цемент,
Сколько и воды в океане.

Тусклый город все спит на бетоне
В алчности безликих людей,
Они производят равнодушных детей
И пока город спит, он все больше потонет.

Мусор в хрущевках себя истерзает
И люди идут мимо мертвых зверей,
Душа их для этого слишком занятая,
А лица их намного скверней.

Люди забетонированы своей же
Угрюмостью в пустующем городе,
Словно разбитый в стекла фужер
Не сдохнут даже в холодном голоде.

А на станциях в метро трупы валяются,
Другие их просто цементом покрыли.
Из зацементированных выливается
Кровь серая, которой поезда напоили.

И город, и люди погрязли в тюрьме,
И не тьма, а серость поглощает,
В потухшем сознании «Лицемерь
И страдай», — говорит, в цемент утопляя.

И дома кирпич милее намного,
Чем тусклые лица серых людей,
И в церкви отца ты скупого
Спроси и узнаешь, что цветы мудрей.

В маршрутке толпится то поколение,
Словно микробы в гниющей решетке
И мертвых людей ждет затопление,
А город сам перережет им глотки.

За то, что сожрали мерцание звезд
И красное небо с вечной зарею,
И поля синеющих в море роз,
Кричал город вслед: «Каждого вскрою».

Но город тот спит и истребить
Всех ему из себя не дано,
И мечту свою во сне растворить
Удалось во много тонов.

Люди не спали и сами страдали
В сером и сером бетоне,
И цветы жизни их увядали
Всего от одного патрона.

И бледный тот город все же сияет
В закатах, разбиваясь на стенды,
И побитые стены ярко мерцают,
И не важен уже референдум.