В. Крапивину

Владиславу Крапивину

Старый моряк

Далеко от морей, на Урале седом,
На речушке с названием Турень,
Покосившись, по окна ушёл в землю дом,
«Беломором» хозяев прокурен.

Жил там разный народ: Кит-фотограф,
Соловейкин – оркестра альтист,
Некто, жалоб писавший помногу,
Мысля, будто душою он чист.

Ветеран Севречфлота – старушка,
Школьник Вовка и Митрич-коток.
От Земли и до самой макушки
Дом не низок тот был, не высок.

Но однажды жилец объявился
Новый в нём. То был старый моряк.
Ветром жизни штормов он прибился
В этот город, приняв оверштаг.

Полка книг, где одни маринисты,
И словарь В. М. Цурбана где,
Анкерок с бота «Пушечный выстрел»,
Уступивший то имя «Звезде».

Гюйс, рундук, анероид, нактоуз,
Где картушка на ста двадцати…
Словом, жить бы ему, успокоясь,
Только часто моряк наш грустил.

На стене укрепил фотокарту,
Шли там стрелки сквозь волны морей.
И в углу крепко стиснул штурвал там
Кто-то в кителе старом, как Грей.

Сядет он возле карты, закурит
Трубку старую, тихо вздохнёт,
Поседевшие брови нахмурит,
Выбьет пепел, рукою махнёт.

Как-то раз заскочил к нему Вова,
Был в морских делах интересант.
Подружиться с жильцом хотел новым,
Всей душою любя паруса.

Удивленью границ его не было тут,
Всё – впервые и вновь, если честно.
С капитаном таким он ушёл бы и в путь
Даже к рифу Мария-Тереза!

И рассказывал долго ему капитан
Про секретный фарватер, про Круг.
- Ой, а кто на стене, со штурвалом в руках?
- Пётр Петров… Самый Лучший мой Друг.

- Где же он? – Далеко, в Синекаменной бухте.
Клипер «Кречет» - слыхал про такой?
Флаг с кузнечиком поднят весёлый на юте,
Там он – Пётр… Он, поверь, и теперь молодой!

Не поверил ему тут Владимир:
- Бухты нет такой, мне ли не знать!
И ушёл он с друзьями своими
Во дворе в «дубль-штандер» играть.

Ничего не ответил ему капитан,
Лишь вздохнул тяжело и протяжно.
Лёг на «банку», которой был дряхлый диван,
И подумал о друге отважном.

И предстал в этот миг пред глазами его
Их эсминец, тот самый «Пытливый»,
Что победы хотел совершить торжество,
А достался судьбе несчастливой.

Лето – восемьсят девять. Порт Штефан-чел-Мар
У румынских лежал «златых пясцев».
По Европе полышет высокий пожар
В битве с старой, знакомою властью.

Дан приказ: «Отстоять алый стяг Октября!
Чуть кто рыпнется – дан будет выстрел!
Тут бояре вернуть захотели царя,
Нам же – верят все их коммунисты!».

И «Пытливый» стоял у причала,
Окружён чёрной сталью орлов.
Тихо море его синь-волнами качало,
Экипаж ко всему был готов.

Вдруг приходит из Центра шифровка:
«Здесь, на Скинтея, дом 25,
Наш земляк, позывные «Дубровка».
Вы должны ему ключ передать».

Решено. Отправляется Игорь
(Звали так моряка, речь о ком).
Под тельняшку – пакет, с борта прыгнул,
Чувством долга бесстрашным влеком.

Под водою проплыл метров семьдесят,
Чтоб никем незамеченным быть,
Тихо вынырнул в метре от берега,
Вылез, в город помчал во всю прыть.

А вернувшись, увидел он рядом с эсминцем
Тут большую толпу возбуждённых людей.
Если б он на мгновенье чуть поторопился,
Он промолвил бы слово железное ей.

Но запутался он в тёмном городе
Возле бара «Влад Тепеш», когда
Долго думал, в какую же сторону,
Заблудившись, стремиться куда.

Бушевала толпа и орала белугой,
Самый главный был в кепке, руками махал.
Подбежал Игорёк, и вступился за друга,
Что собравшихся здесь успокоить желал.

Говорил Пётр: «Товарищи! Тихо! Спокойно!
Мы – не Кремль, моряки мы далёкой земли,
Отстояли свободу для вас на той войне,
И теперь – снова с миром, ребята, пришли!».

Но, не внемля, толпа продолжала метаться,
Крики «Руски! Долой!» - то один, то другой.
«С вами, гады, пришло, наконец, рассчитаться
Время!» - крикнул по-русски юнец молодой.

«Руки прочь!» - крикнул Игорь, срываясь на слёзы
От отчаянной глупости, злобной вражды,
Что к дунайским брегам привела краснозвёздный
Крейсер в край, жертва что чаушесской нужды.

Кто-то выхватил «маузер», иль «форт-капитан»,
Иль пиратский «ТТ», впрочем, это неважно,
И раздался хлопок. Выстрел точный был дан.
Покраснела Петра вдруг от крови тельняшка.

«Сволочь!» - бросился Игорь, не помня себя,
На румына, лупя кулаком его в морду.
Разбежалась толпа, матерясь и грубя,
Пистолет был разбитый нетвёрдым.

Он его б задушил, только Пётр прошептал:
«Брось его. Невиновен…» - и смолк, остывая.
Игорь – мигом к нему, но – опять опоздал,
И над другом склонился, рыдая.

Был на судне совет. Был обратный поход
Сквозь шторма и опасным и трудным,
Лишь тогда, когда власти был кончен исход,
На исходе холодного грудня. 

Он не спал и не ел. И ни грамма не пил.
Помянуть даже – он отказался.
Напряжённо он думал из всех своих сил,
И ни разу притом не сорвался.

В Севастополь придя, молча в «Кактус» пошёл,
Выпил залпом бутылку всухую.
На душе его камень лежал притяжёл,
Сердце чуяло бурю глухую.

Вот и всё… Он порой на причал приходил,
И гляделся в молчании в волны.
«Пётр! Ты на небесах, я прошу, подожди!
Я приду, и мы встретимся скоро!».

А потом взял свой чёрный стальной дипломат,
И уехал в Уральские горы.
Там когда-то давно жил его старший брат,
Что училище кончил Суворова.

И теперь только хладной порою ночной
В снах приходят к нему те ребята,
Что в те чёрные дни там стояли горой
Против флагов трёхцветных орлатых.

Закурил капитан. Стук раздался.
Вовка в комнату робко вошёл.
- Не могли б вы опять рассказать мне
Про ту бухту, где друг? Хорошо?

- Что ж, садись, и меня ты послушай.
Город есть. Просто город морской.
Моряков там прописаны души,
Я туда вновь отправлюсь весной...

Засыпал капитан, снова молод, здоров,
И сквозь сон ему слышались байки.
На компасе – норд-ост, 38 узлов,
Всё сверкает – от ручки до гайки.

…Ночью Вовка уснуть очень долго не мог,
Эту бухту себе представлял.
«Путь к ней труден, опасен, суров и далёк» -
Капитан про неё так сказал.

«Вот бы дом, словно парусник, ветром гоним,
Полетел к этой бухте, как птица!
Пусть его встретит Пётр, а меня – Старый Крым,
И друзей, мне неведомых, лица!».

Лучших, верных, родных, самых главных, –
И гриневских, и владиславных!

20.7.2011, Феодосия, 2 гор. пляж