Когда б вы знали, из какого сора - беседа 4

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда.
Как жёлтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
Сердитый окрик, дёгтя запах свежий,
Таинственная плесень на стене...
И стих уже звучит, задорен, нежен.
На радость всем и мне.
  Анна Ахматова

Это, пожалуй, самые известные строчки Анны Андреевны Ахматовой. Каждому поэту многократно задавали вопросы, которые в конечном итоге сводились к одному: Откуда вы берёте темы для своих произведений? И хотя по большому счёту загадка творческого процесса навсегда таковою и останется, Анна Андреевна, по-моему, ответила исчерпывающе на этот вопрос за всех поэтов.
Действительно, сюжеты подсказывает жизнь: люди и события, с которыми она нас сталкивает, философское осмысление происходящего... радуга в небе и букашка на рубашке.

Природа творчества всегда останется загадкой, мистикой именно потому, что не исключает наличия космической связи между автором и Творцом.

Кто же диктует авторам шедевров их содержание? Каким образом скульптор, отсекая от глыбы мрамора всё ненужное, обнажает прекрасную Галатею?

Попробую с позиций своих скромных достижений на ниве Поэзии дать своё видение, проанализировать свой опыт творчества. Мои стихи часто начинаются с вибрации, с посыла, что я должен срочно записать пришедшую мысль. Этот посыл, зачастую, приходит тогда, когда записать не удаётся, и тогда возникает ситуация: «…никого не застав, ушла». Обидно бывает до слёз: эта мысль невозвратима и всегда кажется лучшей из того, что когда-либо было подарено, кем-то продиктовано. Когда же Благословение исполняется, то нередко приходит ощущение того, что текст, действительно, диктуется. Кто-то водит рукой поэта (почти, как в случае механического письма на сеансе медиума), и правка почти не бывает необходимой. Более того, когда случается через какое-то время перечитать записанное, не оставляет чувство удивления от того, что под этим текстом стоит моё имя. Особенно остро я это чувствую при эзотерическом содержании стихов. Друзья, занимающиеся этим предметом серьёзно, неоднократно указывали, что я пишу о том, чего знать ещё не могу, т.е. являюсь порталом, передатчиком чьих-то мыслей.

Но такое случается далеко не всегда, и Поэт усердно строгает волшебное бревно, извлекая из него Буратино, «изводит единого слова ради тысячи тонн словесной руды», как очень точно выразился Владимир Маяковский. Чаще всего поэту самонадеянно кажется, что он сам является Демиургом – Творцом написанных им строк. Да простят меня не целованные Богом в темечко сочинители, в их случае может оно так и происходит, ибо, как мудро сказал в своё время Шолом-Алейхем: «Талант, как деньги. Есть – так есть, нет – так нет…». Правда, все мы слышали о чудесных случаях, когда после серьёзных травм головы люди начинали творить, становились ясновидящими… Я лично знаком с прекрасным поэтом, который стал таковым в зрелом возрасте после пережитой им клинической смерти. Но это уже не тема настоящей беседы.

Поиск рифм в значительной степени влияет на первоначальный замысел стиха, увлекая поэта в дотоле ему неизвестное.

Хочу проиллюстрировать вышесказанное несколькими конкретными примерами из собственного арсенала написанных мною стихов. У каждого из них имеется своя история, зачастую забытая, но несомненно навеянная каким-либо событием, художественным полотном, интересной мыслью, понравившейся рифмой или даже отдельным словом.

Я совершенно ясно помню, например, с чего начиналось стихотворение "Разочарование», написанное без малого полвека тому назад. Люди моего поколения хорошо помнят необходимый атрибут любого домашнего очага – круглый, громко тикающий будильник на ножках, ход которого зачастую отличался от звука хронометра тем, что «хромал», т.е. тикал неравномерно: тик-так, тик-так…
И вот однажды этот звук обратился в моём сознании в такую поэтическую строку: Будильника усталая походка озвучивает тусклый интерьер… Мне показалось, что так ещё о будильнике не сказал никто, возникший образ настоятельно искал воплощения, и я поместил его в специально созданный для этого сюжет: Сейчас я прочту вам стихотворение «Разочарование» и станет ясно, что я имею в виду.

Я ждать устал, когда заснёт твой сын
За ширмою, в кроватке деревянной,
И посмотрел украдкой на часы –
Ещё не поздно, но уже не рано.

Я осмотрелся: выцветший торшер
И канделябр – недавняя находка,
Будильника усталая походка
Озвучивает тусклый интерьер.
Пеньки свечей подмигивают робко,
Отбрасывая хоровод теней,
Едва заметна в сумраке верёвка,
Забытый лифчик съёжился на ней.

Я обещал, – и ты ждала, конечно.
Твои надежды – тоненькая нить:
Я свой визит легко мог отложить
На день, неделю, может быть, на вечность…

Но я пришёл, терзаемый развязкой,
Затем, чтобы, себя переломив
И неохотно расточая ласки,
Согреть тебя в ответ на твой порыв.

Напрасно ожиданье – сын не спит,
Остыл в стакане терпкий чай цветочный,
Будильник хромоногий, как нарочно,
Всё громче по моим вискам стучит…

На цыпочках сквозь полумрак гостиной
Я проскользнул, прикрыв бесшумно дверь…
А жизнь казалась непомерно длинной,
И за окном проказничал апрель.

Интересный факт, также проливающий некоторый свет на появление определённой тематики в одно и то же время у разных поэтов: Через два-три месяца после написания этого стиха я вдруг нахожу, напечатанное, кажется, в журнале «Юность» стихотворение Евтушенко «Благодарность».
Она сказала: "Он уже уснул", -
задёрнув полог над кроваткой сына,
и верхний свет неловко погасила,
и, съёжившись, халат упал на стул…

А вот пример написания стихотворения совершенно другого содержания, созданного на основании совершенно иного импульса к его созданию: Как-то по электронной почте я получил стихотворение потрясающего эмоционального воздействия. Это было зарифмованное описание события, имевшего место в 1941 году у расстрельного рва. Молодая девушка Сима Штайнер набросилась на офицера СС и перегрызла ему горло… Стихотворение, которое не могло оставить читателя равнодушным, было написано крайне слабо с литературной точки зрения. Скажем, Поэзией это не было… Я помню охватившее меня поначалу чувство раздражения, мысль о том, что автор своим неумелым пером, как бы, написал не теми красками картину произошедшей трагедии. Несколько остыв, я понял, что был неправ, и хотя тема, безусловно, заслуживала иного исполнения, у автора, как человека творческого, возникла потребность увековечить память героического противостояния злу, выплеснуть то, что наболело, тревожило, и он сделал это так, как смог! И я сказал себе: "Ты можешь лучше? Так сделай!!" И я написал стихотворение «Расстрел».

Голые люди - расстрел на Подоле…
Дети с глазами, как синее море,
Карие очи красавиц еврейских,
Старые люди со скорбью библейской…
Криками смерти и голосом пули
Воздух наполнен, как зноем в июле.
Только морозно, и страшно, и жутко…
Мамы, едва не лишившись рассудка,
Прячут детишек за спинами старших.
Взвод полицаев, безжалостных, страшных,
Смертью багровой, как спелый бурак,
Переполняет бездонный овраг.
Обувь, одежда, тела под ногами
Зверски истоптаны их сапогами.
Жизнь замирает у грязной земли
С каждой охрипшей командою: «Пли!»

Немец эсэсовским блещет мундиром,
Видно, недавно он стал командиром,
Здесь он хозяин, судья, властелин,
Этот надменный холёный блондин.
“Judischen Schweine” пред ним, а не люди,
Девушки прячут стыдливые груди,
Белые, словно испачканы мелом…
В новом ряду под нещадным прицелом
Видит он образ красавицы статной,
И ухмыльнулся фашист плотоядно.

Думает он: «Эти скорбные лица
Мерзки и жалки, но эта девица
Так хороша, молода и невинна…
Даром, что младшая дочка раввина,
Смерть ей отсрочу я временным пиром» …
И подошёл к ней, упёршись мундиром:
«Эта Wir werden nicht надо стрелять,
Рейху послужишь, еврейская бл&дь».

Злость на восставших губах закипела,
Страшно зубами она заскрипела,
В глотку фашисту, взметнувшись всем телом,
Мёртвою хваткой вцепиться успела,
Рвала зубами артерию, жилы,
Плоть напрягая, пока были силы.
Брызнула кровь, как вскипевшая брага,
Их увлекая в безумье оврага…

Свадьбы кровавой не видел слепец –
Дочери юной несчастный отец,
Старый раввин, он твердил, как присягу,
Древней Кол-Нидре короткую сагу,
Мерно качаясь, просил он у Бога…
Только сгорела его синагога.

При всей невозможности охватить тему целиком, поскольку тонкости творческого процесса никогда, я полагаю, не будут полностью раскрыты, опишу ещё одно, казалось бы совершенно незаметное для простого глаза событие, послужившее «триггером» к написанию стихотворения «Улитка». Когда после дождя или просто поливки газонов улитки выползают на тротуар, моя жена всегда относит их обратно в траву, чтобы уберечь от неосторожного прохожего. Конечно, большинство проходящих мимо людей обойдут хрупкое создание стороной, но только поэт способен создать поэтическую зарисовку этой незатейливой темы, особенно, если на глаза ему попадается интересная «подсказка» в виде незаурядной строчки, появившаяся, видимо, не случайно. В моём случае эта строчка пришла от поэта Валентина Бобрецова: «Под ноющей ногой хрустит моллюск».

Выползла улитка на дорогу.
Дождь прошёл,
асфальт прохладен, пуст.
Невдомёк прохожему и дрогам,
как он хрупок – маленький моллюск.

Проклинаю ноющую ногу,
экипаж слепой, как Божий суд.
Медленно к печальному итогу
тащится душа,
уж слышен хруст
сапога бездушного – то дворник
полупьяный бродит поутру...

Только я, подняв её за «домик»,
опустил во влажную траву.

То, что я вам сейчас прочту, является литературной компиляцией. В неё включены известные всем нам сточки из стихов Булата Окуджавы с минимальной поэтической обработкой.

Прощальная Песня
Как много, представьте себе, доброты…
Б. Окуджава

Последний троллейбус по улице мчит…
Щемящая нежность уснула в ночи.
Ты боль мою песней прощальной залей,
Троллейбус последний, последний троллей…

Арбат, мой Арбат земляка потерял.
Здесь Моцарт на старенькой скрипке играл,
Здесь Прошлое стало ясней и ясней…
Троллейбус последний, последний троллей…

Всю ночь до рассвета кричат петухи
О том, что сиротами стали стихи,
Земля ещё вертится – в сговоре с ней
Троллейбус последний, последний троллей…

Надежды оркестрик и Ленька Король…
У лирика в сердце булатная боль.
…оборванной жизни апрельский ручей…
Троллейбус последний, последний троллей…

Грохочет сапог… И жене все простит …,
И девочка плачет, и шарик летит…
И молодость наша – театр теней…
Троллейбус последний, последний троллей…;