М

От того ли, что не дано удержать,
Руки бессмысленно падают на колени.
Мама, проходят дни и недели,
И весна наступает опять.
Но это другая весна.
 
Будем ли пить на рассвете зеленый чай,
Будем ли до хрипоты ругаться за прозу?
Мама, все меньше теперь остается вопросов,
И слова отслеживаются – не дай Бог невзначай.
Шарахаешься, как от ужасного сна…
 
Как бы начать… Сколько тому уже зим?
Сердце в ладошке теперь совсем не уместишь.
Я научилась. И ты когда-то заметишь,
Что все эти страшные раны обращаются в дым.
И объясняются: каждому - по судьбе.
 
Я так хочу, чтобы снова ложилась рука
Мягко на голову и непослушные пряди,
Приглаживала. Даже не к месту, некстати,
Но все-таки нежно или с сердинкой слегка.
Это ведь больше никто не позволит себе.
 
Но вот оно утро. В нем нет ничего от беды,
Тревога не смеет пока постучать в мои двери.
Но ты мне не веришь. И я себе будто не верю.
И, обернувшись, свои не узнАю следы.
И обращаюсь к снегу: скорей бы пошёл…
 
Это важнее всего – ничего не скрывать,
Не таить от себя, не шарахаться собственной тени.
Завтра суббота, за ней придет воскресенье.
Будет достаточно времени повоевать
С собственным сердцем, не зная в итоге, за что.
 
Вот так разрывается нить самой чистой любви,
Хватаешь концы и завязываешь. И не можешь.
Мама, мы стали с тобой совсем непохожи.
И только по памяти хочется шею обвить –
Детство, спасибо ему. И оно же – виной.
 
Как мы с тобой пойдем, ведь придется идти?
Чем мы поможем друг другу, какими словами?
Как нам понять, как поменяться местами?
Кто не забыл еще это слово – «прости»?
Кто еще может с повинною головой?
 
Знаю, я все-таки знаю, чей вырвется вздох.
Где-то внутри еще мчит самолётик-бумажка…
Мама, прости мне, прости все на свете промашки.
И пусть обернется прощение пулей в висок.
Голова – решето, но выльется память - не кровь.
 
Закончатся рифмы, а прочее – это ложь.
Что километры, когда мы уже не скучаем?
Я не имею права, но все же прощаю.
И возвращаю тебе, надеясь, возьмешь
Все, что и можно вернуть – только боль и любовь.