1812 Смятение в умах ч 161

Ч 161
Смятение

Смятение в кругах,вершивших суд над правом каждой речи,
Смогло перевернуть страницу повеления беды,
Царь принял молча прения сторон до главной встречи,
Решившей судьбы мира и страны.

Она сжималась в горечи любви и покаяний,
В сердцах ,воспринимая гнев людской,
Готовясь жертву принести на волю Высших Рода Воздаяний,
Вернув Душе в Божественной Любви  Покой.

Порушенный,сгоревшим заживо Смоленском,
В глазах солдат,пылая пламенем к Отечеству Любви,
К России ,в каждом Душу развернув открытым сердцем,
Призвав народ,свершить победу в эти дни.

Любые жертвы положив Святою Верой на Алтарь Победы,
Не пощадив ни живота , ни жизни для Любви Святой,
Провозглашая сутью Православной Веры,
Обет защиты Родины в единственный настрой.

Взывая на просторах Родины Любимой,
Взять в руки вилы , косы , топоры,
Навстречу  выйдя ходу тёмной силы,
Горящей повеленьем диким тьмы.

Народа счастье поглотившей,закрывая дымом право,
Увидеть Солнце в небе ,восходящее с утра,
Светить и верить в жизни славу,
Славян позвавших Силу Вечности в себя.

Обьединившись силой древней рода,
Стоявшей вечно на краю земли,
Сдержав на сечах ,тьму не одного похода,
И сдюжив не такие Вечности Миры.

Унявшие в победах на большой крови
Раздор и поношенья рода,
Оставив биться в сердце  Дух Творения Земли,
И день и час назначив покорения разнузданной свободы.

Сознав куда пришли,стеная сердцем и словами,
Рождёнными на Счастье Богом и Душой,
Из века в век ,целуя в храмах и холя руками,
Святой простор Величия Земли Родной.

              В ночь на 31 июля царь выехал из Москвы и направился в Петербург, куда прибыл 3 августа.Невеселые вести посыпались на него в ближайшие дни из армии. Для публики можно было всячески выказывать ликование по поводу «победы» Витгенштейна над Удино и умалчивать о том, что на другой день эта победа сменилась поражением и смертью Кульнева. Для публики можно было настаивать на успехах генерала Тормасова, одержанных над генералом Рейнье (на южном фронте), но Александр знал, что за этим успехом последовало полное затишье, что у Тормасова не хватило уменья и сил развить свой успех. Правда, утешительным было то, что австрийские «союзники» Наполеона явно вели себя двусмысленно и Шварценберг, очевидно, вовсе и не желал серьезно угрожать Тормасову. Но во всяком случае важнее всего было движение Наполеона от Витебска на Смоленск.
              Паника среди аристократии, в царском окружении, в царской семье росла не по дням, а по часам. Первые, еще темные, неясные слухи о падении Смоленска ее усиливали. Ермолов, Багратион, Беннигсен громко говорили, что если так дальше вести дело, то Москва погибла. Но кого же назначить вместо Барклая? Страх дошел до того, что царю стали в глаза говорить всю правду, забывая об этикете. И хотя больше всех об этом говорила его родная сестра, но царю от этого смягчающего обстоятельства было не легче. «Ради бога, — заклинала брата Екатерина Павловна, — не берите командования на себя, потому что необходимо без потери времени иметь вождя, к которому войско питало бы доверие, а в этом отношении вы не можете внушить никакого доверия. Кроме того, если бы неудача постигла лично вас, это оказалось бы непоправимым бедствием вследствие чувств, которые были бы возбуждены» [2].
         Между тем из армии приходили такие вести, которые не позволяли дольше медлить с решением вопроса о главнокомандующем.Положение Барклая в армии после падения Смоленска сделалось просто невозможным. В Дорогобуже все корпусные командиры явились к цесаревичу Константину и заявили ему о дурном состоянии армии, о неравной борьбе, «в особенности если армией будет продолжать командовать Барклай де Толли». После этого Константин, никогда не блиставший избытком мужества, явился к Барклаю просить о паспорте для отъезда из армии. Барклай пробовал переубедить Константина, но тот все-таки уехал, заявив, что он хорошо знает положение и что он едет в Петербург, чтобы заставить своего брата заключить мир [3].
             Конечно, отъезд Константина был немедленно использован против Барклая. Делу был придан такой оборот, будто Барклаи «выслал» цесаревича из армии, а Константин «является в самом лучшем свете, несмотря на свое предосудительное поведение, так как говорят, что генерал его захотел удалить за то, что он громко высказывал правду» [4].
Но хуже всего для Барклая была яростная борьба Багратиона против него, необычайно обострившаяся.
Отношения между Багратионом и Барклаем после выхода из Смоленска с каждым днем отступления становились все напряженнее. Багратион стал в самом деле обращаться с Барклаем как с подозреваемым в измене. Наконец 28 августа Багратион получил рескрипт царя о назначении Кутузова вместо Барклая. В тот же самый день, войдя в Максимовку, он пишет следующее письмо Барклаю, который был тут же, в армии, но с которым князь Багратион предпочел не переговариваться, а переписываться: «Милостивый государь Михаил Богданович! По мнению моему, позиция здесь никуда не годится, а еще хуже, что воды нет. Жаль людей и лошадей. Постараться надобно идти в Гжатск. Но всего лучше там присоединить Милорадовича и драться уж порядочно. Жаль, что нас завели сюда и неприятель приблизился. Лучше бы вчера подумать и прямо следовать к Гжатску, нежели быть без воды и без позиции; люди бедные ропщут, что ни пить, ни варить каши не могут. Мне кажется, не мешкав, дальше идти, арьергард усилить пехотой и кавалерией и уже далее Гжатска ни шагу. К тому месту может прибыть новый главнокомандующий. Вот мое мнение; впрочем, как вам угодно. Посылаю обратно план, который снят фальшиво, ибо торопились снимать. С истинным почтением ваш покорный слуга кн. Багратион». Багратион до такой степени не может осилить своей ненависти, что он уже злорадно объявляет Барклаю об отставке как о чем-то само собой разумеющемся и, к счастью, уже случившемся.. «Нас завели... План снят фальшиво...» — Барклай и без этих выражений знал, как Багратион его называет.
В это же время — и явно демонстративно — Багратион выслал из своей армии, подозревая в шпионстве, состоявшего при ней подполковника Лезера. Собственно, из очень неясного, как обыкновенно у Багратиона, не весьма литературно написанного сопроводительного письма к Ростопчину можно понять следующее: Барклай поместил этого Лезера к Багратиону, чтобы тот доносил ему о Багратионе, а Багратион полагает, что этот Лезер исполняет также шпионские обязанности в пользу французов: «Сей подноситель подполковник Лезер находился при вверенной мне армии по отношению министра военного для употребления должности полицейской... Наконец выходит, что господин сей Лезер более нам вреден, нежели полезен, почему и счел за нужное немедленно отправить к вашему сиятельству, прося вас всепокорнейше приказать за ним присматривать и не давать никакого способа иметь переписку с родственниками своими или с кем ни на есть» [5].
Вся эта история с Лезером кончилась уже через три дня после отставки Барклая, но началась, когда Барклай еще был главнокомандующим.
17 августа князь Волконский привез Александру письмо от графа Шувалова, писанное из армии еще 12 августа, т. е. до падения Смоленска. Письмо было самого тревожного и печального свойства: «Если ваше величество не даст обеим армиям одного начальника, то я удостоверяю своей честью и совестью, что все может быть потеряно безнадежно... Армия недовольна до того, что и солдат ропщет, армия не питает никакого доверия к начальнику, который ею командует... Продовольственная часть организована наихудшим образом, солдат часто без хлеба, лошади в кавалерии несколько дней без овса; вина в этом исключительно главнокомандующего, который часто так плохо комбинирует марши, что главный интендант ничего не может поделать. Генерал Барклай и князь Багратион очень плохо уживаются, последний справедливо недоволен. Грабеж производится с величайшей наглостью... Неприятель свободно снимает жатву, и его продовольствие обеспечено». Ермолов хорош, но при таком начальнике ничем помочь не может: «Нужен другой начальник, один над обеими армиями, и нужно, чтобы ваше величество назначили его, не теряя ни минуты, иначе Россия погибла».
Комментарии
[2] Переписка Александра I с Екатериной Павловной, стр. 81. Jaroslaw, Се 5 aout 1812.
[3] Показания майора Пиотровского маршалу Бертье. ГПБ, рукописн. отд., арх Н. К. Шильдера, К-б, № 10, без точной даты, 1812. Граф Красинский — Наполеону. Копия.
[4] Переписка Александра I с Екатериной Павловной, Jaroslaw. Се 5 aout 1812, стр 81.
[5] Отечественная война в письмах современников, № 97. Князь Багратион — графу Ростопчину (собственноручно). 20 августа 1812 г., деревня Дурыкина на реке Москве.
[6] Отечественная война в письмах современников, № 65. Граф Шувалов—Александру I. Moschinki, le 31 juillet 1812.
Е.В. Тарле «Нашествие Наполеона на Россию»

Успехи русских , избегавших главного сраженья,
Так раздражали во французском лагере сердца,
Что до сих пор нам не поверить в обвиненья,
О качествах в Отечестве рождённого словца.

Вокруг интриг , казавшихся делами,
Спасавшими Россию с древних пор,
Привыкшую творить Великими умами,
Её Величие Любви ,не принимая в спор.

И дань осознанному "тренду" завтра ,
В Душе талантливо легка,
Не принимая дух веления азарта,
Всё обьяснить со слуха знатока.

Вписавшего в историю те строки,
В которых нет теперь нужды,
Убрав в Отечестве все сроки ,
Для проявления заявленной вражды.

Скопившейся в анналах поколений,
В оценках осознания причин,
Ваявших Дух и Славу Достижений,
Великой Верой в одолении личин.

Творящих смертью русской славы,
Фантазии немеркнущий полёт,
Давлеющий умы ,Величием Державы,
Освоившей над ними быстрый взлёт.

Развеяв в Душах мифы и легенды,
Величием Божественной Любви,
Творящей Дух Любви Нетленный,
Сиянием Божественной Земли.