Столковаться с целым человечеством...

      С Леонидом Николаевичем Мартыновым я познакомился весной 1955 года, хотя стихи его к этому времени знал уже десятилетие.
      Помню, как в 1945 году его книга «Лукоморье» ходила по рукам, в библиотеке Литературного института имени А.М.Горького взять её было невозможно.
      Нас захватила необычность его стихов, их свободная разговорная стихия, мудрость, покорила улыбка поэта – то добрая, а то ироническая; сказочность, переплетающаяся с самыми достоверными подробностями жизни:

                Возвращались солдаты с войны.
                И прошли по Москве, точно сны,—
                Были жарки они и хмельны,
                Были парки цветами полны.
                В зоопарке трубили слоны,—
                Возвращались солдаты с войны!

      В честь солдат-победителей «в зоопарке трубили слоны»! А ведь многие из нас только-только пришли из госпиталей и легендарных полков и дивизий. Пришли в гимнастёрках и шинелях, на костылях и с наградными планками и нашивками за ранения.
      И рядом с этими стихами жила настоящая сказка:

                Замечали -
                По городу ходит прохожий?
                Вы встречали -
                По городу ходит прохожий,
                Вероятно приезжий, на вас не похожий?
                То вблизи он появится, то в отдаленье,
                То в кафе, то в почтовом мелькнет отделенье.
                Опускает от гривенник в цель автомата,
                Крутит пальцем он шаткий кружок циферблата
                И всегда об одном затевает беседу:
                «Успокойтесь, утешьтесь - я скоро уеду!»
                … Я уеду туда, где горят изумруды,
                Где лежат под землей драгоценные руды,
                Где шары янтаря тяжелеют у моря!
                Собирайтесь со моною туда, в Лукоморье!

      И вот, поступив на работу в журнал «Юность» после окончания Литературного института, я решил обратиться к поэту – попросить у него подборку для одного из первых номеров.
      Меня удивил его адрес: 11-я Сокольническая улица, дом 11, квартира 11.
      А как потом выяснилось, и жилплощадь, которую он занимал вместе с тёщей и женой Ниной Анатольевной, равнялась 11 метрам. И проживал он там ровно 11 лет. А ордер на другую квартиру получил 11 марта. Эта загадочная цифра 11 словно бы умышленно подбиралась им в самых различных случаях жизни.
      Комната на 11-й Сокольнической улице действительно была мала. Книги не помещались в ней и стояли стопками в коридоре дряхлого деревянного дома полусельского типа.
       Здесь и жил поэт, который имел полное право сказать о себе, что он умеет:

             Столковаться с целым человечеством
             И остаться
             Всё ж
             Самим собой!..

      Я не причислил бы Леонида Николаевича к людям общительным. Встретил он меня с прохладцей, был минимально вежлив, но не более.
      Впрочем, это легко понять… Ровно десять лет его стихи не появлялись в печати – ни в журналах, ни в газетах, не говоря уже о книгах.
      Случилось это после публикации нескольких статей, посвящённых его творчеству. Вот что писала В.Инбер в 1946 году в «Литературной газете» по поводу его книги «Эрцинский лес»: «… неприятие современности превращается в уже неприкрытую злобу там, где Мартынов говорит о своём современнике…»
      И это относилось к прекрасному человеку, патриоту, большому поэту, влюблённому в свою землю, в её историю, в её людей!
      И как достойно ответил на это поэт:

              Будто Впрямь по чью-то душу
              Тучи издалёка
              С моря движутся на сушу
              С запада, с востока.

               Над волнами
               Временами
               Ветер возникает,
               Но волнами, а не нами
               Грубо помыкает.

              Он грозится:
              – Я возвышу,
               А потом унижу!
               – Это я прекрасно слышу
               И прекрасно вижу.

                Возвышенье,
                Униженье,
                Ветра свист зловещий...
                Я смотрю без раздраженья
                На такие вещи.

                Ведь бывало и похуже,
                А потом в итоге
                Оставались только лужи
                На большой дороге.

                Но чего бы это ради
                Жарче керосина
                Воспылала в мокрой пади
                Старая осина?

                Я ей повода не подал.
                Зря зашелестела.
                Никому ведь я не продал
                Ни души, ни тела.

                Огненной листвы круженье,
                Ветра свист зловещий...
                Я смотрю без раздраженья
                На такие вещи.

      Словом, настороженность поэта в общении с незнакомыми людьми была вполне объяснима…
      В ответ на мою просьбу дать мне стихотворение для «Юности» он выразил сомнение в том, что они могут быть опубликованы. Но, после моей настоятельной просьбы, согласился показать их.
      Из двадцати стихотворений, с которыми он познакомил меня, я отобрал десять. Пока я их читал, он всё время повторял:
      – Это, вероятно, не пойдёт…  Это, вероятно, тоже не то…
      А когда у него закрадывалось особое сомнение, он обычно говорил:
       – Как скажет Ниночка! Она-то уж точно знает, что к чему! – И показывал стихи жене с доброй, но, впрочем, и лукавой улыбкой.
       Вообще мимика и жесты Леонида Николаевича были очень энергичными и выразительными. Они во многом дополняли его немногословные высказывания и реплики…
       Насколько я знаю, сам он в послевоенное время стихи никуда не отдавал, не предлагал, считая, что, если в них есть нужда, издатели сами к нему обратятся. Так оно чаще всего и бывало – за стихами к нему приезжали домой.
        Он вообще мало заботился об издании своих стихов. Но зато часто советовал мне обратиться то к одному, то к другому литератору, которые могли быть интересны для альманаха «Поэзия».
        Так, по его совету я познакомился с Виктором Григорьевичем Утковым, написавшем для альманаха интересную заметку об авторе замечательного «Конька-Горбунка» П.Ершове и передавшим нам его неопубликовавшееся стихотворение…
        Как-то я (это было уже в последние годы его жизни) обратился к Леониду Николаевичу с предложением составить книгу лучших его стихов, чтобы издать её в «Молодой гвардии». Это было давней моей мечтой.
        Но он ответил мне, что это его нисколько не интересует, это уже всё в прошлом. Он не раз говорил мне:
       – Поэт в каждой книге должен нести что-то новое по сравнению не только с книгами других авторов, но и по сравнению с о своими же предшествующими книгами, а не торговать старыми товарами.
       А вот идею составления книги его ранних стихов, публиковавшихся лишь в периодике (в основном в Сибири) и не входивших в его прежние книги, он поддержал…
      Я почти ежедневно бывал у Леонида Николаевича, когда мы поселились в одном доме на Ломоносовском проспекте.
      Постепенно он стал относиться ко мне доверчивее. И за четверть века нашего знакомства мне открылись некоторые его привычки и пристрастия, его взгляды на поэзию, на труд поэта, на отдельных поэтов. Хотя свои оценки он давал весьма редко и неохотно, только в том случае, если требовался прямой ответ.
Леонид Николаевич с юношеских лет (об этом он и сам писал неоднократно) уважал В.Маяковского и его друзей-футуристов. И в этой своей любви был очень последователен. Поэтому, когда я в одном из своих стихотворений неодобрительно отозвался о Бурлюке и Кручёных:

                Был фокусник Кручёных
                И был фигляр Бурлюк, –


       Леонид Николаевич пожурил меня за это:
       – Коля, это были интересные и талантливые люди. Зачем же их трогать?
       Когда я писал о нём статью, попросил его рассказать о первых шагах в литературе, о первом приезде в Ленинград и в Москву. И вот что он мне сообщил:
      – В Ленинград я приехал с тремя целями:
1. Переплыть Неву.
      Это я легко осуществил, поскольку без труда и неоднократно переплывал более могучую и своенравную реку – Енисей;
2. Напечатать свои стихи в одном из ленинградских журналов. Мне повезло. Заведующий отделом поэзии Николай Тихонов опубликовал мои стихи в «Звезде»;
3. Поступить в Ленинградский университет.
      Меня туда не приняли, поскольку у меня не было среднего образования – я окончил всего 4 класса.
      Впрочем, Леонид Николаевич сам изучил несколько европейских языков и прочитал огромное количество книг, так что был одним из самых образованных людей в нашей литературе.
       Из дома в последние годы он почти не выходил. Исключением были лишь утренние прогулки за газетами. Он обычно покупал «Юманите» и «Униту».
       В это же время мне неоднократно приходилось слышать от него такое мнение, что поэту необязательно вести кочевой образ жизни, постоянно куда-то ездить. Он считал, что с помощью книжных знаний и творческого воображения поэт может создавать свои произведения, поведать о своём мире.
       Хорошо ему было так говорить, когда он в двадцатые-тридцатые годы, будучи корреспондентом омской газеты, объездил всю Сибирь вдоль и поперёк…
Леонид Николаевич много курил. От спичек он никогда не прикуривал – не переносил запаха серы. Стоило мне достать коробок спичек, как он умоляюще вскрикивал:
      – Коля, ради Бога, не зажигайте спичку. Я вам дам зажигалку!
     В последние годы курить он бросил. А когда я закуривал в его доме, говорил мне:
      – Немедленно бросьте курение! Что вы делаете, зачем травите себя?
      – Но ведь вы сами курили много и долго…
     Он незамедлительно и резко отвечал:
      – Был глупым!
      Леонид Николаевич замечательно плавал. В Коктебеле он заплывал за километр от берега, и его возвращали.
      А мне он постоянно повторял:
      – Коля, научите Руту (мою дочь) иностранному языку и немедленно научите плавать!..
      Неоднократно я был свидетелем, как Леонид Николаевич работал над стихами. Когда возникала необходимость править строки, он делал это очень быстро, создавая множество вариантов. Он читал их несколько раз на разные лады, а потом выбирал один из них, советуясь с присутствующими, прислушиваясь к их мнению.
      Стихи Леонид Николаевич читал своеобразно, активно пользуясь жестами и мимикой. Но – невыразительно, с бормотанием, не умел наладить контакт со слушателями. Я с ним вместе читал стихи на заводе Лихачёва и видел, как ему трудно достаётся выступление. Вероятно, поэтому он и не любил выступать, шёл на это крайне редко…
      У Леонида Николаевича была обострённая боязнь всякого рода инфекций. Так, он назначал мне с вечера, скажем, встречу на завтра. А потом звонил рано утром и предупреждал:
      – Коля, сегодня ко мне не заходите. Кажется, у меня начинается грипп, насморк уже есть…
      – Ну и что?
      – Я могу вас заразить.
      – Да я этого не боюсь.
      – Нет, нет, надо отложить встречу, а то вы и сами заразитесь и своих домашних тоже перезаразите…
       И если чувствовал, что у меня тоже что-то неладное со здоровьем, переносил встречу.
       Леонид Николаевич редко давал оценку чьей-то поэзии или отдельным стихам. Не любил ни комплиментов, ни разносов. Но когда было необходимо, высказывал своё мнение о стихах очень откровенно и даже резко.
       Так, однажды я попросил прочитать его мою поэму «Песня света» и высказать о ней своё мнение.
       После прочтения он сказал мне, что первая часть ( несколько романтическая) ему понравилась. А вот о второй отозвался неодобрительно. Особенно ему не понравилось в ней обстоятельное описание действий, быта, обстановки:
       – Это – неинтересно. Это – бытописательство. Это каждый может.
      Он любил стихи с выдумкой, с фантазией. Поэтому не принимал, скажем, стихи такого замечательного поэта, как А.Т.Твардовский. он говорил:
       – Каждый может написать о том, что видит, сделать словесную фотографию. Поэт – творец, фантазёр, мечтатель… Вот прозаик Твардовский великолепный. Какие у него прекрасные очерки о войне! Он ещё напишет такую прозу!..
       Видимо, поэтому же он совсем не признавал как поэта П.Васильева.
       В то же время в прозе он, видимо, уважал обстоятельность и точность, следование фактам.
       Когда В.Катаев настоятельно советовал мне написать повесть о юности С.Есенина, Леонид Николаевич самым решительным образом отговаривал меня от этого:
       – Вы же очень мало знаете об этом периоде в жизни поэта. Да и никто его достаточно не знает!
       А когда я всё-таки съездил в Константиново, пытаясь собрать какие-то сведения о юности С.Есенина, и рассказал Леониду Николаевичу о тех дорожных приключениях и встречах, которые случились со мной во время поездки, он горячо рекомендовал:
       – Коля, вот и пишите об этом – о своих спутниках, о встречах в дороге… Это же так интересно!..
       Леонид Николаевич прекрасно чувствовал наше время, следил за всем, что приносил каждый день. Я помню, как ликовал он, когда узнал о полёте Ю.Гагарина в космос, восхищаясь силой и смелостью человека:

                Когда
                Весенним утром ясным,
                Земля, вознёсся над тобой
                В своём комбинезоне красном
                Пилот, от неба голубой.