Передрий Ольга. Завещано беречь

Завещано беречь

Вот и зима пожаловала. Укрыла своим белым саваном округу, принарядила в ажурное кружево леса да долины, припудрила их, приукрасила, спрятав печаль-тоску, моросящую да грязь-распутицу осеннюю.
Всё белым-бело кругом. Даже дым из труб белыми облаками к небу поднимается. Детворе воля-вольная. За салазки – да на горку кататься скорей. Да и взрослым на душе легко. Мороз колется, а дело спорится. Вот как раз в такой-то день казачок станичный Козьма и решил в лес за дровишками отправиться. Лошадка у него резвая, скоро бежит. Путь не близкий лежит, но Козьма не тужит, знай себе песню поёт, да пейзажами зимними любуется.
Вот уж и опушка лесная показалась. Попридержал сивую Козьма, на просеку свернул, где на делянке дрова лежали. Принялся он их грузить на розвальни да бечёвкой увязывать, чтобы по дороге не растерять.
Вдруг почудилось,  показалось ему, будто кличет кто-то. Он прислушался – тишина вокруг. «Прибайдюжилось», – подумал казачок. Только за дело принялся, как опять окликают его. Нет, не чудится. И  пошёл на зов потихонечку. Всё ближе голос слышится, да не видит он никого. «Где ты, мил человек, покажись? Зачем кликаешь?» – закричал Козьма.
И вдруг показалось что-то из-за дуба старого. Показалось и опять спряталось. А Козьму азарт взял, что за диво такое,  что с ним шутки шутить вздумало? В один миг подскочил он, глядь, а под деревом сидит дедушка. Бородища ниже пояса, сам седой, как лунь. Одежонка у него ветхая. Продрог, видать, от холода, дрожит как лист осиновый. «Здорово ночевал, дедуню? Ты меня кликал?» А у деда то ли от мороза, то ли от страха зуб на зуб не попадает, словечка вымолвить не может. А в глазах мольба о чём-то стоит. «Э, да ты замерз старый. На вот шубу мою овчинную», – говорит Козьма да старца своим полушубком укрывает.
Отогрелся чуток дедушка, успокоился.
«Спасибо, – говорит Козьме, – за слова твои ласковые, за заботу твою и участие. Вижу, добрый ты казак. Видать, ты спасение мое и есть. Хочу я тебе за сердечность твою тайну одну поведать. Я, мил человек, в лесу этом давно живу, почитай, семь десятков лет. И покинуть его никак не могу, не в моей власти это. Наказал меня Господь за глупость и жадность мою человеческую. Когда молод был, торговал помаленьку. И всё мне хотелось в купцы выбиться. В местах этих тогда казачки редутом стояли. Вот я привозил им сюда крупы разные, соль, махорочку, а чащей всего горилку да зелено вино. Оно дело для меня прибыльное, а для покупателей моих радостное. Ведь им я не только свои товары привозил, но вести-новости разные. Уж больно казачкам горилка моя по вкусу была. Её в хуторе одном знахарка  делала. Уж, какой секрет знала баба, не ведаю, только крепка была очень её самопалочка. Редко какой казак, выпивши её, устоять на ногах мог. Вмиг сшибала, на землю клала да в сон глубокий погружала, проклятая.
Вот, значит, казачки несли службу в этом лесу, караулили землю русскую от ворогов. И, надобно сказать, что от визитов хмельных моих они чуток подрасслабились. Оно и понятно, всё в округе тихо да мирно. Долгонько как-то я в эти места не наведывался. А тут надумал служивых проведать. Еду и слышу вдали крики женские жуткие. Бабы так голосят, что аж волос дыбом встаёт, ветер воет да молнии сверкают. Подъезжаю на шум, а тут горе-горькое. Весь редут перебит до единого, саблями переколот. Кровищи реки целые. На рассвете вороги напали на казаков. А те крепко спали, после принятого с устатку. Кого искололи, изрубили, кого заживо на костре сожгли. Никого в живых не осталось. Гарь да дым кругом. Казачки линейные опосля прискакали, нагнали басурманинов, расправу над ними чинить стали. Да поздно, мертвых-то не воротишь. Все редутские тут полегли. Женки убиенных казачков на закланье том рёв устроили, кричали, рыдали слезами горючими. Видать, поэтому и лес этот Рыданским прозвали.
Я же, горе такое увидевши, опечалился, призадумался, и сморил меня сон у дубка молоденького. Снится мне, будто дуб этот человечьим голосом со мной гутарит: «В том, что тут казаченьки сгинули, есть твоя вина страшная. Не возил бы ты горилку да зелено вино им, не расслабились бы они, горемычные, не напились, злому ворогу не достались бы в поругание. И теперь тебе кару вечную нести  и жить в лесу этом пожизненно. Еженощно слышать бабьи рыдания да видеть казацкие страдания. И будет так до тех пор, пока голос твой не услышит кто и не сжалится. Лишь тогда ты покой на земле обретешь да с миром на покой в мир иной пойдешь».
Знать, настал мой час. Услыхал ты меня, казачок Козьма, пожалел и отогрел. Скоро я к праотцам отправлюсь. Но прежде  хочу сказать, что  есть в этом лесу богатство несметное. Присмотрись, оглянись вокруг, видишь, сколько деревьев здесь. И на первый взгляд, неприметны они вроде. А ты постучи по дереву, да прислушайся, как звенит оно. Грабом это ценное дерево называется. Крепостью казачьей оно особой обладает, а древесину его белым буком кличут. Коль из неё шкаф да комод смастерить, так в окрашенном да полированном виде редко кто отличить от черного дерева сможет. А ветки грабовые весьма гнучие да живучие, их хорошо для плетней да базов применять. Кора  дерева  тоже  полезная. Ею издавна дубили шкуры  овечьи да краску для ковров и полотна делали. Целебное это дерево. Из листов да коры его масло ценное эфирное получит можно. Завещаю, Козьма, тебе и собратьям твоим по оружию беречь лес Рыданский грабовый и на пользу людскую использовать. Ну, а мне на покой пора,» – сказал так старик и растворился в снежной дали. 
Козьма долго стоял, думу думал, то ли явь видел он, то ли сон какой. Но на грабе зарубку всё-таки сделал. Наложил дров на сани доверху и в станицу быстрей отправился. Дело к вечеру было, позёмка повеяла, волки за курганом рыскать начали. Но уж хата впереди виднеется, а за ней и улица целая. Слава Богу, добрался домой Козьма  и быстрей к атаману станичному рассказать о том, что случилось с ним.
На другой день в Рыданский лес казаки с инспекцией отправились, а Козьма им зарубку на дереве показал. Оказалось, граба в лесу большое множество. Стали казачки использовать его по назначению в строительстве и  столярном деле, в шорном производстве и в лечебных целях.
До сих пор в Рыданском лесу граб растёт, только меньше его с каждым годом из-за глупости человеческий да жадности становится. Как бы из-за неё не превратиться нам в идолов бесчувственных, обречённых искать вечный покой на земле. И уж вряд сегодня такой Козьма найдется, который ободрит да  пожалеет нас. Беречь нам лес надобно, с добром к нему относится. Ведь недаром пословица молвится: «Кто лес любит и знает, тому он  и помогает».
Так пускай зимой отдыхает Рыданский лес, укрытый  снежным покрывалом да убаюканный вьюгой-матушкой. Отсыпается, силушки богатырской набирается, а летом снова красуется, да пользу людям приносит.