Ожившая в любви

Ну, где же ты, кого я так люблю,
Кому отдал я сердце, душу, разум,
С кем жизнь хотел пройти бы рядом,
И ощущал бы её – жизнь свою – в раю?!

И пляшет, пляшет карандаш в руке,
Рисуя милые черты, глаза и губы,
И, как жемчужины, в улыбке, блещут зубы,
И родинка на милой мне щеке…

В моё окно влетевший ветерок,
Чуть тронул волосы, как струи водопада…
И ты, вздохнув, шепнула вдруг:
 – Не надо…
Ты ожила! Не может быть, мой Бог!

Твои ресницы, дрогнув, опустились,
И вновь взлетели, мне открыв твой взгляд…
И онемев, настолько был я рад,
Во взгляде плавал я, в бездонной этой сини…

-А где же тело? - вдруг спросила ты,-
Ни рук, ни ног своих, не ощущаю!
-Я нарисую твоё тело, обещаю,
И станешь ты – богиней красоты!

И карандаш опять плясал в руке,
Рисуя плечи, руки, ноги, груди…
-А тело, что же, голым всегда будет?
Я замер, словно муха на штифте.

Твой взгляд насмешливый, касался моих щёк,
Горевших, словно маки, в чистом поле.
-Увлёкшись красотою, поневоле,
Забыл ты про одежду, дурачок.

Но, если нравлюсь я тебе такой…,-
И твои руки, словно волны  моря,
Задвигались, с листом, с рисунком споря,-
А мне ведь нравится быть пред тобой нагой!

Не в силах оторвать от тела взор,
Смотрел, любуясь этим танцем страсти…
А карандаш рисует столик, сласти,
Шампанское, в бокалах, с Крымских гор.

Хочу, сегодня, пить за красоту,
Что оживает, если сильно любишь.
Поверьте мне, поверьте только, люди,
Что лишь в любви рисунки оживут!