Страсти по Мишелю. 3а. Вадим. 1

     Начну с «Лермонтовской энциклопедии» (М.. 1981. 784 с., фолиант.) «...незавершенный юношеский роман Л. (1832-34)… Название дано редакторами… «Вадим» - первый,  во многом несовершенный опыт Л. в прозе… В центре романа – конфликт между титанич. (!!) личностью и обществом…»(с.76)…
       «Исторически точное воссоздание пугачевщины не входило в задачи Л.  Письм. документов эпохи он не изучал… (с.76).
    В примечаниях к 4-томнику сказано: «6 декабря 1833 г. Пушкин сообщил Бенкендорфу: «Намерение мое было написать исторический роман, относящийся ко временам Пугачева.. но написал «Историю Пугачевщины». Лермонтов, наоборот, как бы(?) соревнуясь(!!) с Пушкиным … начал писать роман из той же эпохи как «вымысел» (!!!). (с. 635).
     Не раз уже  мною  цитировано, что Лерма именно писал «в пику» великим. По его романтическим представлениям, он «усиливал» классиков в уверенности, что именно Усилил! А кто ему мог сказать, что это не так (ведь его не печатали, да и он сам в печать не рвался)? Да и какой критик стал бы для него Авторитетом, ибо он  Сам был себе Авторитет! Вот и рождались в стихах, поэмах, а потом и в прозе и драме такие ли крайности, что хоть вспоминай крайности теперешних янки, работающих в киноиндустрии, или «Страсти» Болливуда. Но… пора и в гости к Вадиму.
   Часть 1-я. Глава 1. Вступление – чистая поэзия!  Так что  влюбленные в Автора могут оставить в Сердце следующие строки ( и наплевать на всяких там, которым «не дано»):
   «День угасал; лиловые облака, протягиваясь по западу, едва пропускали красные лучи,которые отражались на черепицах башен и ярких главах монастыря… Под дымной пеленою ладана трепещущий огонь свечей казался тусклым и красным… («красное» тут явно не случайно: это цвет крови)….
    У ворот монастырских была другая картина. Несколько нищих и увечных ожидали милости богомольцев; они спорили, бранились, делили медные деньги … Это были люди, отвергнутые природой  и обществом…. это были люди, погибшие от недостатка или излишества надежд, олицетворенные упреки провидению… ( описание опять-таки, навеянные Гюго, которого уже читал Лерма. Еще на страницу почти идут эти «готические» описания людей "в духе Гюго"... у каждого на челе было написано вечными буквами НИЩЕТА!... (с.8)
     «В толпе нищих был один… он был горбат и кривоног» ( вспомнили Квазимодо? Да, роман  о нем и Эсмиральде был издан в 1831 г.)… но члены его казались крепкими … прямой нос, курчавые волосы; широкий лоб его был желт, как лоб ученого, мрачен, как облако, покрывающее солнце в день бури ( без таких сравнений Лерма просто не может обойтись, считая их лучшим украшением стиля и проявлением Ума) … и в глазах блистала целая будущность (??.. что, почему – романтику так кажется! Вот оно Преимущество Романтизма над убогим Реализмом Пушкина, у которого подобного не  сыскать – не дано! Если кто помнит, то я цитировал письмо Роматника  Боратынского к Киреевскому, в котором он отказывал в таланте Пушкину, считая, что тот ничего не мог дать «от себя», но только списывал с натуры. Теперь романтизм в Искусстве возродился с новой силой и стало возможным «живописать» Суперменов и прочих  таких же «Личностей»… но далее):
      «его товарищи не знали, кто он таков; но сила души обнаруживается везде: они боялись его голоса и взгляда; они уважали в нем какой-то величайший порок, а не безграничное несчастье, демона (!!!), но не человека: он был безобразен, отвратителен, но не это пугало их;  в его глазах было столько огня и ума, столько неземного (Ага! Узнаете Глаза и Ум автора!)… Ему казалось не больше 28 лет; на лице его постоянно отражалась насмешка, горькая, бесконечная; его душа еще не жила по-настоящему, но собирала все силы, чтобы … вырваться в вечность» (опять же наш дорогой Автор, который уже все знает о Вечности!)…
    Итак, тональность романа уже задана: герой, демон, одержим ненавистью и жаждой мести. И, как выяснится позднее, он «пугачевец», который должен подготовить народ к приходу Вождя, подвигнуть народ на черные убийства и казни.
    (Чистейший образец для амер. Кино: Мститель явился, он несокрушим!)
   Нищие громко запросили милостыню. Герой вздрогнул и обернулся. «Что же увидел он? русского дворянина, Бориса Петровича Палицына. Не больше (??)»
   В следующей главе Герой просит Барина взять его на службу.  А тот, обругав нищих, дает «на всю  братию» рубль и «просит»: «Только чур не перекусайтесь за него» ( то бишь барин дается отрицательно).
   Герой «приблизился и устремил яркие черные глаза на великодушного(!) господина; этот взор был остановившаяся молния (!!)… если магнетизм существует, то взгляд нищего был сильнейший магнетизм» (а Квазимодо магнетизмом не страдал – куда ему?!)
    Он думал (однако, ход Автора): если б я был черт, то не мучил бы людей, а презирал бы их (!!); стоят ли они, чтоб их соблазнял изгнанник рая, соперник бога! (так их, тов. Лерма! Не стоят они!).. чтоб кончить презреньем, он должен начать с ненависти (!!) – (опять те же мотивы из поэм того же автора!)
  Герой просит, и господин вопрошает:
 «- Хочешь ли быть моим слугою?
   Нищий в одну минуту принял вид смирения и с жаром поцеловал руку своего нового покровителя… (и далее авторская «ремарка») … из вольного он согласился быть рабом – ужели даром? – и какая странная мысль принять имя раба за 2 месяца до Пугачева».
     Романтическое вмешательство автора здесь норма: сентенции так и сыплются, чтобы читатель вник в суть происходящего.
     - Твое имя?
    - Вадим!
    - Прелестное имя для такого урода!
         (Барин груб и высокомерен, и ясно, что это отрицательный тип, и при явлении Пугачева ему не жить)
    В третьей главе читателю представлен дом Палицына, где обитает с ним его жена, которую автор подает саркастично: … «жиреть, зевать, бранить служанок, приказчика, старосту, мужа…. какая завидная жизнь!... и будут хвалить ее ангельский нрав, и жалеть» (по смерти)
     У  ног ее «сидела молодая девушка, ее воспитанница.  - Это был ангел, изгнанный из рая за то, что слишком сожалел о человечестве» (!!)». Баре отвратительны, а тут Ангел, на меньшее автор не согласен.
     Идет описание достоинств девы за работой и видна была «белая рука с продолговатыми пальцами; одна такая рука могла бы быть целою картиной!»
     Опять почитатели могут порадоваться мастерству автора, рисующего облик девицы Ольги.
     Далее видно, что Барин склонен взять воспитанницу в любовницы: «Плутовка! Если бы ты знала, как ты прекрасна: разве у стариков нет сердца, разве нет  в нем уголка, где кровь кипит и клокочет…» Ему около 50-ти, но по тем временам…
     Барин предлагает «золотые серьги с крупным жемчугом» Ольге, которая возмущена этим. А Вадим был неподалеку..  На его глазах блестят слезы, и автор отвлекается на описание таких слез – очень подробно, романтически.
       В гл. 4 Вадим мучает два дня ее своим молчанием,не открывает тайну,которую обещал открыть. Но она лишь дивится его уму и нраву, замечая, что этот «человек рожден не для рабства».
       Вадима судят слуги, но он старается завоевать их доверие, даже заступается перед барином за них. И следует пассаж Автора:
       «Зачем Вадим старался приобрести любовь и доверенность молодых слуг? – на это отвечаю: происшествия, мною описываемые, случились  за 2 месяца до бунта пугачевского.» И снова следует сентенция насчет причин пугачевщины: «дворянство не умело переменить поведения»...
       Вадим наконец рассказывает об отце: был дворянин, но «кончил жизнь на соломе».   А довел  его до нищеты друг и сосед. Однажды «на охоте собака отца твоего обскакала собаку его друга; он посмеялся над ним.» Началась вражда. Бывший друг затеял тяжбу о земле отца и выиграл тяжбу. Отец  был разорен и умер.. И этот друг – Палицын, который забрал сестрицу Вадима «на воспитание», когда ей было три года. Поэтому Вадим явился мстить этому семейству.... Согласна ли она? Да, согласна. Даешь клятву покарать их?  Даю!
       История разорения и смерти повторяет историю из пушкинского «Дубровского». Это так разительно, что не заметить «повтора» не может никто. И тут мне придется обратиться к Авторитетам … Но это длинный разговор, и его придется отложить. Суть же такова:  Магистр утверждает, что сходство случайно, что роман очень правдив и проч. Мне же было невыносимо тяжко читать и романтические восклицания автора, и легкость мотивировок поведения людей, хотя некоторые сцены романа написаны уже по-романному, когда появляются персонажи, говорящие на вполне «холопском» или «барском» языке.
     Главное же, чего не хотят видеть литведы: демонические образы, демонические страсти, вендетта по-кавказски и прочие пороки романа, которые так угнетают меня, что собраться с силами для разговора о романе было неимоверно тяжко...  Однако надо прерваться, не утомлять читателя,  ежели таковой обнаружит себя….
    Прошу прощения. Всё тот же Каин Карин.