Складень

Коломна, 2010



ПОНОМАРСКОЕ

         Максиму Горбачёву

Эх, Максим, какие наши годы! –
мы ещё послужим в алтарях.
Тот не знал евангельской свободы,
кто не ведал крест пономаря.

Чёрная, неброская работа:
стал у аналоя – да читай.
Но душа – трепещет отчего-то, –
словно увидала дальний рай…

Ты, Бог даст, – пробьёшься в иереи,
ну а мне – донашивать стихарь.
Только нет смиренней и светлее
места на земле, чем – пономарь, –

верный раб церковного народа…
Эх, Максим, какие наши годы!



СКЛАДЕНЬ

        Наталье Андреевой

Укрываются древние створы
потаённою перстью земной
и струятся цветные узоры
в чёрный тлен, вековой перегной.

Но бывает – премудрые руки
проникают в заклятую даль;
узнают аладдины Науки
это золото, эту эмаль.

И сверкает чеканное семя
сквозь забвение, пепел и Время...

Не истлеть в заколдованном кладе
звонким ликам, узорам, словам!
Я дарю этот вытертый складень,
этот Город неведомый – Вам.



ХУДОЖНИКУ ЕВГЕНИЮ УСТИНОВУ

Как будто звездочёт, седой художник
сидит в тиши на страже Рождества,
а бархат стен, алеющий едва,
картины оттеняет осторожно.

Пускай на троне Ирод – царь-безбожник;
ничто не тронет мудрого волхва,
и пусть не Палестина –  лишь Москва
молчит вокруг – заснежено, тревожно, –

он выберет дары, и выйдет снова,
среди столпотворения людского
встречать Мессию чем-то светлым – тем,

что мы с молитвой выстрадать сумели.
...И пушкинскую ветку снежной ели
снесёт Христу в чудесный Вифлеем.



ЮРИЮ КОЛЕСНИКОВУ

Опять идут волхвы с богатыми дарами,
и катится Звезда, и шепчется молва…
И светятся снега Святого Рождества.
и стёкла у окон горят в узорной раме.

Снега… Опять снега – пушистыми буграми
одели древний Кремль: дома и дерева
и даже сам Собор – злачёная глава –
сверкающе молчит. И блещет снег на храме.

И этот снег, и блеск – в летучий снимок сжаты,
в неслышимый щелчок у фотоаппарата,
в прозрачный негатив, таинственный картон.

И магией стекла и линзой объектива
навек заворожён мистически-красивый
священный день: и свет, и снег, и лёд, и звон.



АФГАНСКИЙ КРЕСТ

В небе ангел бронзовый, крылатый –
выкованный в высь извечный жест…
Где вы, наши сверстники, ребята,
что пошли на подвиг и на крест?

Отступает жизненная проза,
слаженно звучат стихи молитв.
…И стекают бронзовые слёзы
на высокий звончатый гранит.



ГЕННАДИЮ СОРОГИНУ

Загадочная, странная страна:
багряного Кремля крутые кручи;
кольчуга красок музыкой беззвучной
сверкает в жёсткой пряже полотна;

и солнечной прохладою весна
в листве берёз колеблется певуче;
и строй дружин сбирается могучий;
а в храмах золотится старина.

Донской Димитрий, Сергий, Пётр Великий…
В огне свечей – таинственные лики,
сон – словно жизнь, и жизнь – дыханье сна.

И словно с вечереющей вершины
ты видишь эти дивные картины –
объятый тайной мир Сорогина.



* * *

Весна в цветном платке – у входа храма.
И даже колоннады белизна,
и даже солнце, бьющее сквозь рамы,
напоминают – близится весна.

Она стоит у двери свежей вербой,
она смиренно ждёт святых чудес,
когда в тиши раздастся возглас первый
и скажет миру, что Христос воскрес.

Но миг настал! И вот – хвалит Мессию
пасхального багрянца красота!
…В цветном платке весенняя Россия
идёт встречать Воскресшего Христа.



* * *

Как величавы ветви ели!
Чуть подошёл, и ты – в шатре.
о, эти светлые недели,
о, эти Святки в январе!

Подарки, сладости, игрушки
и снежной хвои кружева…
…И светится в глазах девчушки
святая радость Рождества.



СРЕТЕНСКАЯ ОДА

Белыми снежными шалями
замкнута наша земля;
а над старинными далями
веют ветра февраля.

Но сквозь покровы просторные,
что развернул вьюговей,
вторят призывными звонами
вечные свечи церквей.

В этих евангельских горницах
меркнет сует суета;
люди с молитвою сходятся –
встретить во храме – Христа,

чтобы пророческим зрением
знать о Предвечной Любви:
«Светлое мира спасение
видели очи мои…»

Слово двухтысячелетнее
в юный вплетается век…
Сретенье! Светлое Сретенье…
Чистый белеющий снег.



ПРОТОИЕРЕЮ НИКОЛАЮ КОВАЛЬСКОМУ

Вот батюшка… Судьба его обычна, –
так жили все – кого ни вопроси;
а он – всего один из сотен тысяч
измученных священников Руси.

И он – прошёл круги земного ада.
Но всё же и ему была дана
прекрасная и поздняя награда –
арбатский рай и домик в три окна.

Он шёл во храм – и люди узнавали,
и кланялся священнику народ.
От взора здесь укроешься едва ли!
Повсюду слышно: «Батюшка идёт!..»

И свет мерцал в иконной позолоте,
и вился ладан – вестью о Христе,
и дух молитвы, кроток и бесплотен,
парил в церковной этой тесноте.

А после службы – гости и беседа,
и в доме допоздна не меркнет свет…
Сюда несли и радости, и беды –
принять благословенье и совет.

Но день настал – и Город был оставлен,
оставлено земное естество…
Но почему так радостно и явно
мы чувствуем присутствие его?

Быть может – по Небесному Арбату
идёт он в неземной прекрасный храм,
и льются, словно свет, – теплы и святы,
его приветы, посланные нам.



СЕРГИЕВСКОМУ ХОРУ

Золотной нитью вьётся ектенья, –
невидимой усладою для слуха,
укрыв, как будто вышитым воздухом,
святого храма горние края.

Дыханье драгоценного шитья
прозрачнее шелков и легче пуха…
Но, словно пламена Святого Духа,
горит оно на грани бытия!

И льётся звук, велению послушен.
В одном порыве сплачивая души,
ликуют и струятся голоса.

Но служба отошла – как плат расшитый…
и только отзвучавшая молитва
душистым дымом веет в небеса!



ПАМЯТИ ЮРИЯ КОЛЕСНИКОВА

Волшебники уходят незаметно
прекрасною воздушною стезёй.
И тот, кто мог поймать движенье света,
сам стал – как свет за кроною резной.

И хрупкий зимний снег, и звонкий зной –
в стенах Кремля затерянное лето, –
всё это – словно дымкой неземной
внезапно и таинственно одето.

И отделяет призрачная грань
прозрачных снимков матовую ткань,
и в путь зовут неведомые птахи.

И наступает грустная пора:
невидимо уходят мастера
в заветный мир прекрасных фотографий.



КАНОН АНДРЕЯ КРИТСКОГО

Свеча – в руке, и в трауре – иконы,
и в храме потемнела тишина,
и горечь Покаянного Канона
горением слезы растворена.

«Восстань, восстань, душе моя, что спиши?»
И всё грозней, таинственней и выше

возносятся палящие слова,
архангельским крылом под сводом рея.
Прошли века, но до сих пор жива
молитва преподобного Андрея.

И кажется, что он сегодня с нами
с горящею свечой сюда вошёл!
В разрушенном и стёртом здешнем храме
сто лет назад стоял его престол…



ОТТЕПЕЛЬ

Как прекрасны чёрные покровы!..
И вечерня длится не спеша,
и весною оживает снова
сонная и косная душа.

Оттепель!.. И рыхлыми снегами
грязь уходит, мутная, ко дну.
Так река, бурля меж берегами,
набирает мощь и глубину.

В небе кличет птичий перелёт,
а у храма оттепель идёт…

И поникли мёртвые берёзы –
сквозь ресницы грустно им взглянуть.
Оттепель струится, словно слёзы,
о Христе, идущем в дальний путь.



ХРИЗАНТЕМЫ

           Матушке Нине

На Вербное – пожертвовали церкви
три хризантемы, светлых, словно снег.
И скоро сникли царственные ветви –
ведь срезанных цветов – недолог век.

Но вот, под кровом Пятницы Великой,
когда рыдает сердце всей Земли, –
цветы вдруг обновились! Вспыхнул лик их –
как будто лишь сегодня расцвели!..

И словно чья-то дивная десница
три светоча зажгла – у Плащаницы…

Так с очерствевших душ спадает маска,
разбитая рыданьем о Христе…
И снова в нашем сердце светит Пасха,
как будто чудный пламень хризантем.



РАННЯЯ

Как во сне – древнерусская сказка –
изукрашен бревенчатый храм.
В Протопопове – ранняя Пасха
растворила просторы ветрам.

И шумят непогодой прохладной
ледяные стволы вдоль шоссе.
Отчего же на сердце – так славно?
Отчего так тепло – на душе?

Это праздник сверкающим даром
светоносную радугу льёт,
и взвивается облачным паром
за мгновенье расплавленный лёд.

И полны удивительной лаской
и сердца и улыбки людей.
В Протопопове – ранняя Пасха –
сорок вешних сверкающих дней.



ОСЕНИНЫ

Снова солнце, – скупое, неброское,
Очарованное сентябрём…
И стезя Даниила Московского
Освятила родной окоём.

А пятнадцатый день этой осени
Славит имя Печерских отцов:
У Антония, у Феодосия,
Озарилось улыбкой лицо.

А потом – Рождество Богородицы
И седмица рождественских дней!
О как радостно праздники сходятся
У Руси – ожерельем над ней!

Листья сыплются, словно видения,
Точно сказочный трепетный сон…
Каждый праздник – как дата рождения
Звонким облаком – ввысь вознесён.

Ну а в небе, как в годы былинные,
Птицы славят прощальную тишь
Над Курганом, над бедной Курлыновкой,
Над резьбой протопоповских крыш.

Сколько спелых плодов понаброшено,
Сколько памятных, милых даров!
…Скоро вспыхнет серебряным крошевом
Долгожданный и светлый Покров.



РАДОНЕЖ

У Радонежа – время поседело…
Увидишь прежний город лишь во снах.
И только храм. И только отсвет белый,
и на холме – таинственный монах.

О этот край! О этот свет безбрежный!
Святая Русь безмолвно ждёт вестей…
Сияющее небо Радонежья
хранит Россию и её детей.



ПАМЯТИ СОРОГИНА

Вот и осень в саду опустелом
постелила золоченый шёлк;
и сиротствует бедное тело,
словно дом, где хозяин умолк.

Крепко заперты плотные двери.
И погашен за окнами свет.
Спят холсты… Не пробудешь теперь их,
потому что художника нет.

Но не меркнет сознание наше,
не уходит с души благодать!..
– Если свет в этом доме погашен,
значит, где-то он вспыхнет опять!

Вечный свет, что дыханье возносит
к зоревой, неземной высоте.
…И горит сорогинская осень
на промытом небесном холсте.



ДЕВИЧЬЕ ПОЛЕ

            Ольге Юриковой

Как просторно, зорко и высоко
видно поле с Девичьей горы!
Кажется, улавливает око
все приметы воинской поры:

Северки тугую переправу,
там, где ждут – наместник и народ,
и кремля тяжёлые заставы
и оковы Пятницких ворот,

старую Никольцеву дорогу,
пышный и густой Панфилов сад,
и текущий ровно и полого
бесконечный воинский отряд.

Взял и затопил Девичье поле
рокот войск – серебряный полон! –
никогда не видано дотоле
столько сабель, копий и знамён!

И течёт, течёт людское море
к Дону и Непрядве – от Оки,
в тот поход, где Небо вспыхнет вскоре,
принимая русские полки!



ЗВОНКИЙ ПРАЗДНИК

Весна! В руках у радостных ребят
распахнуто окошко лёгкой клетки,
и вот уже трепещут и летят
певучих птиц крылатые планетки.

И розовый снегирь, и звонкий дрозд
звенят над миром тайною высокой:
освобождает нас Великий пост
от рабства, от греха и от порока.

Лучи дробятся в солнцах вешних луж,
апрель несёт евангельские воды…
И рвётся в гулкий сумрак наших душ
дыханье благовещенской свободы!



НИКОЛА ЗИМНИЙ

           о. Николаю Качанкину

Вновь колоколов литые гимны
И от свечек – в храме всё светлей.
По Руси идёт Никола зимний
Посреди заснеженных полей.

Он коснётся посохом нарядным
Православной праздничной земли
И наполнит благостью отрадной
Всех, кто нынче в храм к нему пришли.

Он сочтёт декабрьские недели,
Он измерит сосен звонкий рост
И украсит зелень свежих елей
Блеском Вифлеемских светлых звёзд.

…Снова гул торжественно-весёлый
Льётся, словно сказка наяву.
Это – поступь зимнего Николы,
Что несёт подарки к Рождеству.



СВЯТЫЕ ДНИ

           о. Игорю Бычкову

Ты помнишь, отче, горестную сладость
начальных дней Великого Поста…
Уходит время праха и разлада
и отступает злая суета.

И чувствуешь разительно и остро,
как будто начиная жить всерьёз:
с души спадает грубая короста,
омытая дождями вешних слёз.

Мы открываем путь с тоской невольной,
слагая дни в молитвенную нить;
и в сердце – теснота, и сердцу – больно.
Но надо это время пережить!

И надо поскорбеть, и верить надо,
одолевая медленную лень,
и ждать, как драгоценную награду,
святого Благовещения день.

И выпорхнут крылатые мгновенья
отпущенных на волю певчих птиц,
как стайки строк, как свет стихотворенья
на свежей белизне тугих страниц.



ВОЗДУХ ТРОИЦЫ

         священству Репни и Щурова

То солнце нам откроется,
то вспыхнет море звёзд:
из Троицы до Троицы
пролёг воздушный мост.

С Ямской молитва тронется
в седой рассветный свет –
и византийской звонницы
послышится ответ.

Но глянь – и третья строится,
и знай – настанет час, –
напевы новой Троицы
вольются в общий глас!

Горит листвой и золотом
воздушный путь моста…
Как пламена над Городом –
сияют три креста!



ШАТРЫ

Возвышенною древностью украшен
коломенских небес тугой простор:
узорные шатры кремлёвских башен,
Успенской церкви каменный шатёр.

Звучат в преданьях брусенские были,
разбит забвенья тягостный чугун,
и реют вновь твои шатры и шпили
и слышен звон твоих былинных струн.

А в храме – струи ладана разлиты
и вновь к святыне тянется народ,
ведь здесь творится тихая молитва
и вера православная живёт.

Бесценную жемчужину России
хранит Христа священная ладонь.
В цветной лампаде – мать Анастасия
затеплила молитвенный огонь…

И высится, овеянный ветрами,
над суетой торжественно паря,
украшенный прекрасными шатрами
таинственный покой монастыря.



ПРОВОДЫ

Ветер гонит облачные клубы,
лёгкий пламень в воздухе возрос.
Троицы серебряные трубы
прозвенели в зелени берёз.

И в убранстве праздничного храма
взором удивительным своим
глянул понимающе и прямо
старец – преподобный Серафим.

Смотрит он, и не отводит взгляда,
будто сам тебя встречает здесь.
Словно слышишь: «Здравствуй, моя радость!»
А потом ещё: «Христос воскрес!»

Белые соцветья, словно иней,
у киота светятся нежней.
Чудная икона – слава Шкини –
озарила край пасхальных дней.

Дождик сеет… Не кори природу:
как же ей теперь не порыдать?
Вот уходит образ крестным ходом,
но осталась в храме – благодать…

Светятся иконы и хоругви,
веет запах ладана и роз…
Троицы серебряные трубы
отзвенели в зелени берёз.



НОВЫЙ ИЕРУСАЛИМ

           после паломничества

Переходы, врата, площадки,
своды, лестницы – и простор!
И вздымается ладан сладкий,
наполняя собой Собор.

Этот храм – словно целый город!
Заблудиться боишься в нём:
в алтарях его и обходах,
в подземелье его святом.

Вот – Голгофа и Крест Распятья
и таинственный Скорбный Путь,
и Ротонды святой объятья,
где над Гробом – восторг и жуть.

В небе птицы щебечут – пусть их! –
там, где глав золотых отряд.
…И парит над равнинной Русью
белоснежный Небесный Град!



НИКОН

Как грузчик из хлебной риги,
сплетённый из мышц и жил,
он поднял Руси вериги
и на плечи положил.

Доныне Святая Славия
хрустальною чашей пьёт
Вселенского Православия
живительный кислород!



КАМЕНЬ ИЗ ПРУС

Легла трава золоченым убрусом,
Горит шитьём осенняя пора.
Вздымают к небу каменные Прусы
Корону восьмигранного шатра.

Безмолвный холм… Ильинские руины.
Давно сошли в могилу старики.
Но падший из стены кирпич старинный
заметил след невидимой руки.

За плотной тьмой пяти его столетий
строители развеялись во прах.
Но вот – кирпич, и в глине – пальцы эти –
немая весть о давних мастерах.

И грозненской поры тугой остаток
в шатровый этот храм навеки вжат.
И не руки мы видим отпечаток,
а Времени пронзительного взгляд.

Да не исчезнет смутною порою
седой ковчег святого серебра!
А Русь жива, покуда храмы строят
и зодчие её, и мастера.

Земли и неба тонкая граница –
далёкий стук простого мастерка:
на ветхой плинфе – древняя десница –
рукопожатье нам через века.




* * *

         Константину Ломакину

Дремлют в глубине оврага тени,
и, навстречу летним вечерам,
реет, словно древнее виденье,
собранный из брёвен Божий храм.

И в тиши глухих былинных мест
вестью о Христе – вознёсся крест.

Пусть проходят годы, словно снеги,–
будет нерушим среди седин
храм, что при священнике Олеге
строил славный мастер Константин.

Так связали нас нетленной нитью
с благодатью Сергиевских лет
золото служенья и молитвы –
да святой главы заветный свет.



КОЛОКОЛЬНЫЙ ЯЗЫК

Исторгнутый глагол! И сердце жмёт невольно,
когда войдёшь порой в бобреневскую весь,
вступая в монастырь, встречая взором здесь
поверженный язык – тяжёлый, колокольный.

Как мощно он звучал! – и гулко и раздольно –
о сабельных веках неся святую весть!
Но колокол умолк, упал в земную персть
когда его свергал убийца и раскольник.

Быть может, в давний год создатель добрый – Хлудов
сей колокол вознёс под небо, и оттуда –
с шатровой высоты – струился львиный зык…

Но воздух онемел у врат Христова дома.
– И в этой немоте грохочет громче грома
в невидимую медь нацеленный язык!



ПРОВОДЫ ПОЧАЕВСКОЙ

Выносили образ чудотворный
и, когда молебен стройный шёл,
в облаках над площадью Соборной
вспыхнул светоносный ореол.

Он парил – огромной диадемой –
осеняя кремль и крестный ход!
С трепетом поверх глядели все мы
в яркое сияние высот.

Радуга и ладан! Солнца пламень
и хоругвей радостная рать!
И на вешней улице, как в храме,
веяла святая благодать.

А когда слезами и молитвой
с образом простились, наконец,
на глазах, таинственно-сокрытый,
медленно развеялся венец…

Лишь играли радужные краски,
и гудела ветром высота.
Так сверкнула нам Святая Пасха
на исходе грустного поста!



ПЕРВАЯ СЕДМИЦА

Незримого богатства – не растратить!
Ложится снег, взметаясь и пыля;
Великий пост, как постланная скатерть,
укрыл России строгие поля.

И траурных церквей скупые звоны
полны высокой снежною тоской;
а на душе, – как в поле убелённом, –
такая тишина, такой покой!..

Но время неизбежное промчится,
холсты снегов раскроются, горя,
и скатерть обернётся Плащаницей,
овитой вкруг Небесного Царя…

И мёртвый лёд, недвижный, словно камень,
вдруг оживёт святыми родниками.



СВЕТ

Слоится снег жемчужно-синий –
от белизны слезится глаз!
А в храме – в тишине святыни –
всё тот же свет встречает нас:

на ризах и покровах стынет
узорный искристый алмаз,
и на престоле, как на льдине,
наброшен драгоценный наст.

Алтарь одет резным нарядом;
и, словно пар, – струится ладан
за проскомидией святой.

Готовый для Священной Крови
на снежном жертвенном покрове
потир сияет золотой.



ЦВЕТЫ

        Наталье Космачёвой

Отрицая жизненную прозу –
так заведено уж испокон –
мы приносим жертвенные розы,
входим в храм – и ставим у икон.

Дивная цветочная молитва!..
Словно драгоценная свеча,
стал цветок, из пурпура отлитый,
трепетным подобием луча, –

будто бы он молится Пречистой
пламенем безмолвным и душистым…

Не сравнить с обычными дарами
слово, что ты в сердце произнёс!
Может оттого – так долго в храме
длится жизнь обычных свежих роз?



ИКОНОСТАС

        о. Варлааму

Струится, словно райский вертоград
прекрасная алтарная ограда,
и драгоценной гроздью винограда
увит её узорчатый наряд.

Сквозной резьбой полотна Царских Врат
горят в косых лучах Святого Града
и там – волной тумана – вьётся ладан,
там – образа беззвучно говорят,

неся народу весть о Вечном Свете.
И вся премудрость двух тысячелетий
навек заключена в иконный ряд.

И, сквозь лучи, сквозь волны фимиама –
иконостаса царственная рама
сияет, словно райский вертоград.



* * *

           о. Олегу Горбачёву

Воздух полнится эхом прокимна,
льётся свет из распахнутых рам.
Отгремели пасхальные гимны,
и безмолвствует праздничный храм.

Как прекрасно молчанье святыни,
как легко в предрассветной тиши!
Это Пасха – фиалкою синей
распустилась в глубинах души.



ГОРОД

        о. Сергию Рогожину

Мой Город – складень бронзовых молитв:
сердечным потаённым разговором
высоким словом – сплавлен и отлит
в распахнутые бронзовые створы.

Успенье блещет сдвоенным повтором,
а вот и Воскресенья древний щит,
Николы потаённые узоры,
и Троицы литой чеканный скит.

А здесь – ковчег Воздвиженского храма.
И камни башен кажутся упрямо
Ерусалима бронзовой стеной...

И этот Город, вылитый в металле,
И эти драгоценные эмали
В любой дали – всегда передо мной.



ОЖИДАНИЕ РОЖДЕСТВА

               отцу Олегу

Приблизился пост... И странно:
с чего на душе тепло?
Как будто расправил ангел
таинственное крыло.

И стол по-солдатски скуден,
и суетный брошен бег…
Но тихо
нисходит
к людям
неслышимый светлый снег.

Над лесом, селом и садом,
и над белизной холста –
сияющая лампада
Рождественского поста!