Красавино детство. Сила в правде?

Помните, я рассказывал, как взрослые кормили меня религией, и как эта пища использовалась ими в воспитательных целях? Это ведь я не просто так с вами делился, теперь, отталкиваясь от этого отступления, мне легче будет рассказывать дальше про характер. Ну так вот…
Уже тогда, в детстве, я видел ряд нестыковок в том, как воспитывали меня взрослые. Нестыковки эти никак не хотели сходиться в моей голове, но потом все-таки я понял, в чем секрет. Было это, может помните, лет в 14 приблизительно, когда, после длительного воспитания во мне духовности, воспитание это завершилось провалом. И пришло ко мне тогда осознание, пришло ярко и навсегда. Это был стержень, основа их воспитания. Позднее я даже придумал название этому стержню: «поступай не как должно, а как нужно». Другими словами, из ряда положительных качеств взрослые в первую очередь развивали во мне не те, которые ценятся в обществе, и даже не те, которые пригодятся мне в жизни, а те, с которыми я стану пластилиновым и удобным, причем удобным именно им. Дисциплинированность, трудолюбие, спокойствие, честность, духовность, выдержка – эти качества им были во мне нужны и выгодны, взрослые могли их использовать в своих целях, поэтому ими взращивались, поддерживались, одобрялись. Другие же, такие как самостоятельность, настойчивость, сила воли, лидерство, независимость – помогали исключительно мне, а им чаще всего мешали, потому черты эти во мне подавляли, ну или, во всяком случае, не сильно преподносили их как хорошие. Вот видите, вроде все перечисленные качества считаются положительными, ан нет: все равно делились на две группы. Даже на моем злополучном чувстве противоречия играли: меня подчеркнуто грубо направляли в какую-нибудь сторону, рассчитывая, что я, наперекор, двинусь в противоположную. Иногда срабатывало, иногда нет. Но я сегодня хочу рассказать про другое качество. Почему я именно его выбрал из всего списка? Ну просто с ним связаны одни из ярчайших впечатлений тех лет, про качество это сохранились в моей памяти самые многослойные, витиеватые и противоречивые чувства. Это - честность. Ох, сколько воспоминаний сразу поналетело... Кажется, вытащи эту тему из моего детства, оно и рассыплется, как доминошная пирамидка. Оно – основа, фундамент, сейчас расскажу.
У моих родителей всегда было сверхчувствительное, прямо-таки маниакальное стремление добиться от меня ПРАВДЫ. Борьба с этим несуществующим драконом прекратилась только когда я вырос. В один интересный день на любимую дразнилку отца: «опять врёшь?» я устало ответил: «много чести». С этого дня дракона оставили в покое, но до этого еще далеко, а пока я еще мал, чтобы так ответить. Поэтому терплю, хотя и невыносимо устаю от археологических изысканий родителей. Действительно, иногда создавалось впечатление, что копания эти доставляют им удовольствие, причем не результат, а сам процесс поиска правды. «Посмотри мне в глаза!». Знаете, как больно и неприятно становится глазам, когда тебя силой заставляют смотреть куда-нибудь в определенном направлении? Глаза сразу чешутся и слезятся, хочется или закрыть их, или хотя бы посмотреть куда-нибудь в другую сторону. Но нельзя ни прищуриться, ни отвернуться, потому что это может быть воспринято как признание в несовершённом зле, да и вообще - не разрешают. Ну что, поболели глаза, потом, постепенно, приспособился, натренировался смотреть определенным образом, когда и не болит, и не придерешься. «Ну глаза-то у тебя всегда честные!» - я явно разочаровал. Не только глазами пытали, по-другому тоже: и лишали сладкого, и ставили в угол, и смотрели без меня «В гостях у сказки»... Ну на сладкое я не вёлся, угол и вовсе был отдыхом, спокойным уголком, где ко мне подолгу не лезли. А вот пытка телевизором – да, она была более действенной, это была моя слабость, потому что хорошие фильмы-сказки перепадали мне не так часто. Причем отец воспитывал обычно с пристрастием: перед началом сказки он чересчур громко сообщал маме, что «кино уже начинается», в течение всего фильма он громко смеялся и комментировал наиболее интересные моменты. Во время просмотра родители обедали и пили чай, так что перенос посуды из кухни и обратно сопровождался продолжением воспитательного процесса: если мама несла чашки молча, то отец продолжал усердно восхвалять кинокартину, а то вдруг я еще не понял, какого чудесного фильма лишен. Спектакль разыгрывался именно для меня, потому что когда мы смотрели втроем, он так себя не вел, - стимула не было. Тут я еще раз хочу уточнить, что это было не наказание, а именно выбивание признания. Такой детективно-семейный сериал: мама – добрый следователь, отец – злой следователь, я – ушедший в несознанку преступник. Ну а что, полная и ясная картина преступления: мотив есть, доказуха есть, главный подозреваемый уже на нарах. Признания только нет. И нет адвоката, который мог бы, в отличие от меня, членораздельно родителям объяснить, как все было на самом деле. Но сознаваться-то было мне не в чем, поэтому от обиды я тихонько плакал у себя в комнате и вместо просмотра сказки познавал мир. Познал. Стремление родителей к правде как-то неожиданно дало обратный эффект. Отец так настойчиво кричал синематографу «аллилуйя!», что однажды я не выдержал и… сознался. В преступлении, которого не совершал, и в заведомо ложных показаниях, которые не были ни заведомыми, ни ложными – сознался тоже. Я раскаялся, получил прощение потерпевших и был отпущен по УДО. И сел смотреть фильм, который кончился через пару минут. Добивались правды, добились лжи. Да и я устал. Действительно, зачем два часа плакать, зачем слушать, как весело родителям смотреть фильм и пить чай, зачем отбивать, как теннисный мячик, долгие многочисленные допросы, если можно соврать, что я соврал. Причем еще до начала фильма. Я просто устал, давайте, я всё подпишу. Признание? – не вопрос. Покаяться? – как скажете. И – всё. Меня снова любят, мы вместе пьем чай, вместе смотрим фильм, вместе смеемся. И даже отец смеется теперь искренне и не так громко, ведь ему не для кого больше громко смеяться. Но он слегка разочарован: интереснее было колоть меня на признанку.
Как я уже говорил, археологические раскопки правды, точнее, неправды, доходили у отца до абсурда. В поисках вещдоков, улик, фактов моих тяжких преступлений ему позавидовали бы герои Конан Дойла. Потом он все это как-то соединял, что картинка этого преступления выходила красивая, доходчивая и убедительная, но - неверная. Ну а я и не спорил с ним: а смысл спорить, если он уже все для себя решил и «разобрался», как все происходило. Я вообще ненавижу кому-то что-то доказывать и оправдываться: нравится думать так – думайте так. Ну так вот, поиски фактов и дедуктивные умозаключения отца не могли не восхищать. Интересно, что они никогда не повторялись: он постоянно придумывал новые идеи и способы вывести преступника на чистую воду. Ну, например. Я должен делать зарядку с открытым балконом. Это раз. Вечером балкон закрыт на верхнюю ручку. Это два. Я маленький, поэтому, встав на цыпочки, могу только открыть балкон этой ручкой, а закрыть бы не смог, не дотянулся. Это три. Следовательно, я не открывал балкон. Виновен. Полная доказуха, полный разгром, обвинение открывает шампанское. И я не спорю, проще согласиться. Нет, можно, конечно, рассказать, как всё было: что к вечеру поднялся ветер, из балконной щели стало сквозить, я принес табуретку и повернул злосчастную ручку вниз. Но тогда доказуха посыплется, и от безысходности отец начнет злиться и устроит допрос с пристрастием, а это лишние крики и нервы. Зачем? Проще согласиться. Или вот еще: гладильная тряпка сухая, а значит – я не гладил школьную форму. И снова – нет никакого желания доказывать, что гладил я часа три назад, и тряпка давно уже высохла, проще сознаться, еще раз намочить тряпку и погладить форму снова. Или – телевизор сзади теплый, следовательно, вместо уроков я смотрел телевизор… словом, понимаете, да? с фантазией такой себе подход был у отца, с изюминкой, с креативом. Ну я и соглашался, зачем разочаровывать человека. А чтобы ему было еще приятнее, «сознавался» не сразу, а минут через десять. Вот, мол, каюсь, раскололи. А еще, помимо этого, я всегда был настолько рассеян, что очень часто просто забывал выполнить их задание, и когда спрашивали, начинал лихорадочно вспоминать, сделал я его уже или только собирался сделать… Сделал? - вроде да, сделал… Ага, а вот и не сделал, врешь! – Ну наверное да, вру. Как же я от всего этого устал…
Да, и вот в итоге соглашательства мои кончились тем, что родители подытожили: «врет на каждом шагу». И не в силах со мной бороться в домашних условиях, решили воздействовать социально. Отец взял мой школьный пиджак, отстегнул от него октябрятскую звездочку, а утром пошел в школу вместе со мной. Нашел мою учительницу, отвел ее в сторону и стоит что-то ей там втолковывает, видимо, дает инструкции, а она знай ему кивает. Ну что, звенит звонок, меня вызывают к доске… И детям задают «вопрос дня»: чем Красавин отличается от всех остальных? Увидели, понятно, сразу. Учительница трагически-доверительно поддерживает: «правильно, ребята, у него нет звездочки! А знаете, почему? Он обманул! Обманул своих родителей. И это уже не первый раз». Не помню, были ли переданы одноклассникам подробности моих обманов, не суть важно. Можно, я не буду комментировать этот случай? Не хочется, да и вас наверное сегодня уже утомил. Скажу только, что переживал я это долго, горько и тяжело.
Не помню, сколько я без звездочки проходил. Наверное пока взрослые не решили, что я осознал, раскаялся и взялся за ум.

(на фото я)