Но дальше повесть победила нас...

(www.sashap.net/nude.html - версия текста с репродукциями)

Обнажённая натура -- тема заповедная, запрещённая, будоражащая воображение, сознание, это то, что тщательно скрыто и в то же время неотъемлемо присутствует в нашей повседневной жизни. Когда уходит невинность, приходит, видимо, "виновность" -- стыд, вина, раскаяние, ну и прочие "взрослые" вещи, помыслы, порывы. Хотя что может быть проще и понятнее наготы? Мы приходим в этот мир безо всякого покрова. Мы не любим одежды в младенчестве. Одежды сбрасываются нами наедине с собой, да и не только. С наготой тесно связаны такие понятия нашей жизни, как красота, взросление, желание, любовь, мораль, искренность, смертность...

В сиднейской Национальной Галерее открылась художественная выставка "Nude" -- из коллекции британской галереи Тейт. Вот то, что меня больше всего поразило, что захотелось запомнить... Центральной экспозицией был, конечно же, "Поцелуй" Родена -- мраморная копия, заказанная коллекционером Эдвардом Уорреном и простоявшая долгое время у него в конюшне (оригинальная мраморная скульптура находится в Музее Родена в Париже). "Поцелуй" этот настолько шокировал в своё время достопочтенную английскую знать (а из истории видно, что ханжество и разврат были понятиями далеко не чуждыми её "благородным" представителям), что скульптура эта была задрапирована для своего первого публичного показа в Льюисе (графство Суссекс), дабы "не распалять солдат, квартирующих в городе, и вообще не развращать молодые сердца". В Чикаго же копии "Поцелуя" была отведена отдельная комната с доступом "строго по заявлениям". Но "Поцелуй" -- это потом, в одном из последних залов. А начиналась выставка с "Тевкра" Хэмо Торникрофта, гомеровского лучника, исполненного в лучших традициях идеала классической статуи. "Нагое тело -- это тело лишённое одежд, а значит униженное, уязвимое, беззащитное. Обнажённое же -- это тело, облагороженное искусством." Примерно таким был постулат художников-классиков того времени. От этого вовсе не менее прекрасно полотно Фредерика Лейтона "Купание Психеи". Идеал мужчины -- сила и мужественная красота, идеал женщины -- грация и красота соблазнительная (но не соблазняющая), согласно классическим канонам. Психея, прекрасная, точно мраморная, в антураже античных атрибутов, несомненно заставляет собою любоваться...

Но вот уже в следующем зале представлено полотно Уильяма Этти "Кандавл, царь Лидии, украдкой показывает свою жену Гигу, одному из министров, когда та укладывается в кровать". Эта картина вызывала множество споров в своё время. Зритель здесь -- тот же подглядывающий Гиг, которому у Геродота суждено убить Кандавла по навету оскорблённой Ниссии, взять её в жёны и стать правителем царства (альтернативой для Гига было убить себя). Могло ли общество спокойно принять то, что, во-первых, его косвенно обвиняют в подглядывании, во-вторых, что женщина, собственность мужчины, имеет право оскорбиться и даже искать возмездия? Одним словом, картина эта была признана "неуместной для публичной демонстрации"... А, к примеру, Джону Милле из прерафаэлитов пришлось даже переписывать свою работу "Странствующий рыцарь". Здесь невозможно не обратить внимание на острейший контраст в лунной ночи между рыцарем, с ног до головы облачённым в доспехи, и обнажённой девой, привязанной к берёзе (везде -- символизм), девы, которую рыцарь (как и положено рыцарям), спас от покушавшихся на неё бандитов. Критики того времени признавали, что дева (читай, нагота) слишком подлинна, реальна, правдоподобна, что есть недопустимая трактовка образа художником. А ведь, оказывается, рентгеновские снимки картины показывают, что дева изначально была повёрнута иначе и даже смотрела в глаза своему спасителю... "Оплакивание Икара" Герберта Дрейпера -- напротив -- принесла художнику славу и всеобщее умиление. 4 модели полотна писались отдельно друг от друга, то есть в разный момент времени. Есть здесь что-то классическое и в то же время "на грани": прекрасные нимфы в скорби созерцают мертвоё тело Икара, столь же прекрасного и на удивление "хорошо сохранившегося" после своей встречи с солнцем. Впрочем, быть может, в объятиях одной из златовласых нимф в лучах заходящего солнца загоревший Икар пробудится ото сна. А дальше всё зависит от воображения... До 1893 года в Англии женщинам не разрешалось писать обнажённую натуру, а когда разрешилось, и речи быть не могло о моделях мужского пола. Чудесная картина американской художницы Анны Ли Мерритт "Любовь взаперти" -- имеет как раз данный подтекст. Она изображает маленького Купидона, на фоне оцинкованной двери в обрамлении вьющихся розовых кустов. Нежный мальчик тщетно толкает массивную дверь, в углах которой лежит ворох сухих листьев, а у ступеней -- оброненённая стрела и опрокинутая золотая чаша. Истинный подтекст этой картины -- смерть мужа художницы, а дверь -- скорее дверь склепа, за которой не что иное, как бесконечность... Полотно Уильяма Странга "Искушение" -- классический сюжет на библейскую тему Адама и Евы, по манере немного напоминает Гогена и Сезанна в плане цвета и особенно -- усиленных контуров и ярко выделенных плоскостей изображения (напоминает, может, оттого, что Странг был известным графиком и гравёром своего времени).

Следующие залы взрываются Матиссом и Пикассо, Боннаром и Модильяни... Но прежде всего -- это "Голландка" Уолтера Сикерта, который решительно отказывается от идеализации женской фигуры, посредством резких мазков изображая нагую женщину на простой железной кровати в бедной слабо освещённой комнате, намекая на дома терпимости... Это и "Обнажённая девушка" художницы Гвендолен Джон (в одно время модели и возлюбленной Родена) -- портрет молодой женщины, смотрящей нам в глаза, с вызовом и в то же время с замешательством, на самом деле хрупкой, уязвимой, незащищённой, как физически, так и психологически... Да, здесь уже совсем иная обнажённая натура -- частная, личная, невидимая чужому, постороннему взгляду... выразительная и простая. У Матисса это -- одалиска в обрамлении лёгкого цветочного халата, узорчатого ковра и тропического растения; типичные "эскизные" чувственные линии, энергичные краски, образ, уходящий за границы полотна. Матисс -- дикарь, "посмевший бросить ведро краски в лицо общественности"... Боннар -- это его извечная муза Марта, мягкие приглушённые и в то же время многообразно окрашенные тона, интимная обстановка, необычная перспектива, точно геометрическая, композиция тела в ванне, напоминающей могилу. В этих полотнах отражена (точно предопределённая свыше) участь Марты, больной туберкулёзом и принимающей свои извечные ванны... Картина Модильяни "Сидящая обнажённая с бусами" -- также типичное ню от Модильяни: абсолютно неповторимый стиль, нежные тёплые краски, чувственность, совершенно живая, от которой невозможно оторвать глаз. Это несомненно сразу заметили посетители одной из первых выставок ню Модильяни, вызвавшие полицию, которая молниеносно закрыла "непристойный" выставочный зал. Модильяни же, свободный от всяческих категорий и стилей, и не собирался никого шокировать. Просто подобная искренность, чувственность, натуральность, неподдельная непритворная открытость ну никак не могла не оскорбить чувства достопочтенных граждан... Точно также, как от Модильяни, невозможно было отойти от полотна Пикассо "Обнажённая в красном кресле". Это -- портрет Марии-Терезы Уолтер, одной из муз (читай - возлюбленных) Пикассо, с которой 45-летний художник познакомился, когда той было 17 лет. Марию-Терезу Пикассо всегда изображал белокурой и светлой в отличии от другой своей любовницы Доры Маар. Мариа-Тереза покончила жизнь самоубийством через 4 года после смерти Пабло Пикассо... Картина же эта исполнена символизма: чувственные изгибы бёдер, лица, рук, рукоятей кресла; запястья рук, похожие на крылья горлиц; лицо -- не одно, а два лица в профиль, как бы слившиеся в поцелуе -- художник и его женщина; весь портрет -- символ любви земной... Была тут и ещё одна работа Пикассо -- "собранная" из геометрических фигур, то тем не менее воздушная и экспрессивная "Сидящая обнажённая" в стиле кубизма... Очень тронуло меня полотно Мэттью Смита "Обнажённая, Фицрой Стрит, №1" (в 1911 году художник обучался в мастерской Матисса, и в данной картине чувствуется влияние фовизма): потрясающие цвета, ярко красная комната с зелёной окаймовкой, создающей объёмность помещения, жёлтый стул с синим сидением, такой же жёлтый свет, падающий на модель спереди, и просто удивительная зелёная, местами превращающаяся в синюю, тень там, где света нет... Картина импрессиониста Филипа Стэра "Сидящая обнажённая: чёрная шляпа" нигде не выставлялась более 40 лет. "Друзья говорили," -- рассказывал художник, -- "что обнажённая в шляпе выглядит вульгарно." Шляпа с перьями зарывает лицо женщины и несомненно добавляет в картину игривость, озорство, пикантность, двусмысленность...

Дальше было ню в стиле реализма, сюрреализма, абстракционизма, авангардизма -- бесконечное поле деятельности. Свет и общая атмосфера картины Бальтюса "Обнажённая в шезлонге" чем-то напоминают полотна старых мастеров. Только здесь присутствует некая провокационная, с несомненным эротическим подтекстом, призрачная аура ожидания или даже тревоги, словно наш взгляд выхватил эпизод происходящего, однако, картина неполная, ибо за кадром оставлено нечто не менее важное, без чего зрителя не покидает чувство недосказанности, незавершённости сюжета. Недаром Бальтюс считается представителем магического реализма в искусстве... Очень интересна судьба огромного полотна "Кадка" Ванессы Белл, сестры Вирджинии Вульф, представительницы Блумсберийского кружка (аристократической группы, которая признавала и осознанно отвергала для себя свою классовую принадлежность). Центральная часть картины -- большая купальная кадка (или же оранжевый вазон с разноцветными тюльпанами на подоконнике сводчатого окна), но это по расположению, а по содержанию же -- это обнажённая купальщица, распускающая косу. "Я убрала с женщины сорочку, и теперь на картине она совершенно нага и намного более невинна", -- писала художница в письме. Она и вправду кажется очень чистой, чистосердечной... В картине Франсиса Грюбера "Иов" нагота также отражает внутреннее состояние человека. Это современный Иов -- Иов послевоенного времени, поникший, упавший духом, потерянный в пространстве, как бы даже отделённый от него неодолимой пропастью сознания. Одряхлевшее от страданий тело -- в позе мыслителя, точнее человека, пытающегося осознать ту скорбь и те страдания, через которые ему суждено было пройти рядом с себе подобными. Самое яркое на картине -- зелёный забор, однако, это не символ новой жизни, это -- два изломанных креста. Здесь есть что-то от Дюрера, даже Босха... У сюрреалистов мне особо запомнились две работы. Прежде всего это "Скилла" Итель Кохун, художницы, поэтессы и практиковавшего мага индийского происхождения. "Я смотрела на себя, лежащую в ванне", -- объясняла художница. (Скилла -- морское чудище, сверху женщина, снизу собака, жившее в узких проливах и поглощавшее проплывавших мимо моряков. Есть тут и ничего не подозревающий лёгкий парусник...) Вторая картина -- "Спящая Венера" Поля Дельво (никогда, впрочем, официально не состоящего в сюрреалистах). Картина эта, тревожная, психологическая, исполненная душевных и физических переживаний, тоски -- тем острее, чем больше всматриваешься в неё, была написана в Брюсселе во время нацистской оккупации в моменты бомбёжек и смуты. Беспокойный, кратковременный сон Венеры наполнен противоречивыми видениями на грани величия и ничтожности -- и всё же она спит, ибо нравственно чиста и покойна, как и все женские фигуры этого чарующего полотна... Было здесь и много крайне выразительных скульптур: вовсе не героический и не уязвимый, а напротив -- беззащитный в своём страдании, побеждённый, сопротивляющийся, но против своей воли подчиняющийся судьбе "Павший воин" Генри Мура; похожий на древне-египетский, примитивистский, типичный удлинённый торс "Ступающей женщины" Джакометти -- привидение-лунатик, ступающее в призрачном сне; высеченная, точно вырубленная "Танцовщица из красного камня" Анри Годье-Бжески, скульптора с удивительной короткой трагической судьбой, одного из основателей вортицизма; также высеченная "Женская фигура" Барбары Хепуорт -- художница искала единства и гармонии с камнем (в данном случае красным корсхильским песчаником), предоставляя тому возможность самостоятельно отображать сущность свою... Были здесь и сюрреалисты Макс Эрнст с сексуальными "галлюцинациями параноика", и Ханс Беллмер со своей округлой "Куклой", и Кунинг, до которого я ещё, видимо, не дорос... Обращала на себя внимание картина "Грязевые ванны" Дэвида Бомберга, т. н. абстрактный экспрессионизм, где человеческие фигуры нивелированы до бело-синих геометрических проекций, шаблонов, на фоне красной воды бассейна...

Дальше -- больше. "Двойной обнажённый портрет: художник и его вторая жена" Стэнли Спенсера, известный также как "Баранья нога ню" -- шокирующий, полный подтекста, реалистичный до крайности. Последний "Триптих" Фрэнсиса Бэйкона, посвящённый трагичной, разрываемой внутренними муками и противоречиями фигуре его молодого любовника, "музы", Джорджа Дайера, покончившего жизнь самоубийством -- так и хочется сказать, декомпозиция, во всех смыслах, человеческой жизни: есть здесь и какой-то обречённый изначально кратковременный расцвет, и судилище, и одиночество... "Я желаю, чтобы мои картины выглядели так, словно человеческое существо прошло сквозь них, как улитка, оставляя за собой след человеческого присутствия... как улитка, оставляет за собой свою слизь," -- писал художник. После смести Дайера это был уже другой Бэйкон, сломленный, ещё более, чем до того, терзаемый внутренними демонами... Тут же -- диптих (на самом деле, две отдельные картины) Люсьена Фрейда, внука знаменитого Зигмунда, отображающие человеческие фигуры на фоне огромных куч ветоши. Это -- яркие психологические портреты, правдивость и доскональность которых неминуемо должна посеять тревогу, обеспокоить смотрящего, именно своею инвазивностью, назойливостью, разоблачающей природой текстуры, подробным, доскональным исследованием внутреннего мира человека. Не меньше подробностей -- в ветоши, о белую поверхность которых художник вытирал свои кисти. Поза женщины на первом из полотен заключает в себе некую неестественность, точнее естественное страдание, муку; плоть её, немолодая, неравномерная, не отполированная изобразительными средствами -- совершенная противоположность мраморному женскому телу классического ню... Картина Сесили Браун, почитательницы Кунинга, "Trouble In Paradise" (глядя на неё, у меня возникла уйма возможных переводов от "Смута в раю" до "Беспорядок блаженства") является именно тем, что художница назвала "эротическим взрывом красок" (или как-то так), и именно так, как она желала, её художественное послание растворяется пред нами, так и не сложившись в окончательный образ; оно накладывается на восприятие зрителя, перемешивается с ним, его мыслями, фантазиями, и уже непонятно, где был намёк, то есть изначальный источник наблюдаемого, где родилось то, что мы в результате увидели -- на картине или у нас в воображении.

Силы почти оставили меня :-), когда я наконец дошёл до Родена. "Поцелуй" был расположен в своём собственном зале, в середине, окруженный у стен рисунками и иллюстрациями крайне эротического содержания. Так здесь были рисунки из записных книжек известнейшего британского пейзажиста Уильяма Тёрнера, которые критик Джон Раскин обнаружив в ужасе списал на "нарушения умственной деятельности". И сжёг, дабы "не пятнать память великого художника" (впрочем, похоже, не сжёг; впрочем, у Раскина были свои демоны...) Была здесь также Луиза Буржуа, современная художница и скульптор, черпавшая вдохновение из травматических и конфликтных ситуаций своего детства, происходившего под контролем строгого с диктаторскими замашками отца, к тому же открыто изменявшего матери девочки. Её ню -- это физический и психологический жизненный опыт человеческого тела... ...Итак, "Поцелуй". История Франчески да Римини из "Божественной комедии" Данте. История, воплощённая в мраморе, одним из величайших скульпторов в истории человечества. У Родена это -- поцелуй, которого нет и, скорее всего, не случилось -- губы влюблённых так никогда и не соприкоснулись. У Данте, что поместил влюблённых в ад, в повествовании такое:

     В досужий час читали мы однажды
     О Ланчелоте сладостный рассказ;
     Одни мы были, был беспечен каждый.

     Над книгой взоры встретились не раз,
     И мы бледнели с тайным содроганьем;
     Но дальше повесть победила нас.

     Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
     Прильнул к улыбке дорогого рта,
     Тот, с кем навек я скована терзаньем,

     Поцеловал, дрожа, мои уста.
     И книга стала нашим Галеотом!
     Никто из нас не дочитал листа...


"Скульптура," -- говорил Роден, -- "это искусство углублений и возвышенностей." А ещё он говорил: "Красота -- не прекрасная линия, стиль или цвет, единственная красота -- это правда." Он верил в то, что из объятий мужчины и женщины возникает некая третья субстанция, порождаемая контактом. Таким образом, здесь в "Поцелуе" не двое, а трое, и это третье существо -- и есть главный персонаж (впрочем, сам Роден не говорил это в отношении данной скульптуры, как и не считал эту свою работу чем-то особенным). Можно говорить о линиях, стиле, эротическом наполнении -- но всё это не основное. По признанию самого Родена (и это ощущается на самом деле), любовники обнажены в первую очередь для того, чтобы ничто не могло помешать нам и сбить ту первородную, нерафинированную эмоцию, что рождается при первом же взгляде на работу. Скульптура натуральна, жива, гипнотизирует, привлекает наше внимание с любого угла, в любой проекции -- недаром люди накручивают круги вокруг, останавливаются, идут снова и снова, раскрывая для себя какие-то новые детали, новые мысли, ощущения внутри себя. Мастер передаёт в мраморе объятие бесконечно нежное, отчего ещё острее ощущается трагизм происходящего. Это несомненно последний поцелуй...

Из моих последних впечатлений (фотографий, постеров и прочих натуралистичных, даже порой философских, образов) особо ярких -- два. Первое -- картина "Обнажённая в медовый месяц" Джона Каррина. Поначалу кажется, что она написана очень реалистично, наивно, безо всякой подоплёки, намёка, но приглядевшись замечаешь странный чёрный провал вместо фона, кисти рук, точно эпохи Возрождения, современные черты; и потом вглядываясь чувствуешь, что черты портрета приобретают какой-то карикатурный оттенок, даже гротескный. Ты понимаешь, что это не реальный человек, а нечто выдуманное, более того, начинаешь чувствовать дискомфорт и в то же время притягательность образа, понимая, что это нечто близкое тебе самому, скажем, черты современной женщины, которые присутствуют в фантазиях современного мужчины, навязанных современными мерилами сексуальности, "красоты" и т. п... Вторая работа -- громадный, гигантский "Дикий человек" гипернатуралиста (даже такое слово придумали) Рона Мьюека. Детальный до малейшей подробности огромный человек, который несоизмеримо больше и сильнее любого из нас, показан в крайнем беспокойстве, в испуге; он вцепился в табуретку на которой сидит, он врос в пол пальцами ног. Он беззащитен. Вместо того, чтобы наводить на нас ужас, ужас наводим на него мы -- лилипуты на Гуливера...

Солнечный день, зелёная трава, раскидистые деревья, тихие улочки за колоннами здания галереи показались мне чем-то новым. Даже не так: старым, но очень сильно забытым. Словно меня тут не было целую вечность, словно я вернулся с какой-то другой планеты, в сущности поначалу не особо рассчитывая вернуться. Но я быстро всё это вспомнил и снова полюбил...