Обесточен

Пока не распустились пионы, не пришло их время,
Твои мысли и все, что кроме соседних, по параллельным дорогам железным,
По застеленным и чужим постелям, по кромешной тьме и без одежды я не плетусь. Торопись. Ведь скоро отправлюсь в последний путь, пусть; Ну и пусть ветром гонимый, пусть растрепаны волосы на голове, я лечу вперёд на свой последний концерт. Где в синеве о бывалых поэтах читают так, как будто бы их вовсе и нет уже. Как слово "нету", нет. Как горящий фонарь среди погасшей улицы. Как пожар за домом, что я тушил, обращая внимание на то, как тридцатилетние мужики сутулятся и стоят не у дел.
Как бабы с ёблами размалёванными за столом подмигивают и на чайной купюре сторублёвой оставляют мне номера. За красивые глазки, за харизму да за характер, но никак не за неисполненные обещания. Где блудливость и замкнутость растерзают напрочь. Разорвут, как волк зубами напополам. Где сигареты pall mall не гаснут. Где я всё ещё Я, догоняй!
Пока не поздно, пока не опустились руки, пока их не умыл, как Калигула.
Пока доброе слово не сменилось на мат - не изменился мой лексикон.
Пока.
Пока. Это последняя строчка. Я больше не позвоню тебе. Я больше не напишу о тебе. Не напишу о тебе ни строчки.