мои голые руки твое отражение ищут

дымчато-серая полоса препятствий со свежей белоснежной разметкой в сторону будущего. ты везешь меня домой.
когда мы впервые встретились у тебя был самый безразличный взгляд, который мне когда-либо удавалось почувствовать на себе - первое обманчивое впечатление. я помню тебя вечно вдумчивым. ты жил в светящейся сливочно-меловой комнате с одним огромным окном во всю стену, облаченный целиком в черное, с ног до головы непроницаемый костюм из тугой кожи, отталкивающий любые чувства как можно дальше во вне. это была комната, поглощающая боль и страх. ты лежал в ней в правой части потолка на подушке, расшитой карминными горящим маками, ты лежал и не двигался, не дышал, не моргал, но ты был живее всех живых, а я стоял за порогом несуществующей двери, дышащий, моргающий, но не живой. как я попал внутрь, ты помнишь? сколько времени нам понадобилось, чтобы понять друг друга? ты знал, когда я смотрел на тебя, подходил ближе, когда я разворачивался спиной и не чувствовал твоего присутствия в этой разлагающейся матрице. я наблюдал за тобой и постепенно вещи начали приобретать иной, правильный смысл. люди перестали казаться омерзительными червяками, копашащимися в грязи, они больше не назойливые тупые мухи, они просто...люди? привычные вещи раскрывались по-новому. цветущий жасмин под моим окном был прекрасным даже после того, как на нем не оставалось ни единого манящего к себе лепестка. обычные фразы наполнялись смыслом, источали тепло, оно разливалось повсюду, насыщало собой пространство, увязало в молниях и пуговицах твоей одежды, застревало в волосах, пряталось между ресницами, щекотало горло и в конце концов стирало все границы. два акцептора, спасающие друг другу жизнь. таким я тебя помню, таким я полюбил тебя. прошло уже много времени и мы совсем другие люди. сейчас я сижу на твоих коленях в новенькой отполированной машине и ты целуешь мое лицо насквозь, составляешь заново тот разобранный когда-то пазл, украшаешь его, заменяешь потерянные элементы.
тебе всегда нравились красивые вещи, а я хотел быть красивым. ты говорил на незнакомом языке - я учил его. и иногда до сих пор, когда мы лежим вместе на хрустящих опавших листьях, заснеженной крыше, на цветущем дурманящем поле в этой перманентной пляске чувств, я смотрю на тебя как смотрел бы в первый раз, с изумлением, нежностью и тоской, потому что теперь я могу до тебя дотронуться. я снова могу до тебя дотронуться.