Красавино детство. Опиум для ребенка

Вообще мама моя всегда любила манипулировать окружающими, в том числе, может даже в первую очередь - мной. Было мне лет 14. В то время многие обратились к религии. Ну и мама моя, со свойственной ей способностью увлекаться всякими любопытными штуками, обратилась к религии вместе со всеми. Ну и нас с отцом тоже потащила за собой. Отец-то быстренько от нее открестился, а мне – куда деваться, приходилось быть духовным. Вот и приходилось ходить с мамой в церковь, слушать бесконечные мамины монологи и выдержки из книг, которые она покупала в каких-то немыслимых количествах и часто читала мне вслух. Нет, поначалу мне все это было тоже интересно и любопытно, но всякому учению должен быть предел, правда? Я не думаю, что это мамино хобби появилось с целью манипулирования. Скорее всего, изначально это было просто увлечением в чистом виде, и только потом она поняла, как это можно использовать в воспитании меня. Религия ведь вообще древнее мощнейшее орудие для управления целыми народами, что уж тут говорить про одного маленького меня. Орудие, веками отточенное, не дураки были наши предки, да? С помощью религии мама эффективно растапливала пластилин моей души, ну и дальше уже лепи все что хочешь.
В то же время, саму маму увлечение затягивало все сильнее, а она, в свою очередь, тянула за собой меня. Нет, слава богу, фанатизма никакого не было: меня не заставляли стоять обедни, читать библию и держать посты. А вот слушать многочасовые мамины проповеди приходилось. По сути, она назначила себя моим духовным наставником, проповедником и священнослужителем. Огорчало то, что раньше я любил с мамой поговорить, обсудить с ней интересное, поспрашивать, поделиться. Теперь же это стало невозможным, потому как стоило мне начать какой-нибудь разговор, причем на абсолютно любую тему, мама тут же перескакивала на любимого своего конька, и тут уж пиши пропало. Я не только забывал, с чего начал, но и не мог вставить ни слова, приходилось сидеть, слушать и кивать. И не дай бог мне было ей возразить или даже случайно улыбнуться: на несогласие, критику или улыбку, часто казавшуюся ей насмешкой, мама всегда реагировала достаточно остро, а если уж дело касалось чего-то для нее важного – то огненно остро. Она сразу вспыхивала, начинала на меня кричать, обвиняла в неуважении, цинизме, и диагностировала вселение в меня бесов. Пару раз даже тащила в церковь, чтобы там эти бесы из меня убежали. Ну церковь не церковь, а скандал точно был обеспечен, поэтому лучше было слушать, причем с серьезным лицом, и со всем соглашаться. Соглашался я обычно молча, ибо поддержание беседы значительно растягивало мамину лекцию во времени. Спасением для меня была нечаянная монологическая пауза: стоило маме на несколько секунд замолчать, как я тут же, картинно хлопнув себя по лбу, с ужасом вспоминал, что еще не приступал к геометрии, и спешно ретировался в свою комнату. В комнате у меня было минуты две-три, чтобы успеть сесть за стол, обложиться учебниками, линейками и карандашами и изобразить, что поглощен уроками. Я знал, что сейчас мама непременно войдет и доскажет то, что забыла сказать мне в кухне. Мои не сделанные уроки хоть как-то ее останавливали, потому и нужно было успеть подготовить крепость из учебников и изобразить всеобщую занятость. Иначе мама, увидев, что я не при делах, продолжит занимательный рассказ и вообще никогда не уйдет. Да, все-таки в свои 14-15 лет я был достаточно терпеливым и покладистым сыном: требовалась весомая доля выдержки, чтобы ежедневно часами слушать мамины дурацкие философствования. Другой бы давно ее послал.
Маминым, как она сама говорила, «пространством» в квартире была кухня. Теперь тут хранились ее новые предметы обихода: православные книги, конспекты, иконы. Позднее к этому примешался исламизм, оккультизм, буддизм и прочие «измы». Здесь мама от пуза закармливала меня монологами, поэтому кухню я стал посещать только в случае крайней необходимости, и, по возможности, в мамино отсутствие там. А также старался не заговаривать с мамой и не спрашивать ее ни о чем: как я уже говорил, любой мой вопрос или брошенная случайно фраза переходила в религиозное русло и кончалась сумерками за кухонным окном.
Хорошо, что церковь была от дома достаточно далеко, ходили мы туда в основном по праздникам. Народу было всегда много, было душно, нередко мне становилось плохо, приходилось выбираться на улицу, чтобы глотнуть воздуха. Это казалось мне странным, ведь мама сама говорила, что в церкви должно быть хорошо. И еще там были злые бабки, которые ругались, если я забывал снять шапку или крестился не той рукой и не в ту сторону. Словом, никаких положительных эмоций я от духовного воспитания и послушания не получил. Кроме того, мама настолько перекормила меня всем этим, что у меня случилось отторжение религии. Может даже чрезмерное отторжение, которое до сих пор сохранилось, не прирастает.
А, ну вот, про манипуляции. Духовность моя была маме удобна: я стал более покладистым, послушным, и, главное, честным. Поэтому мама старательно эту духовность во мне подпитывала. До определенного момента. А знаете, у меня всегда так: я долго терплю, держу эмоции и чувства в себе, и вообще, веду себя прилично. Но - до определенной точки, пока все это не выльется через край. Маленькой капли достаточно. Точнее, взрослым это кажется маленькой каплей, крошкой, пустяком. Они же не видят того, что внутри меня долго накапливалось и закипало, точнее, я им не показываю. Они только видят взрыв, результат. И результат этот их удивляет, пугает, не нравится. Я ведь был таким хорошим, и вдруг резко стал плохим, что случилось? У мамы теперь появился веский аргумент: бесы вселились. А я-то знаю, что копилось долго, только вот поди докажи, что это не случайно и не вдруг. Но крайняя капля была всегда. В случае с религией этой каплей оказался экзамен по физике. Сложный. И в целом я был к нему готов. Но для закрепления материала мама велела сходить в церковь, поставить свечку и попросить помочь с экзаменом. Ладно, я сходил, попросил и успешно физику - завалил. Не знаю даже, как так вышло, что мне влепили пару. Да фиг с ней, с парой, а вот что это тогда за бог такой, раз в элементарном помочь не может, тем более что предмет я действительно знал. Разочарование свалилось одномоментно и накрыло меня с головой. Накрыло, но ни мама, ни даже я сам, в тот момент этого еще не поняли. Взорвалось внутри, стало пусто. Манипуляции духовностью перестали на меня действовать. Навсегда. Нет, мама еще пыталась все исправить, от хорошего и удобного трудно же отвыкать. Я помалкивал, но когда она произнесла одну из своих манипуляций вслух: «ты ведь у меня мальчик верующий», я огрызнулся: «почему это я «у тебя»?». Мама даже не поняла сразу, что я имею в виду. А это возвращался я, тот, прежний. Со всеми своими бесятами, неудобствами и непонятностями для взрослых. Мама потом не раз с возмущением рассказывала нашим родственникам и знакомым эту историю с моей убийственной концовкой: «почему это я «у тебя»?». В переводе на русский язык, я хотел снова быть существительным, а прилагательным быть не хотел. Я не хотел быть «у кого-то», при ком-то, хотел быть собой. Ну можно же?
Ну и, наконец, точка была поставлена, когда мама решила проверить меня на правду. Как я уже сказал выше, духовность моя была для нее своеобразным детектором лжи. Вообще я обычно не врал: либо молчал, либо, если уж говорил, то правду. Но, тем не менее, взрослым почему-то обязательно нужно было в этом удостовериться. Не помню, про что тогда шла речь… Мама спрашивает: «Ты говоришь мне правду?». Я кивнул. Кивнул, должно быть, неубедительно, поэтому она подключает свой детектор: «И ты можешь мне это сказать как перед богом?». Я уже вижу неприятную манипуляцию, поэтому, копируя ее интонации, отвечаю: «А ты что, бог?». Мне ведь ничто не мешало ответить на ее вопрос утвердительно, ведь я действительно говорил правду. Но сама ситуация, грубое вмешательство, давление на меня – все это вскипятило, возмутило, взбунтовало внутренних моих бесят. Плюс вредность! Нет, я не повышал голоса и даже ничего не прибавил к своему риторическому вопросу. «А ты что, бог?». Я просто отрезал ее манипуляцию. Перегрыз. На пороге снова стоял прежний я. И, как всегда, молчал. Бездуховный, непослушный, неверующий и упрямый.
С возвращением.