2016. Утро Эсхатона

*

Октябрь! — ни революций, ни искусства...
Я так люблю тебя, и в этом смысл жизни,
Хотя мозаика рассыпалась на тризне,
Не предавай меня ради распутства,
Мой кареглазый друг!
Русских берёз ещё видна озябшая краса,
Застенчива и женственно боса:
Вот так стесняется, когда заходит в землю, плуг.

Однако же тиран тиранов скоро грянет вдруг,
На перстне у него растёт трава,
Но он — не тот, чья свята голова.
Магнолии моей не обесцветив дух,
Он скажет всем стадам: "Падите в прах
Передо мной, как камни перед морем,
Я счастье вместо горя
Дарую вам, рабы. Я на семи орлах
И в чудесах великих к вам явлюсь, народы дола,
Будь крепок, наш союз!" —

И вот тогда сквозь пагубу и холод,
Не ради позабытых муз,
Святые воспоют: "Доколе?"
В то злое время просьбу тихую мою,
Услышь, прошу, о Бог возмездий,
Чтобы в конце всего, молю,
Раздался музыкой последней
Свет октября, о Бог предведий.

*

Я слышу эту тишину,
Как колокольный звон воскресный:
Врезался в землю серп небесный,
Как человечество в войну;
Мир, не имея сна допрежь,
Вникал в безумные глаголы,
Когда входил чугунный молот
В плоть зеленеющих надежд.

Я верю в тайну глубины,
В сваровское деепричастье,
В нечеловеческое счастье,
В тех, кто богаты и скудны,
Я верю в высь и верю в ширь
Всех горизонтов и наречий,
В тех, кто умён и красноречив,
Кто любит сливу и имбирь.

Когда в одиннадцатый час
Придёт предъизбранный изгнанник,
Как я, гонимый небом странник,
Пастух неугасимых паств,
И всё провалится тотчас,
И заалеет трубный глас
Гранатов, вишен и стихов
И Нила вечных тростников —

Он явится, как звуки флейт,
Как гений чистой красоты,
Как прежде не являлась ты,
Как мира тленного апгрейд, —
И вот тогда сквозь плачь и горе —
"Падите!" — пропоют соборы,
"Падите, горы!" — скажут воры
(Хоть этот слог и разговорен),

И только ты, наш верный друг,
Не унывай и не сдавайся,
И царству тьмы не отворяйся,
Не слушай омертвевших фуг.
Благая весть вестит тебе:
Три года минут, как проклятья,
И скинув радужные платья,
Мы все забудем о борьбе.

*

Как среди серого всего
Рождается цветок ромашки?
Каким святым и для кого
Кольчугой вышиты рубашки?

Целуя в небо чернозём,
Я думаю: когда-нибудь же
Мы этот воздух вознесём
К осведомлённому невеже!

Что верит в высь и верит в ширь —
Сказал поэт; ну что ж, немало
Игравших гуслями в псалтирь
Зелёно-мятно-чёрно-алым.

Россия вспрянет из говна,
И на обломках сладострастья
Напишут наши имена,
Как кровью пишут на запястьях.

*

Когда Санта-Моники дикой тропою
Ушёл Александр в конечный покой,
Я вышел чуть слышно в гомерову Трою
Взглянуть, не остался ли кто-то живой?

Разверзлась земля, встали Рама и Сита
Из борозд подлунных, с точёной косой,
Сказали мне ласково: "Пулей убитый,
Спит твой Александр в темнице сырой".

Артюров абсент разгорелся внезапно,
Овидий всплакнул, Алигьери взрыдал,
Петрарка за хвостик Шекспира царапнул,
И только один Александр порхал.

О ямбы, о древние боги двустиший! —
Вы внемлите тихому шёпоту рук
И ради неслыханных русских мальчишеств
Поймёте сплетение дружеских букв.

О Моцарт в тайге, о Бетховен-лесничий! —
Нигде Калифорний не слышен прибой,
И только стихая для внешних приличий,
Мой в полночь разносится — гения — вой.

*

ДВЕ ТЫСЯЧИ ШЕСТНАДЦАТЫЙ СОНЕТ

Всё, что вы можете мне предложить,
Хуже, чем тонкосотканная нить.
Байрон в эгейских морях потонул,
Байрон не прав, Байрон больше не cool.

Что же теперь, когда в фокусе глаз
Зреет невидимый глазу алмаз? —
Поступь Завета, Восьмая Ладья,
Роза Хрустальная — но не моя.

Те, кто придут, ещё горя хлебнут,
Горький им пряник и медленный кнут,
Только кровьми умывались не все,
Совесть настаивая на овсе.

Дактилей больше не слышно в миру! —
Боже! — я вечен, пусть я не умру.

*

Весну я трогаю рукой,
Её манеры невозможны:
Определённо, очень сложно
Косой косить серпуховской.

Едва ли в сумеречный час
Взойдёт сергеево светило,
Гори, моё паникадило, —
Они склевать не смогут нас.

Идём с тобой, моя весна,
Туда, где нет ничтожных мыслей
(Они на дереве повисли),
Туда, где жизнь оживлена.

*

Что ты вобрал в себя? — зловещую эпоху?
Цветистый календарь и жаждущий жасмин? —
Всё это было бы красиво и неплохо,
Когда бы только ты не вспомнил про один,

Древнее Азии, Европы и Америк,
Тончайший стебель, тоньше всех искусств,
Неосторожный двадцать первый берег,
Ни грек, ни римлянин, и даже ни этруск.

Ты береги себя — на этом свете мало
Теперь таких, как ты, кто любит Вечный Свет,
И раз уж рыцарь ты, то опусти забрало,
Возьми в один конец непроданный билет.

Когда среди пустынь твой возмутится голос,
Как фейерверк в ночи, как бриллиант для страз,
Тогда, и лишь тогда, из существа глагола
Прольётся, как вода, тот, кто всех нас предаст.

Война, кругом война, крестьяне, мусульмане;
Исправить этот мир под силу лишь глупцам.
Когда-то мы с тобой очнёмся и восстанем
И станем воду лить в нажигу кузнецам?

Пусть ветер этих дней ещё красней и пряней
Ещё летит сейчас наперекор судьбе!
Я верю — я живу, и Игорь Северянин
Благословляет нас, наперекор себе.

*

День. Этот день — мгновение между тобой и мной.
И лень брести по тёмной улице домой.

"Кто ты? Кто я?" — спросил у афинянина Сократ —
"Не ты, не я, и даже не цикуты яд".

Идём со мной в сине-зелёный высоченный лес —
Весной — закатанный в асфальт бездумный лес;

Ещё бы! — Аристотель чтит, что любит Александр,
Непросвещённый свет алеющих альгамбр;

Идём туда, где ангел сеет то, что жнёт поэт,
Что, как Две тысячи шестнадцатый сонет.

Москва-река, и не омыть, и не отмыть всего,
Того, что исчерна беловиком бело.

*

Любовь радует моё сердце,
Любовь умеет петь в терцию.

Любовь радует моё сердце,
Любовь умеет петь в терцию.

Любовь радует моё сердце,
Любовь умеет петь в терцию.

Любовь радует моё сердце,
Любовь умеет петь в терцию.

Любовь радует моё сердце,
Любовь умеет петь в терцию.

Любовь радует моё сердце,
Любовь умеет петь в терцию.

Любовь радует моё сердце,
Любовь умеет петь в терцию.

Любовь радует моё сердце,
Любовь умеет петь в терцию.

*

Лови апрель, когда он льётся в окна от любви,
Ай-разлюли-люли, ай-Браззавиль!

Взяв микроскоп, вот Броун наблюдает волшебство,
Алхимик мудр, но он не знает ничего.

Он так сказал, прикусывая нижнюю губу,
Он не гадал, а говорил судьбу:
 
"Любимая моя! — ты не моя... Ничья семья
Не может жить на свете без жилья".

Пусть соловей поёт, и золотеет серебро,
И тоннами привозится добро.

Кто сеял рожь, пожнёт пшеницу радости и хлеб,
Тот будет бел и осиянно леп.

*

Яма — дно высокой башни.
Мы дойдём до края пашни,
До широкой широты,
До протяжной долготы.

Человечек небо строит,
Только жаль, что не достроит:
Дикий ужас в этом мире
Разлит, как слеза в порфире.

Леонардо взял и помер
При сверкавшем майском громе
Во дворце среди полей
На руках у королей;

Больше нет на свете вишен,
Больше лепестков не слышен
Белый тающий полёт,
Больше вечность не умрёт.

Двадцать первый век восходит
Синевой на небосводе.

*

Знания — ложны,
Чувства — ничтожны,
Майя — обман.
Бах Иоганн,
Сядь за орган,
Сядь под платан!

Выстрел прицелен
Этим апрелем,
Дробно число,
Мутно стекло.
Время пришло,
Снова тепло.

*

Я задушил Левиафана
Своей мозолистой рукой,
И если б надо нам с тобой,
Я сокрушил бы и Титана.

Патриций варварам — не друг,
И варвар другом нам не станет
(Ах, разве итальянец
Родился б посреди калуг).

Флоренция в подлунный час
Пробудится, великолепна,
И встанет весело из склепа —
Тогда отмолится намаз,

Тогда полночью день-деньской
Зажжёт огни своих фонтанов —
Так будет поздно или рано,
Тогда утихнет волчий вой.

Бессмертный полк давно прошёл,
А инсталляция осталась,
Какая радостная малость —
Носить уборов иньских шёлк!

Так вот: взойди же, Красота,
Ребячьей резвостью сверкая,
Величием ошеломляя,
И по-ахматовски проста.

*

Нет, я не устою! — затем, чтоб жили вы;
Не существует Завтра, нет никакой Судьбы.

Восставшая на свет чудная кутерьма,
Веди себя потише, ведь ты ещё мала,

Ведь сердце не даёт оплаты за кино,
Искусство влюблено, ему не всё равно.

Разлапистая ель раскинулась на мир,
Как будто б нет берёз, как будто бы ампир

Продался за гроши в угоду пустоте,
Сокрывшись в майский день в соляной кислоте.

Сойди, Рабиндранат! — с заоблачных высот
И посети певца, кто до сих пор поёт.

В Индийском океане ещё тепла вода,
Но никому уже его не нужно льда.

Иной народ придёт на смену моему,
Всё, что осталось мне, — остаться одному.

Москва ещё дымит, как сорок сороков,
Но для меня уже её не свят покров.

*

О ангел мой! О красота!
О несказанное зиянье, —
Когда б не бракосочетанье
И не забава для хлыста.

Вначале Дух витал. Теперь
Летает небо дождевое.
О если б русскою верстою
Был освящён немецкий зверь!

Россия, мать моя, не ты
Откроешь новое начало, —
Им будет вечно только мало
В волнах соляной кислоты.

Когда младенец чует сон,
Он знает больше, чем профессор,
Схватив за пятку Ахиллеса
И Бхишмою вооружён.

Сирень опала, но жасмин
Ещё цветёт, нежнее песни,
"Пусть будет океан опреснен" —
Сказал Девятый Серафим.

О Неоконцептуализм!
О Эсхатон! О Край Безвестный! —
Прочь от земли, здесь неуместен
Наряд, в котором ходит Жизнь.

*

Таинственный рисунок букв
Нисколько не прибавит звуков,
Из кислоты немытых клюкв
Родятся Маленькие Муки.

Он дал мне право быть собой —
Я принимаю это право
Как высочайшее начало,
Как амстердамских зданий строй.

Сойди, всевышняя роса,
Во благолепии, расистски,
Как крепкий ароматный виски,
Как краснощёкий англосакс.

Идите, новые стада,
Из "Умывальник" в "Раздевальник",
Пусть будет радуга свята,
Пусть солнце светит натурально!

Ах, Пушкин мой, ах, Александр,
Тебе не весело сейчас-то,
Как будто ангелам причастен
Невыносимо-знойный ад?

*

Перед твоей красотой я приникаю,
Как одержимый перед пророком, и не чаю,
И не смею смотреть на твоё как бы духовное тело,
Ты прости мне и просто скажи: "Не говори без предела!" —
Окропи мя иссопом, и я просветлею,
Претворяя бесплодную землю как бы в Пангею.
Кто мне Angela Merkel? — и что современных Германий
Обескровленный дух с окровавленным знаменем?
Предоставьте нам больше! — пусть будет закат мирозданья,
Эсхатон, о приди, о предстань на закланье!
Грубость разуму пусть уступает дорогу навеки,
Медь от золота пусть отличат человеки,
Всё, что должно свершиться, — свершится, как мы и хотели,
Ради счастья и для предназначенной цели.
А сейчас в царском парке скамья недвижима, и листья
Тёмно-синих деревьев так жёлты, так сильно обрызганы кистью
Леонардовой, будто важное что-то случилось,
В этом заревом солнце земном появись, моя милость!

*

Жизнь разлилась на улицы дорог,
И мы опять полезли в Google, —
И там, и здесь тебя люблю я, друг,
Как любит белизну творог.

Встать и пойти — какой простой пустяк,
Жаль, люди не летают так, как птицы,
Быть может, им пристало бы смириться,
Но почему-то это всё не так.

Сегодня воскресенье, как всегда,
И льётся свет невыносимой мощью,
И днём, и утром, вечером и ночью,
В преддверие Великого Суда.

Что на столе? — две пачки сигарет,
"Я не курю, спасибо!" — встал и вышел,
О небо, как легко дышать при вспышках
Последнему, кто всё ещё поэт.

Изящная словесность отцвела,
Как отошли хорей и амфибрахий,
Поэзия, как череп черепахи,
Истлела, искрошилась, умерла. 

И что ж? — всё то же солнце ввысь
Сегодня вознесёт ладью немую,
Ах, неба человек всегда взыскует!
Восстань, о Солнце, царствуй и ярись.

*

На свете есть одно желанье,
Ещё не веданное мной:
Не чтобы бракосочетанье,
И не на вечный упокой.

Я так хочу, чтобы сияла
Звезда, невидимо для всех,
И чтобы краем покрывала
Ей всё сопутствовал успех,

Таинственных соцветий марта
Её сверкал бы эполет,
Как юность древнего Адама,
Как в снеге первый первоцвет, —

Хоть вам она чужая, дети,
Ведь вы балуетесь со тьмой,
И врёте все на этом свете,
Как будто дух в вас неживой.

Разве не будет ни объятий,
Ни скромных ласк, ни диких игр,
Таких, как если бы архангел
Или какой архистратиг

Сказал бы: "Боже, мы не в силах
Продолжить этот тяжкий путь!",
И если б Мать Его склонилась,
Прося ещё чего-нибудь?

И только Ты посмотришь тихо
За человечий горизонт
И молча вынешь из-под ига
Всех тех, кто был вооружён.

Итак, живи, моя звезда,
Окутай землю, чуть, немного,
Как если бы луны дорога
Светилась солнцем иногда.

2016