Над вечным покоем

Есть на свете места, в которых Интернет плохо ловится. Да он там и не нужен.

Вот растёт посреди поля роща. Высится в ней старый, раскидистый тополь, что с  мая по октябрь серебристой листвой блещет. Сейчас стоит помолодевший, длинными соцветиями увешан-унизан, мохнатыми, точно гусеницы. Под ним трава старая соломой желтеет. Тонкие цветочки с резной седенькой листвой сквозь неё ещё не пробились. А вот молодая, свежая травка уже всходит. И щавель, и полынь, и крапива, и пырей вездесущий.

Дышит весеннее солнышко.

Дышат глина и песок полевые. Ногой ступишь — мягко, ровно на живое становишься. Только на буграх подсохло. Берёзы плакучие ветви свесили, и качаются-раскачиваются, зелёными серёжками позванивая.

Апрель наступил.

Наступил апрель — Пасха скоро!

Радуется Пасхе весь люд крещёный. Рады ей звери, да птицы, рады деревья и травы, рады и цветы все до самого последнего маленького цветочка.

Рады Воскресению Христову живые. Рады и мёртвые. Мёртвые, пожалуй, даже поболе рады. Надоело, наскучило в сырой, мёрзлой земле лежать. Хочется под ясное солнышко, на мягкую, весеннюю травку, в цветущий яблоневый сад.

Гудит свежий ветер над кладбищем. Мятётся, качается вся роща. За зиму изболела, да измаялась посреди широкого поля, шумит тревожно. Деревья расходились неспокойные.

Нет, не только деревья шумят. Слышишь? Люди разговаривают!

Здесь и дед Володя, и бабушки Анна, Александра, да Мария, и матерь их Елена, и младенец Александр гукает. «Кошата» неподалёку (и тут нет покоя от них, неугомонных)«мяукают» своё. Ильюшиных пятеро рядом. Бровин Фрол с краю притулился. Те, из-под старых, разползшихся бугорков, которые едва из сухой травы выступают чуть поодаль теснятся. Вся дальняя часть кладбища в таких заросших холмиках. Они и вдоль, и поперёк. Свободно всегда в этом краю люди жили: хочешь так, хочешь эдак в землю ложись, — много её-кормилицы.

Две девочки плачут у калитки, ведущей в чужую оградку. От мамки потерялись. Принесла их сюда мамка, сначала меньшенькую, потом, через несколько дней, большенькую. Принесла, оставила в роще под берёзами, да и забыла про дочек. С той поры от двух кресточков уж только столбик остался один на двоих. Какой-то добрый человек тот столбик ветхий нарядной, голубой, богородичной краской покрасил. Стоит столбик. Еле-еле над травой высится, будто девочка в голубом платье из бурьяна выглядывает: не идёт ли мамка? Только, на каком дальнем погосте прикорнула та в безымянной могилке, кто же сироткам ответит? Явится вдругорядь Христос, тогда исстрадавшаяся семья воссоединится.

Старые сосны ходят в поднебесье. Могилки ковром из своих шишек устлали. Берёзы ковёр тот тонкой золотой листвой по осени изукрасили. По земле всюду моховые подушечки бархатные разбросаны изумрудно-зелёные и рыжие, точно кровь-руда железная.

Облака в бескрайнем небе бесчисленные картины складывают. Играют или что-то написать, сказать людям пытаются? Не выходят письмена у облаков. Загрустят от неудачи пушистые, — дождинками поплачут. Потом опять, давай играть, носиться, новые начертания выводить.

Весна пришла, значит, Пасха скоро. Живые к мёртвым в гости придут. Причешут граблями засохшую траву, чьи космы лохматые всё вокруг оплели. Уберут прошлогодний ковёр из шишек и берёзовой листвы, под новый, на будущую осень, место подготовив. Веселится мятежная роща, — человечьи голоса под её пологом редкие гости. Земля, с которой сняли прошлогоднее покрывало, голая и ёжится с непривычки от апрельского холодка.

Солнце неожиданно выкатилось. Не задерживаясь, на юг, на запад понеслось, на все стороны света. Побежали широкие волны по лугам, — солнце травы всколыхнуло, на поле озимая рожь взволновалась. Сосны покрякивают, корявые бока под тёплые лучи подставляют.

Соловушка малый не просвищет здесь, чёрный зверь рыскать не прибежит. За полем трасса гудит, на автозаправке машины бензином наливаются. Где уж тут зверям рыскать-то? На бугорках яблочки от самого Спасова дня лежат целёхонькими.

Зато на Красную Горку да на Радоницу опять люди придут. Принесут яиц крашеных, куличика сдобного, свящёного мёртвым родным кусочек. А те, что из дальних могил, руками машут, тоже куличика хотят. Да где же на всех взять-то? Пшенца возьмите, милые. Остальное всё Христос нам всем даст, как настанет время.

Отшумят Красная Горка и Радоница, снова в роще никого. Снова станут старые сосны поскуливать, да травы друг с дружкой шептаться шершавыми голосами. Разве что на Спаса Преображение кто-нибудь, даст Бог, заглянет яблочка нового положить.

Унесётся лето. Осень промелькнёт. Снова зима свой белый покров расстелет, всё вокруг им укутает. Будто и не было ничего…

Никто не придёт. Никто не послушает. Только ангел с Небес мимолётно заботливым и тревожным взором место окинет — не настало ещё время.