А он стоял и матерился...

- "Опять сидят, едят, и телевизор смотрят"!.. -
Он снова злился, глядя в освещённое окно,
А после матерился…  Продолжалось так давно,
Но сколько?, ты спроси, все скажут, что не помнят…

Когда же, в кухнях, спальнях, люди выключали свет,
Уставшие за долгий день, и засыпали…,
Он ещё больше злился: - "Затаились, твари…
За мною наблюдают"…, и ругался, на чём свет…

Но если те слова, что Он адресовал жильцам,
Того окна, или другого, отличались,
То матерные все одними оставались,
А почему, об этом, как-то, Он не знал и сам…

Но это ладно, семечки…, а пиком  злобы
Был день…, когда светло, и что там, в окнах, не видать…
- "И что они там делают"?.. приходится гадать…
И нёсся мат рекой, всё той же низкой пробы…

К тому же,  днём ужасно раздражали люди,
Которые,  без дела,  взад-вперёд носились,
Столкнувшись с ним, часть падало, и матерились,
Пореже в выходные дни, и чаще в будни…

Возможно, что от них, как раз, и научился
Он материться?.. – Только что об этом говорить?
Возможно…, только это Он уже успел забыть,
Зато не позабыл, как надо материться…

- "Ну, вот куда та дамочка в пальто метнулась"?.. -
Он задавал вопрос, добавив слово матом…
- "И почему не дома, а летит куда-то?
Хотелось так её задеть, - жаль, увернулась"…

Он многих знал и материл в своём квартале.
Всем доставалось, часто крепко, матом от него,
А был столбом Он телеграфным, только и всего,
Стоявшим не в кювете, а на тротуаре…