Сильвия Плат - Дева Лазарь

Мне вновь удалось.
Раз в десять лет
Я претворяю

В жизнь чудо ходящее, кожа моя
Режет глаза, как нацистская лампа,
Правая стопа —

Пресс-папье,
Без черт лицо — тончайшее
Льняное полотно.

Сорви его,
Враг мой.
Я так ужасна?

Мой нос, глазницы, полный ряд зубов?
Несвежего дыханья
Не станет через день.

Скоро, скоро могилой
Съеденная плоть
Вновь нарастёт.

И вот я с улыбкой лучистой.
Мне только тридцать.
И как у кошки, у меня девять жизней.

Это моя Третья.
Что за вздор
Погибать каждое десятилетие.

В мириадах крупиц.
Пустоглазая толпа
Лезет взглянуть,

Как меня по частям развернут —
Настоящий стриптиз.
Джентльмены, леди,

Вот мои ладони,
Колени.
Может, там кости да кожа,

И всё же я женщина, что ни на есть.
В первый раз мне было десять.
То был несчастный случай.

Второй раз я надеялась
Выдержать всё и не вернуться.
Сжала створки,

Как устрица.
А они меня звали и звали.
Липкий жемчуг червей с меня собирали.

Умирание —
Это искусство, как и всё остальное.
Я весьма преуспела в нём.

Я горю адским огнём.
Я чувствую всё вживую.
Вы скажете, это призвание.

Проще простого, если ты взаперти.
Проще простого, если ты неподвижен.
Это спектакль:

Вернуться среди бела дня —
То же место, то же лицо, тот же скотский
Вопль изумлённой толпы:

«Чудо свершилось!» —
Выбивает из колеи.
Взимается плата

Лицезреть мои шрамы, плата
Услышать моего сердца стук —
Оно ещё живо.

Отдельная плата, и очень большая,
За слово, прикосновение,
За каплю крови,

За волосок с одежды.
Так что же, Herr Доктор.
Что же, Herr Враг.

Я ведь ваш опус,
Я ваша ценность,
Из чистого золота младенец,

Расплавлена в крик.
Верчусь и горю.
Не думайте даже, что вашу заботу не оценю.

Прах, прах —
Сунь кочергу.
Плоть, кость, ничего не осталось —

Мыла кусок,
Обручальное кольцо,
Золотая пломба.

Herr Бог, Herr Люцифер,
Осторожнее,
Осторожнее,

Прямо из пепла
Я восстаю, рыжеволосая,
И глотаю мужчин, как воздух.


23-29 октября 1962



Lady Lazarus
by Sylvia Plath


I have done it again.   
One year in every ten   
I manage it——

A sort of walking miracle, my skin   
Bright as a Nazi lampshade,   
My right foot

A paperweight,
My face a featureless, fine   
Jew linen.

Peel off the napkin   
O my enemy.   
Do I terrify?——

The nose, the eye pits, the full set of teeth?   
The sour breath
Will vanish in a day.

Soon, soon the flesh
The grave cave ate will be   
At home on me

And I a smiling woman.   
I am only thirty.
And like the cat I have nine times to die.

This is Number Three.   
What a trash
To annihilate each decade.

What a million filaments.   
The peanut-crunching crowd   
Shoves in to see

Them unwrap me hand and foot——
The big strip tease.   
Gentlemen, ladies

These are my hands   
My knees.
I may be skin and bone,

Nevertheless, I am the same, identical woman.   
The first time it happened I was ten.   
It was an accident.

The second time I meant
To last it out and not come back at all.   
I rocked shut

As a seashell.
They had to call and call
And pick the worms off me like sticky pearls.

Dying
Is an art, like everything else.   
I do it exceptionally well.

I do it so it feels like hell.   
I do it so it feels real.
I guess you could say I’ve a call.

It’s easy enough to do it in a cell.
It’s easy enough to do it and stay put.   
It’s the theatrical

Comeback in broad day
To the same place, the same face, the same brute   
Amused shout:

‘A miracle!’
That knocks me out.   
There is a charge

For the eyeing of my scars, there is a charge   
For the hearing of my heart——
It really goes.

And there is a charge, a very large charge   
For a word or a touch   
Or a bit of blood

Or a piece of my hair or my clothes.   
So, so, Herr Doktor.   
So, Herr Enemy.

I am your opus,
I am your valuable,   
The pure gold baby

That melts to a shriek.   
I turn and burn.
Do not think I underestimate your great concern.

Ash, ash—
You poke and stir.
Flesh, bone, there is nothing there——

A cake of soap,   
A wedding ring,   
A gold filling.

Herr God, Herr Lucifer   
Beware
Beware.

Out of the ash
I rise with my red hair   
And I eat men like air.