Как я Алиску от соски отучал

Алиска жевала соску до четырех лет. Поближе к четырем годам она очень быстро прокусывала пустышку, и та становилась невкусной, совершенно переставая быть соской. Она превращалась в мусор и смело, без сожалений выбрасывалась. Живую, настоящую соску выкинуть было нельзя. Даже после заключительного представления об окончании эксплуатации и смены рабочего профиля данного предприятия. Даже после решения, принятого путем общего открытого голосования или каким-либо иным путем.  Это как преступление против человечности. Сначала недоверие:
- Папа, - с тревожной улыбкой на лице, - ты ничего не забыл?
- Нет, доченька.
- А это?  - из мусорки торжественно достается соска. - Вот, надо помыть.
- Нет, доченька. Это кака. Это плохая соска.
- Нет, папа. Кака в туалете! – Берет за руку, приводит в туалет и показывает в унитаз. – Здесь кака.
Тут начинаются мои попытки: напомнить, что мы договаривались, объяснить еще раз, мол, соска нам не нужна – мы и без нее справимся.
В это время глаза наполняются слезами, нижняя губка поджимается и начинает дрожать, голова опускается на грудь и все вокруг заполняется ревем отчаянья и обиды:
– О мир! Ты несправедлив. В тебе не осталось для меня… Ни одной соски! Значит мне тут больше делать нечего. Чего мне ждать от тебя, мир?  Ведь у тебя не осталось ни одной соски...
Продолжалось это некоторое, не очень продолжительное время, в течение которого у меня разрывалось сердце и седели на голове совершенно лысые волосы.
И тут под ними родился коварный план – я соску официально разрешил. Не стал ее ни к чему привязывать, мазать чем-нибудь или как-то по-другому рассорить свою дочь с ее любимым предметом.
По договору с Владимиром, руководителем младшей детской группы, делавшим исключение только для новеньких и то в первые дни, на территории детского садика соска была занесена в «красную книгу» и хранилась у счастливого обладателя в сумке.
Соответственно, соска досасывалась до самых ворот детского садика, самолично доставалась изо рта и клалась в заветный сумочий карманчик.
Затем торопливо доставалась на последнюю "затяжку" и до вечера беспечно валялась в сумке.
Когда мы выходили из садика она требовалась немедленно. Мгновенно, пока мир не рухнул.
И тут подключался мой коварный план:
– Соску дать?  Конечно, только до машины дойдем, сядем, пристегнемся и сразу дам. Хочешь быстрее? Тогда побежали быстрее к машине.
Короче, раньше сядешь – раньше...
Не, ну, мы про детей все-таки говорим.
Через пару недель, дабы не создавать у союзника ненужной преждевременной паники, я меняю условия договора. Теперь соска торжественно вручается только после выхода из машины, по приезду к дому, а укладывается в сумку, как только подъезжаем к детскому саду, до выхода из машины – мы же большие!
И тут Остапа… застопорило окончательно, ибо я не знал, как развить эту патовую ситуацию дальше. Отказаться от соски в Алисины планы не входило. Любая попытка изменить статус-кво ею пресекалась на корню.
Но, как очень часто бывает, помог случай. В одну прекрасную пятницу последняя соска дала течь и пошла ко дну самого что ни на есть мусорного мешка. Легко и беззаботно. Собственной рукой принцессы. Затем последовал прощальный поцелуй ко сну и...
– А соса? - обеспокоенно спросила Алиса.
– Любимая, – говорю, – сегодня пятница, уже вечер. Аптеки не работают. Сегодня "сосы" уже нигде не продают. Мы в воскресенье пойдем и купим, договорились?
Обманывать детей, да и взрослых, конечно, не хорошо, но… Короче я решил не мешать развитию событий, а там будь что будет.
До завтра мы дотянули легко. Даже неожиданно легко. В воскресенье никакого напоминания про соски не было ни с нашей, ни с Алисиной стороны. Она мужественно держалась. И только спустя две, или даже три недели, по возвращении из садика, выходя из машины Алиса протянула ручку и спросила:
– А сосу?
– Что? – сделал вид что не расслышал я.
– А? Ни-че-во! – воскликнула Алиса и, взмахнув толстенной, каштановой косой умчалась домой.


24.11.2016