Плинтус

***
Больше боль не идёт словами,
Неподвижно засела в клетке.

Я сижу в идиотской пижаме,
Месяц свой разопнув на ветках,
Я сижу в идиотских тапках,
Расписав изнутри калёным.

И октябрь в кривоватой шапке
В окна бьётся дрожащим клёном.

***
Этот вечер – парчою и прахом.
И – всё равно.
Иди, куда хочешь. Нахуй.
А я – в окно.

Закрыты и двери, и окна.
Теперь и впредь.
Тебе по болотам мокнуть,
Живьём гореть,

А мне – невесомость и ладан.
Одно окно.
Люк задраен, курс верен и задан.

Иду на дно.

***
Подходи, мой малыш, подходи,
Утыкайся мне в руки устало -
В маете бесконечных вокзалов
Будет с кем-то опять по пути.

***
Девочка, слушай, дыши и морщись!
К дьяволу воздух и к чёрту воду!
Мы все скоро выйдем в открытый космос -
В вечности слаще вдыхать свободу,
В вечности глуше не-бьётся сердце
И стуком уставшим не будит звёзды.

Девочка, слушай - нам не согреться
И рухнуть в молчание слишком просто.

***
Небо молчит и, сливово стылая,
Дрожит темнота на конце клинка.

Водит судьбина по морю вилами,
Сбитая звяканьем пятака -
И руки её, через раз суровые,
Писали тебе то полёт, то пожар...

Но случайных огрех,
Вязкой тьмой мурованный,
Гонит тебя к острию ножа.

***
Я на самом краю.

Я танцую под ритм латино,
Я пишу анапестом оды - и бросаю в ничто стихи,
Я баюкаю в пальцах звёзды, и космическая плотина
Мягко светится антрацитом и баюкает боль в груди.

Мне осталось всего полшага - и упасть к помертвелой бездне,
Вновь бросающей на границу - без начала и без конца.

Я шепчу и иду по краю. Мне прекрасно, чудно и пресно,
И в застывшей свинцовой дымке
Нет ни имени, ни лица.

***
Смотри, дитя, луна в твоих руках,
Прилипшая к прюнелевому небу –
Низринь во тьму свой робкий страх
И глаз отчаянную слепость,
В твоей руке безбрежность полотна,
Расправленная в колкой хладной выси –
Отринь же серость шор и слабость сна
И занеси над пустотою кисти.

***
Храни, душа, мой трепетный полёт
И поступь – неумелую – храни!
И если из семян стихов – хоть что-нибудь – взойдёт,
Мне всё равно, что будет впереди.

***
Простите мой колкий нрав и дурную кровь,
Я, клянусь, научусь возводить плотины
И всё так же люблю.
Если б только могла любовь
Исцелить и собрать всё, что крошено, воедино.

***
В душе моей гремит болезненный раздор,
Он зиждется на двух китах причин:
Желаньях избежать кнута и шпор
И сдохнуть на лету и без морщин.

***
Над нами сияют звёзды,
Во мраке толкутся люди.
Скажи мне – ещё не поздно,
Скажи мне – ещё всё будет,

Скажи – поезда на месте,
До старта ещё полгода,
Скажи – моим крыльям тесно,
Есть выход и есть свобода,

Скажи – я дойду до пика,
Скажи мне – я всё успею…
Пусть прыгнет счастливым бликом.
Давай же. Соври. Скорее.

***
По ночам ему снится Кэр-Паравел,
Столб фонарный и россыпь рек.
Лёд на Великой блестящ и бел,
На Орлянке, впервые, снег.

Там, за елями, круглый холм,
Дальше – море (гляди – рябит!).
Ели плачутся о былом
И лелеют свой груз обид,

Бобр скребётся и точит ствол,
Колокольцы звенят в тиши.
Берег выточен солью волн,
У Стремнинки шумит камыш,

На Орландских гроза и треск.
Вперёд!..

Замок снова мним.
Питер Певенси – просто клерк.
Ему завтра опять к восьми.

***
Во мне две части от рожденья моего:
Голодный зверь, свободой окрылённый,
Никем и никогда не преклонённый,
И часть шарнирная, по образу его,

Картоном облачённая и глиной,
Безрадостной бредущая тропой.
Мучительный кровопролитный бой
Гремит во мне, и сходятся лавиной

Два лика, очернённые грозой.
Мой зверь изныл в цепях, но неженной скотиной
Ему не стать, и худшей половиной
Он быть готов, чтоб собственной стезёй

Вести к вершине общий путь. Он, заточённый,
Один даёт лицо мне, имя и полёт –
И в тот же миг в кровавый студень душу рвёт,
Мной проклятый и мной благословлённый.

Другого ж достоянье
Бессмысленный покой
И стылое молчанье.

***
Я возношу, как благо, боль свою,
Лелею строки – дети горькой боли
И проклинаю дни бездвижного покоя.
Я у вершин, лишь если слёзы лью.

***
Меня ничего не радует
И ничто во мне не болит.
Полустёртые, полусмятые,
Исчезающие вдали
Мои замки теперь заброшены.
Выси радужные в пыли,
Ветер бьётся на стенах скрошенных.

Сели пламя моё смели,
Убаюкали лёт мой палевый,
В льды сковали напев реки.
Там, где раньше плясало зарево,
Рассыпающийся гранит,
Там, где море мерцало красками,
Муть туманов и липкий смог.

Пыль осталась от светлой сказки,
И во мне теперь –
Ничего.