Чтобы верил...

Светлана Леонтьева (Нижний Новгород)
***
Окинешь взглядом, как чужой, – окаменею!
О, поле белое моё, ветра наотмашь!
Направо – город, фонари, дома, аллеи,
налево прошлое моё – Перун да Мокошь.
Я не хотела, чтобы так – держать всю землю,
я не хотела, чтобы так – врастать корнями.
Где целый век со мной разлук –
прошла неделя,
во мне клокочет, душу рвёт благое пламя.
Ни коммунальный быт – плита, тазы, соседи,
ни шопоточек по углам, верёвка, мыло.
Была живою я! Смотри! Сквозь сны и бредни
я руки гладила твои, тебя любила.
О, нет, не надо в этот путь с одним билетом.
Окаменеть всегда легко, обратно трудно.
А камень во поле, в тугой воронке света,
под ним кружит Венера, Марс, пророк и Будда.
Он раскачал весь этот мир –
 не остановишь!
Он плыл, сиял, он пел, он жил тобою.
Весь – сопричастие, весь – пыл, товарищ, кореш,
прогретый солнцем добела. И он был – мною!
Змея, обвив стальную грудь, желтела брюхом,
и путник шёл и вопрошал, где смерть таится?
И в этом мире глухоты была я слухом,
и в бесполётной зоне я взвивалась птицей!
Блажен твой дар, блажен твой дух, блаженно пламя –
цвести лугам, расти полям допрежь остылым,
когда запел в груди моей оживший камень
с такой щемящею, живой, как вопли силой!

***
Камень, что темней тишины,
камень, что светлее белил,
у твоей в три обхвата стены
плач мой, словно бы птица парил!
Денно-нощно сквозная тень,
кружевная, как будто соль,
так о чём мне молиться теперь,
отгонять мне какое из зол?
Гравий, стёкла да битый кирпич,
листья жухлые, семена,
ничего не осталось, не кличь!
Это рухнула плача стена.
Ей фундамент прогрызла слеза.
О, хрустальная ты моя!
За стеною базар, вокзал,
да река, да в глуби полынья.
Да жемчужные стаи рыбёх,
что на нерест спешат косяком!
Не жалею своих я ног,
на руинах пляшу босиком…
Все страдания истолку
в пух, песок да в муку, труху,
колыбельную я строку
подарю твоему стиху.
Белый свет, как же он-то мог
быть привязанным к этой слезе?
Оказалось, сквозь дым и чох
на её он держался гвозде!
На оси, что похожа на клич,
что насквозь прошла, как стрела!
…Я вдавила последний кирпич,
горстку бросила. И ушла!

***
Оно уже почти, что шёпот – просто имя,
и ты уже почти, что крик мой – стал судьбой!
Как я тебе была верна, мой свет, с другими,
как изменяла я другим, мой свет, с тобой!

Мой переход, вот этот мостик – суть пространства,
и ты внутри, в душе, вне времени, вне сна,
как из язычества вошла я в христианство,
отвергнув Велеса, Грифона, птицу Сва.

Из предрассудков, жгучей ревности, песочных
воздушных замков, нарисованных часов,
как образ весь по кости позвоночной
произвести – тропа, объятья, кров!

Соединить, связать, объять, что невозможно
два отрицания, две сути, «да» и «нет».
о, как с тобою, свет ты мой, мне было сложно,
а без тебя ещё сложнее, ты мой свет!

Итак, про мост: про этот круг, про посох «в руцех»,
про эти буквицы, слетевшие с листа,
чтоб обойдя по кругу землю, вдруг наткнуться
на горстку пепла от сгоревшего моста…

***
Белым-бело. О, дом родной, о, поле!
И, смертным, нам один небесный пласт!
И я – берёза, ель в одном наборе,
и я торю себе шершавый наст.
Ещё закат желтеет за лесами,
тяну я руки – веточек сильней,
и мы с тобой двуногими корнями
хватаемся за землю, так верней…
И неоглядней. Слишком накипело,
срывает ветер шаль с тяжёлых круч.
О, гладкое берёзовое тело,
о, мой характер, словно ель колюч!
Ты девушке в кафе, что в белой блузке,
шепнёшь на ухо: «Чай двойной, с вином!»
Моя ладонь в твоей ладони узкой,
белым-бело за ветреным окном.
Белым-бело. И наши близко тени,
слова понятны, как зерно в горсти,
я чувствую такое же томленье,
как дерево, которому цвести.
Которому раскидывать весною
пушистые, зелёные листы,
иголочки колючие канвою,
о, как в природе помыслы просты!
И все мы вместе дышим в атмосферу
дома и люди, горы, море, лес.
Кладу за щёку я монетку, чтобы верил
ты в дерево на поле, что чудес…
И в эту ночь под лунным синим светом,
и в это утро, что луне под стать.
Нам всем держать огромную планету,
ветвями, как руками обнимать…