И всех, и каждого отдельно

Всё в белом скит староверов

     Вне времени. Вне. Потерянность в представлении о мире. У нормального человека есть прошлое, настоящее, будущее. Триединство в глаголах жизни, выражающих это существование как цикл.
     И, вдруг, в финском языке отсутствует будущее время глагола.
Почему бы им (финнам) не верить в сакральный смысл конкретного слова – проецирующего сего-Дня в накануне.

Накануне.
     Может они не верят в потенциальную вероятность наступления этого самого будущего, либо – это просто характеристика  невозможности его предвидения.
Ибо люди слепы. И если кто-то не позаботится о прозрении так и не вспыхнуть этой искре во мраке.
     Сон разума и в яви, и в нави. Спячка – как Вторая жизнь, она же первая и единственная. И обе при закрытых наглухо дверях, дабы посторонний шум не смущал психику. Глухари на токовище. Тоска о невозможной суженой. Невозможной любви. Махонькая иллюзия в огромном безвременье.

  ... долгая генная память, проекция прошлого в настоящее. Одна из реликвий времени. Его самоподтверждение.

Что это вы там спасали, уходя из насиженных мест в леса?
     Почему же ты смотришь так мрачно….
     Тебе не нравится результат. Знаешь мне от него тоже не по себе.
     Природа человека и скита, скользящая по нежности и воздушности акварели, по легкой дымке лесов. Забытая романтика миросозерцания. Этот мир больше не чудо и не диво. Дива - этого верховного владыку славян похоронили за ненабностью. Природу вернули к состоянию "натура".
     Да воля.
     Но о нас вы подумали. Куда пойдем мы через триста лет. Ты иначе не мог….допустим….
Сейчас говорят, что тех, не отрекшихся от настоящей веры сжигали. Но мы-то с тобой знаем: никто никого не сжигал – мы горели сами. А те, что остались в глуши, видимо, на что-то надеялись. За стеной непроходимой чащи….
Вышло в целом половинчато. Как не были, так и нет. Вот только природа…..

Всё так же  плачет невидимыми миру слезами над собственной оголенностью.
      Голь перекатная – верблюжья колючка в пустыне. А оазисы бредут по небесам несбыточными миражами.
      И наше с тобой прошлое – тоже своего рода мираж-воспоминание.
      Забывайте плохое, и детство будет спасать вас от безысходности взрослости.
      Зеркало, в котором только ты и я.
      А может это ты и ты.
      И вот как тебе сейчас….. негры должны ли стыдиться своей черноты….

...

       Из теплого, согретого дыханием людей автобуса скрипучая дверца пазика выпускает тебя в промозглое утро. Нахохлившись, вдыхаешь утренний туман. Где-то там, в мареве есть другой берег, есть дом твоего деда, теплая печка с поджидающими бабушкиными блинами и дядькиной ухой. Душа греется этим еще недостижимым запахом любви и заботы. Дымком родного берега.
Позвякивая цепями, ползет по спящей еще реке паром. Только говор да натяжение каната выдают его передвижение.
...      

      Темной армадой выплывает на свет божий речной перевозчик. Бросает на берег мостки. Грузит новых пассажиров и, шурша днищем по песку, отчаливает на тот берег.
...
     Дом встречает тебя – желанного гостя. Тут пока все званые и все прошенные.
Разорение и упадок старообрядчества только ещё крадётся осторожными шагами по скрытым тропам.
     Мир придет в заброшенный мир и сделает свое дело. Не станет тут седой старины, снесут на лесной погост стариков и старух. Съедет в людные места молодежь, а пришлые похоронят архаичный уклад под гнётом перемен. Рыбы и зверя резко поубавится, так как места станут знатными охотничьими да рыболовными территориями. Ловца дичи теперь скорее встретишь в лесу, чем саму дичь.

      А на темных иконах потемневшие лики святых не сводят глаз с новых времен.
      Никто поет  им коленопреклоненные молитвы. Молчание. Иных уж нет, а эти не помнят.
      Да и иконы как-то разбрелись по свету. Может тихонько отмирают за невостребованностью эти шитые золотом и серебром, вышитые бисером, отлитые в металле древности. Куда-то исчезают писаные книги в кожаных переплётах с замочками. Другой склад жизни потихоньку разрушил трехсотлетнюю традицию.
      Только детская память цепко держит задушевное бабушкино молитвенное пение, тихий  бас деда бормотанием слов священного писания и твою трепещущую пред величием бога душу.

      Скит, как одинокий остров, растаял в тумане прошлого. И нет парома, который бы связал берег минувшего с твоим сегодняшним. Река времени так же крепко хранит свои тайны, как уснувшие лики деревянных икон и православных крестов не дают непосвященным проникнуть в их идеи и замыслы.

      Они ушли и не обещали возвращаться. Память качает воспоминания. Белое бабушкино покрывало, седую бороду деда, в которой заблудились крохотные паучки и мелкие зелено-синие соцветия, огромную кадку в которой дед, исполняющий священные таинства, ибо попов со времён раскола не стало, крестил младенцев, ветхозаветные сказки и истории рода.
      Ты можешь приехать на это место и сейчас. Но это только лишь местоположение.
      Лесное кладбище с крестами на восток. В подножии. Чтобы в день Его пришествия встать, ухватившись за крест, поднять его святыню высоко над головой и идти навстречу.
      Только птицы и звери иногда нарушают здешнюю тишину на твоём погосте.
      Почему ты смотришь так мрачно – раз уж мы бывшие?

      У правды всей на поводу. Устав от солнечного перегуда. Спят плавучие базары. Ночь в порту.

      Хочу рассказать тебе о смертном дожде. Но тебе уже не нужны слова. Помнишь, у Богослова есть пятый способ крещения: на крови.
...
      В этом рассвете ветровом выбор был небольшой. А сказкой легко душу обмануть. Только стены больниц пахнут известкой.