Красавино детство. Мой характер. продолжение

Да ладно, что уж там, были, конечно, во мне и вредность, и упертость, и упрямство. Точнее, коктейль из всего этого. Упрямством я бы назвал «действие», ну это когда делаешь что-нибудь, на что тебе взрослые говорят: «перестань!», а ты все равно делаешь. А упертость – «бездействие», это когда встанешь как осёл, и с места тебя уже не сдвинуть. Взрослые говорят: «делай», а ты стоишь и не делаешь – и не из лени, а именно потому, что тебе велели, но тебя в этот момент переклинило. Ступор, дальше расскажу про него. Ну и, между упрямством и упертостью, - вредность – этакий связывающий их сироп. Сидело все это внутри меня, да и сейчас не выветрилось. Иногда служило защитой, зонтиком от солнечного мира, а иногда внутренний бесёнок веселился сам по себе… Ну хорошо, вспомню сейчас что-нибудь…
Упрямство (действие). Года четыре мне было, наверное. Привязался ко мне кусочек дурацкой песенки. Не буду вспоминать, какой именно, не в песенке дело. Да, крошечный такой кусочек, в два-три слова всего, но сидит, не отцепляется. А мы с мамой в это время по улице идем. И вот я напеваю прилипшее. Нет, не горланю, а даже наоборот, бурчу себе под нос. Но висит летний полдень, жарко, мама утомилась: «Перестань!». Ну я помолчал минутку, и продолжаю, чуть тише. «Перестань, я сказала!». Снова пауза, снова снижение громкости, но – снова бормочу злосчастный текст. Уже так тихо, что даже сам себя почти не слышу. Ну дальше уже понятно, что получил подзатыльник. За ним – мои слезы, мамино чувство вины и извинения. А все-таки иногда это очень трудно – не срывать свое плохое настроение на окружающих, да? Особенно на детях.
Упертость (бездействие). Это уже самый краешек детства, лет мне теперь - тринадцать или около. Что-то натворил в классе, из-за чего учитель потребовал встать. Ну я встал. Меня отчитали, велели выйти и без родителей не возвращаться. И вот тут произошло то самое: меня переклинило! Из-за чего – убейте, не помню. Может учитель что-то не то мне сказал, какой-нибудь парализующий заговор, а может тот самый бесёнок, который спит внутри меня, проснулся злым, и липкой лентой перехватил мне язык и конечности. Короче, я впал в ступор. Просто вот стою возле своего места, молчу и не двигаюсь. Учителю, понятно, необходимо соблюсти перед классом лицо, поэтому он заявляет, что отказывается продолжать урок, пока я не выйду. И смотрит на меня. А я смотрю на формулы на доске: ну надо же мне куда-нибудь смотреть. Тут уже с соседних парт начали меня дергать и шептать, чтобы вышел из класса. Какое там, я в ступоре! Чувствую, что весь вспотел от напряжения, рубашка мокрая от пота, руки дрожат. Я глух, нем и парализован. Одноклассники видят, что дохлый номер, пробуют достучаться теперь уже до учителя, мол, он осознал, все понял, больше не будет. Но образовательное учреждение не только для того, чтобы учить, но и чтобы перевоспитывать – учитель непреклонен. Длился этот ужас бесконечно долго. Жутко хочется плакать, но слезы - слишком непозволительная роскошь, которую они вряд ли от меня заслужили. Поэтому слезы льются не по лицу, а по спине, и льются уже просто потоком. У меня всегда плохо получалось находить компромиссы, а когда в ступоре, и подавно. Компромисс нашел учитель. Он заявил, что тогда выйдет он сам, и поперся к завучу строчить на меня бумагу про срыв урока. Когда он вышел, я тоже сразу вышел – и из своего ступора, и из класса. Родителей вызвали теперь уже на более высокий уровень, в кабинете завуча им рассказали не только про срыв, но и про прочие мои огрехи. Так обычно всегда и было у меня, что за свое упрямство получал по полной. Но так и не смог от него избавиться.
И - самое главное… с этого дня учитель превратился для меня в пустое место. Это тоже такая странная, замысловатая особенность моего характера. Вот есть человек, а потом вдруг резкий, моментный укол, удар, шлепок или плевок от него – и ВСЁ. Точка поставлена. Нет человека. Совсем. Причем я могу с ним здороваться, беседовать, что-нибудь спрашивать и отвечать… но с этого дня он для меня – пустота, белое пятно, спроецированное вовне из внутреннего мира моей души. Лёд. Говорят, что я не умею прощать. Не умею?
Вредность. Кончилась начальная школа, и крупье из учебной части растасовали карточную колоду нашего класса по кабинетам, раскидали нас к разным учителям. Учительница русского языка – замечательный человек и отличный педагог, моногамно влюбленная в свой предмет. И вот на первом же уроке она, сама того не подозревая, произнесла роковое для меня наставление: «Когда дома садитесь за уроки, первым всегда делайте русский язык». Не знаю, какую именно цель она преследовала своим указанием, но с этого дня русский язык я оставлял на десерт. Всегда. До последнего урока. Казалось бы, какая разница? Она ведь никогда не увидит и не узнает. Но я-то знал, и этого было достаточно. Даже русский язык у нас давно уже вел другой учитель, но каждый раз, когда я доставал из портфеля учебники, эти слова про «первый русский» неизменно звучали у меня в голове. Тогда я брал учебник русского и демонстративно откладывал его на дальний угол письменного стола, где он одиноко лежал до тех пор, пока я не покончу со всеми остальными уроками. Чувство противоречия во мне зашкаливало, плавно перекрашивалось в манию и азарт. Иногда я даже представлял, как возмущается эта учительница, видя, что я ежедневно игнорирую ее просьбу, с каким удовольствием я не выполняю то, что она велела. Я испытывал своеобразный кайф от собственной вредности, неповиновения и упрямства.
Имя. Русский язык – он-то остался в школе, учебник я сдал обратно в библиотеку, поэтому я перестал откладывать его на десерт. А вот некоторые другие предметы и темы остались со мной до сих пор. Одна из перекочевавших во взрослость тем – Имя. Во времена моего позднего детства в стране появились книжки Карнеги (того Карнеги, который психолог, Дейл). Книжки лежали во всех киосках, вся Москва читала Карнеги. Я тоже читал. Мало что запомнил, а вот фраза про имя врезалась в память, так же как та про русский язык. Роковое у Карнеги звучало примерно так: «Всегда помните, что имя человека – самый сладкий для него звук на Земле. Если хотите расположить человека к себе, называйте его по имени как можно чаще». Думаю, вы уже догадались, что последовало за прочтением. Даже сейчас, по прошествии многих лет, люди иногда интересуются у меня: «Почему ты не называешь меня по имени?». Есть грех: не называю. С детства. Так что если вы тоже обратите на это внимание, то знайте, что безымянность относится не лично к вам, и вообще, я тут ни при чем. Это злой Карнеги во всем виноват!
Продолжение будет.