Годы 33-й и 34-й. Стихи, поэмы

  Объединять пришлось из-за малого числа сих стихов. В 4-томнике за 33-й дано одно творение, а за 33-34-е всего два, итого три! Когда в предыдущие годы было по шестьдесят почти... Что случилось, кто виноват? В первую очередь, видно, «Служба» - в «Школе  гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров». Новая среда, что ни говори, «солдафоны»: им подай что покрепче да похмельней.
    И вот в Лермонтовской энциклопедии поясняют, что «Юнкерская молитва»(33-й год) и «На серебряные шпоры» вкупе с «В рядах стояли безмолвной толпой» (годы 33-34, с не очень ясной, видать, датировкой),  - эти стихи были потеснены, видимо, «Юнкерскими поэмами»:  «Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша» -  эротическими поэмами «в духе П. Скаррона и И.С. Баркова, написанными, возможно при участии товарищей по Школе…».
    Скаррона я не читал, как и поэм Лермы, увы (прошу прощения у дам!), но Баркова читывал – поэму (еще раз прошу прощения)  «Лука Мудищев». Поэма сия полна такого площадного мата, что при нормальном воспитании даже юношей отвратит:  кто знает «Русские сказки», собранные Афанасьевым, тот может представить. 
     Мне в свое не столь давнее время знакомый  академик Польской академии наук, которого Любофф занесла аж в Бурятию и который со своей возлюбленной, моей бывшей студенткой, жительствовал и даже столовался у нас харчами моей Половины,  -  подарил мне Презент за мои редакторские (очень существенные!!) труды -  "Русские сказки" Афанасьева, изданные в Москве и Парижике. И там, помимо «текста» с обильными матами, на роскошной бумаге  были еще «туалетные» рисунки!  Европа наслаждалась уже тогда такой вседозволенностью.
      Раз уж пошла такая светская беседа, скажу, что мне повезло где-то лет в 12 познакомиться с дивными братьями, кои были меня старше года на три-четыре. Пришел я к ним в гости - в Бийске, в небольшую усадьбу – и был сражен! Они, сыновья большого нашего инженера, имели на вооружении латы, мечи, шлемы и лихо мне представили средневековое сражение. Конечно, я был без ума. Но и это не всё, как говорят наши рекламщики: в довершение они прочли мне поэму – наизусть!-  «Садко». В ней  было сказано, что Садко попал в жуткую бурю на море, и Морской царь дал понять, что требует Жертву.
     Стали метать жребий, и он выпал Садко. Делать неча! И: «Садко тут раздевается – И в океан - бултых! Взметнулись только яица – И океан затих». Это я привожу самые целомудренные строки (запомнил навсегда!), а далее шел дикий, какой-то  блатной мат. Но к матом меня рано приучили, и я снова был восхищен.
     Так вот «Садко» стал моим «демоном»:  как Лерма переписывал «Демона» и демонов, так и я эту поэму. Но для начала я выбросил все маты. Да-с! К восьмому классу поэма разрослась неимоверно. А потом трансформировалась ежегодно, и к уходу в Армию всё было у меня серьезно, а от  морских приключений не осталось и следа. В частности, героем стал некий красавец и супер-мужик Ванот, которого тайно привели к бездетной молодой царице «на племя!»
     Словом,  кто из вас без греха, бросьте в нас с Лермой свои камни!
     Но к Делу! В Л.Э. сказано: «Юнкерская молитва – единственный у Л. случай обращения  к богу в юмористической форме» (с. 639). Вот эта форма (кстати, мне она в детстве шибко пришлась по душе, и я заучил сии грешные строки, хотя была жива моя любимая и очень набожная баушка):
Царю небесный!
Спаси меня
От куртки тесной,
Как от огня.
От маршировки
Меня избавь,
В парадировки
Меня не ставь.
... Еще моленье
Прошу принять –
В то воскресенье
Дай разрешенье
Мне опоздать.
 Я, царь всевышний,
Хорош уж тем,
Что просьбой лишней
Не надоем. (!!!)

    Этот финал меня просто заколдовал: с бабушкой я творил молитвы – «От пожара», «От угара!» (от него у нас народ в городе  мер во множестве: из экономии, для тепла,  заслонку в печи закрывали рано – и к утру родня уже  голосила над свежими покойниками... (А от угара умер и мой Любимейший писатель Золя).
 
   «На серебряные шпоры
Я в раздумии гляжу:
За тебя, скакун мой скорый,
За бока твои дрожу.

Наши предки их не знали
И, гарцуя средь степей,
Только плеткой погоняли
Недоезжаных коней.

Но с успехом просвещенья
Вместо грубой старины,
Введены изобретенья
Чужеземной стороны ….

       Вот! Какой слог – видит Бог! Вот как пишут-то без романтических выкрутас! Само на память ложится, не правда ли?

  В рядах стояли безмолвной толпой,
            Когда хоронили мы друга.
Лишь поп полковой бормотал, а порой
            Ревела осенняя вьюга.
Кругом кивера над могилой святой
            Недвижно в тумане сверкали;
Уланская шапка да меч боевой
            На гробе дощатом лежали….

      Написано опять по-взрослому. И очень жаль, что стихов таких не было более за два этих года.
     К этому в Л.Э.  сказано: «... стих., написанное  по образцу сделанного И.И. Козловым перевода баллады ирл. поэта Чарлза Вулфа «На погребение английского генерала сира Джона Мура» (1826). Опять по образцу, но по отличному ведь!
     Прошу- прощения за прегрешения, дорогие дамы, но …
     Ваш Игорь К.