***

из "СЕНТЕНЦИЙ"

1

***

(Мир создаётся данной миру кличкой.
Пусть даже на хулу от «неземной тоски» –
он, обличённый, тоже перейдёт на личность
(бишь, на дешёвку тоже отстегнёт наличкой):
сколь я ни плох, ты сам призвал... таким.)

Как инопланетянин, осторожен
быть должен всяк, взывающий к Земле –
то хорошо, что ценится дороже
всех благ на межпланетном корабле.

А если кажется, что оскорбила
тебя – Посланца звёзд! и кто ж? она?! –
будь рад уже тому, что не убила
за то, что так тобой оскорблена.

Отходчива, покладиста натура
у жизни – только: в чьих она руках!
Дерзнёшь сказать: мол, тьфу, какая дура! –
останешься в последних дураках...

В том и премудрость, что, без многоличья
и многозванья, каждому – своё
и близко не далось бы, даже Ницше
не отыскал бы Жизнь – лишь бытиё.

А бытиё молчит, как божье имя:
всё перемыто, но к его костям
молва людей, увы, не применима...

Ведь спрос о том – лишь с инопланетян.


***

Большими сообществами одиночеств
плетём мы свой невод, но неуловим
смысл этого промысла – как и пророчеств
в условиях даже возросших глубин.
Сеть либо тесна, либо слишком просторна, –
то трудно забросить, то тяжко тянуть;
порой и тонка её вязь, но и тонок
угрём ускользающий подлинный путь –
путь жизни, где нам остаётся лишь вера,
что может быть прост он, а главное – прям,
что сложность и зыбкость даёт полумера,
а полная мера проймёт и угря.
Но всякий, кто, сетью морские глубины
опутав, уверен, что будет улов,
сам пойман: сетей и ловцов вместе с ними
немало на дно океана легло.
(Когда-то (сочтём это время «начальным
моментом истории») жизни исток
собрал у своих берегов лишь случайных
ловцов (речь ужЕ не идёт о простом), –
с тех пор были брошены многие сети,
не раз показалось, что в них, наконец,
жизнь бьётся уловом, но резвые дети
в пугливом восторге вопили: мертвец!
...А впрочем – когда рыбаки не могли бы
на мутном том месте рассеять обман:
есть много диковин в воде, много рыбы,
но рыбище-жизнь – это сам Океан!
Поймаешь тут! Не утонуть бы в корыте!
Да в лишнем стакане, как некогда – Ксанф...
Смотри, легковер: лишь в угоду Эриде
на нересте Мойры всплыл бисер кассандр!
Глядят в глубину прорицатели судеб,
но, если глядящий не полный профан,
от той глубины и на дюйм не убудет:
что угорь, коль есть там и левиафан!
Но даже и он – лишь посол мелководья...
Да и вообще откровение рыб
не зря применяется мерой бесплодья
в стремлении с глухонемым говорить...)

«Так что же нам, людям, известно о Сути?»
Она – многолика? Суть каждый своё
получит? И, если вдруг не обессудит,
уже не позарится сам ни на чьё?
...Но всех подтверждений тому не отыщешь –
во всякой цепи доказательств – разрыв:
болота апатии, топи скучищи
зияют, нехватку звена только скрыв.
– Как, впрочем, и пламя воодушевленья:
в войне интересов их мир (или тыл)
порою заполнен лишь чадом и тленьем,
где след вдохновения явно простыл...

Поправка – вот «имя» неведомой сути,
ОНА обрекает на холод цезур:
свет с тьмою соседствуют в серенькой мути,
где, впрочем, случается и контражур
(однако, здесь сам наблюдатель в ответе,
ведь если он выбрал мерилом контраст,
то что удивляться, коль тьма ему светит,
а свет лишь чреват слепотою для глаз!)...
И (пусть с огоньком любим шутки и днём мы)
не успокоительной ли полутьмы
мы ищем, – и, если нам кажется тёмным
какое-то диво, не мы ли темны?
Темны и дремучи, – и, темень, дремучесть
внося в каждый, пусть даже малый, просвет,
возможно ли нам, не кляня эту участь,
понять со всей ясностью данный ответ –
на наши запросы, на спесь притязаний,
на глупость, взыскующую панацей, –
о том, что мы ищем команд, приказаний –
при том, что для нас – не свобода ли цель? – !
Темна и извилиста эта дорога, –
чего мы на ней только ни захотим!
Свобода дана в том, что нас слишком много, –
не могут быть многие – все! – как один.

...Теплей не намного. Скорее зуб нА зуб
здесь просто нарвался, вновь лязгнув о том,
что сети трещат, – и, коль рвутся не сразу,
тем бОльшую рвань обнаружат потом.
Дырявая сеть – это обыкновенье,
ведь сеть и сама по себе – ткань из дыр, –
и всякую сеть ожидает мгновенье,
когда и в обилии мутной воды
надежда на глупость, пусть мелкой хотя бы,
рыбёшки внезапно обманет ловца
лишь неким насмешливым даром наяды –
для пущей потехи морского отца.
.........................................................

Как жили у моря старик со старухой –
как им с золотым их приловом везло!..
– Осталось тому лишь корыто порукой
да тусклая немощь серебряных слов...
Возможно, старик был варягом, и в греках
бывал он не раз: много золота рыб
он видел... Но вот – только невод в прорехах
и тихий тоскливый душевный надрыв –
мольба повторить! – дабы не повторилось
бесчинство старухиной алчности вновь!..
Что было, то было.
                Но, где б ни случилось
подобное, с тем и возникло оно.



СЁРФИНГ
      
                «я пока ещё не придумал ничего, более... подходящего»
                Holger Czukay

«Из глубины...» взмывая на поверхность,
с изнанки лишь уткнёшься в пелену
невозмутимости, хранящей верность
тому пловцу, что не идёт ко дну, –
что плавает, как рыба в топких водах,
ныряя под, выныривая над
волнами лишь во имя переходов
с лица к изнанке, от неё назад, –
что в уровне воды границу явей,
глядящихся друг в друга, различил
и лишь ему и лучшему из правил:
удерживаться в ней! – себя вручил,
признав: лишь в совмещении обоих
обличий полуправды их обман
есть истина, – и та себя ли скроет,
изобличая двойственность ума!
(Уму ли с этой двойственностью спорить!
Лишь тот, кто попросту сошёл с ума,
не видит: сверху – лишь поверхность моря,
однако, снизу – тоже лишь она.)
Врозь и глубокомыслия рыб донных,
и легкомыслия летучих рыб
здесь мало, только вместе их довольно,
дабы усвоить правила игры.
Игры во что?
                – Не слишком зарываясь
во тьму глубин, но и не заносясь
к высотам – суть их крайностей чураясь,
однако, с ними же соотносясь –
быть на волне
                – не то чтобы на гребне
(ведь гребень может предвещать прибой),
а где-то между первой и последней
возможностью слияния с волной –
такого, чтобы и её поверхность,
и, разумеется, её нутро
ты ощутил бы как свои, – и верность
ей как себе даёт на то «добро».



***                А. Салахутдинову

«Замайнай» и «свирай» – так по-свойски орудовал словом один,
не сказать, чтобы русский, но всё-таки русскоязычный, хотя и татарин.
Из-за некой ли, свойственной «диким» народам, неискоренимой бузы,
первобытно-природной ли косности жизненных их парадигм,
но и самый казённо бездушный, технически бесчеловечный, язык
в их речах иногда удивительно гуманитарен.

«Замайнай» – опусти, и «свирай» – опусти... Получается именно так... –
объяснял я ему, не найдя на столбе иноземной шкалы и намёка на крестовину.
«Видно, он из степей», – думал я, представляя, какая над ними невиданная высота:
страшно, может быть, даже и голову там чересчур запрокинуть.

Только горы, или хотя бы холмы, будят в нас альпинистскую детскую спесь
покорителей гор (в переводе на взрослый – высот и высоток);
и лишь в городе все возвышения (или возвышенности), уж какие ни есть,
обживаются сплошь переводчиками Вавилонского КЗОТа.

И, хотя по отдельности каждого здесь понимать не легко,
вместе всех очень даже легко и вполне понимаешь:
если хочешь забраться повыше, то лезь уже так высоко,
чтобы быть выше всех, ниже этого – только другому мешаешь.

Вровень с кем-то стоять может только его конкурент,
даже и рядовые в солдатской шеренге стоят по ранжиру –
«плох солдат, не мечтающий стать...» и т. д., и т. п., ведь бывает момент,
когда даже сверчок то ли всё (для прыжка) рассчитал, то ли бесится с жиру.

И зачем нам простор горизонтов заслал (сам, похоже, заслал) своего языка?
Ведь в ошибках его и акцентах, незваный, он так и не будет распознан
в мире, где укрепилась и пестуется лишь одна Вертикаль,
и новейшие навыки приобретаются даже рождёнными ползать.

Объясни мне, татарин, поШто(!) изобилие башен и вышек,
                флагштоков и шпилей,
                стропил и антенн,
                так сказать,
опускает нас снова туда, где лишь всё ещё нам «за державу обидно»,
почему столь возвышенным образом, собственно, ни высоты не видать,
ни – должно быть, в виду "освоения космоса" – собственно, даже и неба не видно?

Или, может быть, и не рождён ещё квалифицированный звездочёт?
И героям, чей список вообще-то ведётся от Белки и Стрелки, а не от Гагарина,
остаётся лишь гостеприимно принять на свой собственный счёт:
объясняющий  должен быть всё-таки ХУЖЕ татарина.


***

С давних пор наше творчество было свободно
и не чуждо эпическому размаху,
прославляя родную до боли отчизну
даже в тех проявлениях жизни народной,
выраженье которых подвластно лишь мату,
чья суровая правда в укор эвфемизму
и существеннее и сильней.

Сладострастная роскошь речей куртуазных...
Чинность и целомудрие песен священных...
Беспощадная ярость смертельных проклятий...
– Сколь ни пало отцов ради слов, что из красных,
как ни стыдно порой на предмет гигиены,
есть места в нашей жизни, что, если назвать их,
то – лишь матом и погрязней.

Это всё равно как в незапамятном прошлом
столько разных движений и армий бродило
по земле, что в глазах от их красок рябило,
и отдать предпочтение вряд ли возможно
среди них лишь какой-то одной удалось бы,
коль известное эхо вдруг не пронеслось бы
«от тайги до британских морей».

Или – всё равно, что написать на заборе
икс и игрек и впасть в несусветную заумь
и опешить от формы милиционера,
по-отцовски накручивающего ухо,
может быть, подрастающему Эйнштейну,
математики высшей и высшее горе
принимающему так рискованно близко –
как к карающим органам, внешним и чуждым,
так и к внутренним собственным, тёплым и нежным...
– Вот где крикнуть, да поматерней!

И уж если ты чадо ошибок трудных,
то скорбей, то радостей беспробудных,
ситуаций и случаев, столь паскудных,
что, казалось бы, нет и слов –
всё же, истина если тебе милее,
просвети парадоксом свой опыт смелее:
с матом, если не проще, то хоть веселее, –
он – необходимое зло.


* * *

Устланные скатертями дороги, накатанные до блеска рельсы,
глубина под килем, могильный пух, посуда с голубым окоёмом
не дают объяснения эстафете личных причин и следствий,
это только формальности накануне законспирированного приёма,

рассчитанного на поражение посетителя до глубины души –
подкупающей простотой, естественностью обстоятельств, обнажённостью сути...
Никогда на него не спеши, а попал – не дыши,
бойся сдуть последние паутинки возможных ещё перепутий.

В тупике выводящие из него пути не имеют ни стрелок, ни обозначений – 
кроме собственного замешательства не найдёшь им здесь никакого резона:
дальше – некуда, бесконечно малое – это к нолю, – и тогда зачем им
знаки, если это даже не запретная зона,

а предел, точка схода для всех перспектив к тому, что единственно недостижимо.
Никому там не побывать: если это и место, то именно место отсутствия;
неуместность кого и чего бы то ни было – вот о чём неопровержимо
говорит что-то, остающееся лишь здесь от "суть" и "я".



О БЛАГОЙ НЕОХОДИМОСТИ ВДОВЬЕГО СПИРИТИЗМА

Отнимают обычно жизнь. А, когда отнимают и смерть,
выгоняют в ад или в рай не затем ли, чтобы призвать обратно?
Дух покойного мужа – как минимум! – должен суметь
внять призыву вдовы, всё ещё молодой, красивой, развратной.

Вряд ли стоит чураться того, чтобы вновь во плоти –
пусть уже и чужой – не позволить случиться измене.
Коль любовь – это вечно, то, стало быть, души сплотив,
да не бросит она сиротливую плоть без знамений!

Но и вы с кем навеки душою – страшитесь забыть: призрак мстит,
ведь, явившись не званным, он и застаёт лишь неверность.
Без сомнения, всякий раз он тут как тут, ибо если что и воскресит,
то – гораздо скорее, чем Судная музыка ангелов – ревность.

Так пускай же любовную троицу не разрушает раздор!
Да отбдит ночь услад ваш покойный супруг с вами вместе!
Пусть всегда на часах и в постели пребудет своим Командор –
как во имя нетленной любви, так и ради пылающей чести!


«НА ЯРКОЙ СТОРОНЕ»

1

Связь – не роскошь: за язык всегда кто- или что-нибудь да потянет;
хоть глушись, но и с отдалённым подобием слуховых дыр
каждый к каждому все до единого, пусть непрошенными, но гостями
свойски ввалятся, выворачивая наобщак свой «внутренний мир».

Голоси хоть с самим собой – ухо, сросшееся с телефоном,
вызволит и из списков безумцев, ведь быть не в своём уме,
хоть бы и круглосуточно, не преследуется уже законом,
по которому отличать своё от чужого необходимо уметь.

Воздух – общий: не только одним дышать им, но и, один и тот же,
сотрясать его языком и глоткой – хоть против ветра, хоть вслед –
где-когда-как угодно ещё не должен, но, точно, может
кто бы ни – без разбора национальности, пола, лет.

Что до прежних обычаев этих трёх, то, будто с билетом волчьим,
деликатность, достоинство, сдержанность, строгость, стыдливость, такт –
словом, бывшие некогда нормой нужду и умение думать молча
посылает куда подальше всеобщая массмедийная простота:

Туда их, всех этих ископаемых комплексатиков, молчунов и неслухов!
Если наш – не давай языку ни секунды роздыха!
Да готовь уши, коль барабанные плевы ещё не прорваны!
– Самой наиблагой, разумеется, вестью – хоть
бы и о  том, что испорчено ещё какое-то кол-во воздуха!

Восхитительно... И куда только смотрят Органы!

2

А туда же! – Натруженным оком уже соскользнули – как из балагана да в аттракцион –
на лежащее всё ещё плохо (не столь соблазнительно, сколь откровенно конкретно), –
так что, взяв образцом планетарный размах и изящную гибкость иных интеракций ООН,
оставалось лишь разве, взгрустнув над любимым (Любимой (Отчизны)) портретом
и уже ни о чём никого не моля, его только куда-то (в)вернуть через Аукцион.

Нам когда-то всё врали: на Западе, мол, и без наших подмазанных дьявольски скользко.
Но, отчаянно лишь раскорячившись, с криками типа – опять же – алё! – ,
выставляли на Сотбис и Оскар мы всё что попало – от Задницы и до Морозко – ,
обезвредив отечественным пескоструем весь вражеский их гололёд.

И теперь – всеми национальными прелестями ли вполне сетевой цокотухи наружу? –
но снискав одобрение с первых шагов в наших новых – к кому ни кати в них – коньках,
льём и пьём мы уже и не воду – сплошную дристню! – ибо если не в зной, то уж в стужу
она так же прекрасно – и гладко, и твёрдо – колеет на международных катках.

Пусть оттуда сегодня уже и подуло на нас не совсем благодушной прохладой –
что ж, не это ли и компенсирует нам профицит потепления русской души!
Если в жидкость уже перешла и большая нужда её, лишнего жара не надо –
тут, напротив, великим её, так сказать, снегопадам не худо бы и поспешить.

С охлаждением лишь укрепившись над безднами собственных наших затонов,
фигуристами ли, конькобежцами ли, но не менее как чемпионами мира окажемся мы;
и одно только плохо – ну, просто говно! – лёд под нами, как был, так и всё ещё тонок,
а уже, как могилой, пугает в разломах, проталинах, прорубях нас полынья (– тишины).



ГЕОЦЕНТРИЧЕСКАЯ АСТРОНОМИЯ КАПИТАЛА
*
Странен счёт космических сокровищ:
самоцветы звёзд (актив Вселенной),
падая, растут в цене чудовищ-
но – в порядке слюноотделений
у загадывающих; а свет знаменья
твёрдо восходящего светила
взращивает сильные сомненья
в том, что прибыль здесь неотвратима.
Миллиардам тянущихся рук ли,
пусть что ни гребущая – чужая,
полновесный Злата-Солнца рублик(?)
выдаст даже слишком много жара;
или – лишь копейка (?): не поймаешь
"на орла!" – и катится кругами
на ребре... – Вот так же и Луна: лишь
медной решкой в серебристой гамме
светит нам, всё дальше уходя...
Но, быть может, как граница страху
этот романтический медяк
скрыл от нас и большего растрату? –
Барышей обратной стороны? –
ликом лиха, что поддельным блеском
преломляет грош своей цены
в мелочь близоруких интересов;
может быть, спасительной стеной
света ослепив, орлиный выбор
тьмы крылат, как фраза – истиной:
слава богу, что Я вам не выпал.
*
Кто так мог бы высказаться нам,
Кто – хозяин, что в любом таланте
ждёт не рабской верности, но дна
и исчерпанности всех гарантий
бренного успеха, Кто – Предел
ясности ниспосланной удачи, –
у Кого на вклад и дивиденд –
Жизнь, приобретённая без сдачи – ?
Многие (особенно – попы)
заорут: да тут хула на Бога!
Божье золото истёрто в пыль
на столе менялы! – Что ж, немного
надо и ему... Как ни жаднЫ,
слава богу, что не удаётся
заморозить счёт у сатаны,
что валютным звездопадом льётся
в разорённый Клерикал Концерн;
будучи отпето бескорыстен
даже в полной лихорадке цен,
жизнь он выкупит и с торжищ Истин.
Ибо – родом из небесных сфер,
сам давно подвергнутый оценке –
Светоносец (он же – Люцифер)
оказался сей системы в центре.
...А орлом на новый геоцент –
брэнд: по меньшей мере тройней, Церковь,
клятвенно настроившись на Центр,
лает верным псом по кличке Цербер.


ОБРЕЧЁННОСТЬ ПРЕДАННОСТИ

О здоровье телес всего лучше заботится страх
умереть, и забота – задолго до срока не слечь бы.
Ну, а всё остальное, что тоже ведь не без утрат,
только время (уж коль вообще что-то), верно, и лечит.

"Долго жить" – этот главный завет безнадёжных больных
(или голос привычки их к собственной властной напасти),
даже если хотели бы, проигнорировать вряд ли вольнЫ
члены траурно следующей за своим завещателем паствы.

И лишь слышно: "Да это ж насколько же дольше тебя?!"
(– ибо ропщут ли в душеприказчиках как-то иначе? –)
"Сколько жить-то нам, собственно, столь безутешно скорбя,
и, тем самым, исполнить твоё завещание, значит – ?

Без тебя – что за смысл просто-напросто жить-поживать,
заживлять и опять растравлять  опустевшее сердце?
Излечи, незабвеннейший, – памятью лишь и жива
эта жизнь, – чем её удержать без тебя, самодержца!

Не твоим ли очерченный контуром вакуум свят –
темнота и могила вокруг, только он полон света.
Кто ж способен и смеет собою его заполнять!
Да пройди даже тысяча лет – твоего же завета! –
разве сможет его затопить вся летейская мгла!
Разве это облегчит пронзённой тобой жизни бремя!.."

Парадокс, но коль рана потери настолько светла –
от неё не способно лечить, верно, даже и время.




из "ЛОКАЛЬНОСТЕЙ"


ГЕОМЕТРИЯ ЭНТЕЛЕХИИ

Ты не добрый, а просто напуган.
Государством.
                Натурой.
                Церковью.
Но чем большим числом (кроме верных пяти) углов цель твою
приютит бытия квадратура,
тем точнее удар свой
нанесёшь ты по центру её идеального круга.


АВТОЭПИТАФИЯ ЗНАМЕНИТОСТИ

Не будучи в своём уме, я всё ещё – в чужих.
Не числясь средь живых, я до сих пор в их памяти.
Я всё ещё – как все: моя загадка – жив.
(А если  «мёртв» – разгадка, то: кому?)


МИЗАНТРОП

Как дань внимания родным и близким
ему на ум взбрело, что в смертный час
(он будет, вероятнее всего, насильствен)
нет никого родней и ближе палача.

А после смерти, чья к щеке (кому?!) щека,
нет никого ни ближе, ни родней могильщика.


***
Жизнь свою схоронить
можно собственноручно,
схоронить же и смерть
можно лишь попытаться:
с жизнью можно сроднить,
смерть же только подручна:
не теплей её твердь,
чем с неё может статься.
 

ИММАНЕНТНОСТЬ (ТРАНСЦЕНДЕНТНОСТЬ)
ТВОРЧЕСКОГО ИМПУЛЬСА

За каждым текстом даже о свободе – строгость предписаний ДНК,
суть даже в нём уже – это всего лишь ядерный конфликт в исконном:
пусть в манифестах беззаконий каждая строка
кричит о том, что нет даже неписаных законов,
закон – везде, и всё – закон; пусть что-то в нём и не прочитано пока,
он весь написан, но – столь безупречно нецензурным лексиконом,
что преступление – это лишь минимум, к чему он может подстрекать.


РАЗГОВОР

О натуральности имморализма,
о таковой же нежелания и невозможности связать двух слов
у тех, кто остро ощущает нечто,
как за этими обоими словами, так и за любым другим, да и за всеми сразу,
зане в грамматике уже, как в математике иной другой, лишь ноль по пять, –
он говорил, необычайно искренен и пылок...
А я, уже с опаской глядя на него, кивая или отвечая односложно,
при всей, хотя и скромной, но, однако, твёрдой выучке –
я что ж, уже – естественно! – не мог его понять?!
И всё-таки, телесно и психически устойчив,
я думал о плохом конце –
как правило, в тюрьме или в дурдоме –
грозящем тем, кто слишком смело изменяется в лице,
пренебрегая аксиомой, правилом или, тем более, не следуя моральной догме.


СЛЕПОЕ УПРЯМСТВО НОСТАЛЬГИИ

Со временем нас – как слова – поглотят словари, –
и то, что оно утаило в былые года, на их склоне
предметно и прямо, буквально – побуквенно! – заговорит,
куда бы его ни клонило когда-то, к чему ещё ныне ни клОнит,
на сколько ладов ни склоняя, и с кем бы (о будущем) ни отклоняя пари,
на кой кому (склочному) ляд ни сдалось, навсегда – фаворит.


ЭВОЛЮЦИОННАЯ ФУНКЦИЯ КЛИМАТА
1
«В ИСТОРИИ»
Здесь дул всего лишь лёгкий ветерок... Но – миллионы лет! И ниже
и меньше стал колосс, неисчислимой тьмой песка сведённый к множеству...
Чем меньше часть даже безмерного величия, тем безусловно ближе
она своими свойствами разменивающемуся на мимолётное ничтожеству.
2
«В ПОЛИТИКЕ»
После ветра больших перемен
пыл уходит. Окно леденящего криза
озирает избыток готовых к поджогу наломанных дров...
Флюгер мёртв... И синоптик фактически окаменел...
Ибо, может быть, и ещё больше пожароопасных сюрпризов
обещает с собой принести перемена ветров.


«СЕСТРА МОЯ – ЖИЗНЬ»

(О трудностях наследования,
при чересчур уж отчуждённом (в пользу только – чью?),
хотя и неизбежно родственном (на самом деле – родовом)
и даже фамильярном, отношении иного завещателя к себе как к инобытию –
о роковом) –
То даже курам далеко не на смех:
единояйцевую участь разделив на... пусть и близнецов
и пусть, быть может, даже и сиамских,
однако – всё-таки на... в данном случае на брата и сестру –
на целых двух, короче, да ещё и разнополых! –
как жили, свой внутрисемейный статус для себя определяя лишь чутьём и наспех:
она – по-видимому, обнаруживая в нём какие-то следы своих бессчётных сыновей-отцов,
он – верно, собственное общество предпочитая видеть, хоть бы и наполовину, дамским –
так, кроворазобщённо, противокровосмесительно, похоже, и умрут,
оставив сам предмет владения лишь поводом для путаных имущественных споров.


СЛУЧАЙ ВЕЛИМИРА

Поэт видел бога в себе. Бывал и поэтом Господь.
Должно быть, и пересеклись – предрешёнными тропами Духа водимы:
– Сын плотника с вестью о том, как неслыханно преображается плоть.
– Сын хлебника с чуткой несытостью хлебом единым.


УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ЛАД

Кричат: от боли, страха, горя, гнева;
в атаке на врага (как, впрочем, от него же в бегстве –
от перечисленного выше и, быть может,
от многого ещё – одновременно);
при столкновении с препятствием (безудержно бранясь –
с досады, в возмущении или обиде);
в восторгах и экстазах (с «неземною мукой наслажденья»);
в момент рождения (среди людей,
в отличие от остальных живо- (дай бог, чтобы всегда!) -родящих,
тут, если и не хочешь, заставляют;
ещё совсем немногие рожают в воду
да и, к тому же, из воды ведь
всенепременно – рано или (не дай боже!) поздно – вынут);
бывает, что и в смертный миг (особенно, когда лицом к его лицу);
с отчаянья (по исчерпании молитвенных мотивов
преодолев и удушающее озлобленье –
как будто есть ещё последняя ничтожная надежда,
которую и надо окончательно спугнуть – ужаснейшим проклятьем!);
в безумии, конечно же, (– гораздо чаще случаев
действительного озарения ума).

– Всё это звуки жизни, без сомненья,
и голоса её сильнейших проявлений;
однако, если и не каждый в одиночку,
то хором все – не от неё же ли и отреченье,
включая даже вопли ликованья,
ибо, как правило, не долго ликовать – ?
Ведь, даже если всё-таки... не то чтобы одобришь,
но просто примешь правило, то голос
уже навряд ли станешь повышать... так сильно.


СЕРМЯГА ПАОЛО УЧЕЛЛО

Все линии должны бы быть:
во-первых, по возможности прямыми;
затем, подчёркивая обособленность, следить
за интервалами, что между ними,
быть параллельными, короче, – это во-вторых;
и, в-третьих, целеустремлёнными – по-видимому, всё же к точке схода
или синхронного их всех пересечения,
где и планируется встреча тех, кто их придерживается,
тем самым оказавшись перспективным –
что означает: верить, знать и радоваться – «ВСЕ (!) там будем».


«ИГРЫ В БИСЕР»

Как правда прорисовывается чертами яви
в каком-нибудь язвительнейшем клеветы навете,
как сеть извилин режет холодец мозгов,
от времени до времени нуждающихся в полоумии как в отдыхе, –
в ином стихе не слишком удручает трата слов вне правил
и даже полное их расточение – на ветер:
глядишь, и сложатся они счастливым сочетаньем сквозняков
в отринувшую статус собственности «мысль, витающую в воздухе».


ВЕСЕННЯЯ РЕКРУТЧИНА

(У волос на голове, как и у одежды,
разве что не минус отрицательной величины...
Чтобы, вероятно, мыслей-чувств критическая уже масса
обнаруживала все достоинства: индивидуумы...
Никакой надежды –
если ужас, то уже подлинный;
и хоть затвердись себе, что всего лишь от фантомаса! –
ведь уже и эти все подробности... отнюдь не тобою выдуманы.)

Боги, когда-то подпавшие под сокращение штата
до Одного в Трёх инстанциях + отщепенца Врага,
изобличая отнюдь не библейскую ветхость гештальта
клочьями судеб на выращенных родовой древесиной рогах
или крючках промежуточного (арбитражного, бишь) департамента
то ли подруг-утешительниц, то ли небесных заступниц, –
пробуют, как зубочистками, шаря в лукавых картавинках
евро, удить то ли лавр, то ли рыбку в отстое пиаровых супниц,
что из глазных мочеточников выдавили гарнизонные б...ди
в боеподмес к выделениям из крокодильих желёз матерей, –
Рея-отчизна уже потекла: холодящую похоть во взгляде,
может быть, и утолит  трёхпроцентными допусками* дармовой мартирэй.
______________________________________________
* Армейский норматив (явно подтверждённый и закреплённый статистикой):
до 3-х % жертв даже в мирное время.
(Поскольку очень сложно подсчитать процент ментальной жертвенности, то и речь –
лишь о сугубо физической; но и эта ПРОСТАЯ и очевидная предопределённость
есть вполне достаточная санкция (допущение и дозволение) и военкоматской бесцеремонности,
и офицерскому беспределу, и дедовщине, и халатности командования, и прочему,
мягко говоря, паразитизму (включая разнообразный гражданский) на крепостническом пережитке,
называемом ВОИНСКОЙ ПОВИННОСТЬЮ или даже – ПОЧЁТНЫМ ДОЛГОМ.)

_____________________________
Опять "ВСЕ – НА ВЫБОРЫ!!!"...
Это касается (правда!) всех гражданских сачков,
включая и всякого, что со смертного, как говорится, одра
уже и от самых лучших кандидатур
свой заострившийся нос воротит
(но, впрочем, не от извечных Двух – уж что выгорит)...
А как тут насчёт – несознательных де – грудничков?
Уже при рождении столь ведь горазды орать,
что явка на свет – точно вклад в избирательный тур,
вот только не ясно: подача голоса – за или против.

1995 – 2012

2


БЛАГОСЛОВЕНИЕ ЮВИНИЛИЗАЦИИ

Кого не учит тоска быть мудрым!
Однако никто не хочет стареть:
хороший саунд прельщает утром –
бишь, годен только на раннюю смерть.

Лишь боги стары, а люди – как дети:
у каждого собственный велосипед...
Докатывают и до ям долголетий,
но так же по-детски извилист след...

И даже жрец, старины хранитель,
при всём желании постращать,
всегда украсит свою обитель
особой блажью, какую прощать
сойдут к нему патриархи и боги, –
и если деды не пустятся в пляс,
то значит лишь по-людски убогим
им видится передержавший их власть.

Они заставят его умыться,
одеться проще и кружку взять:
Ты что ж?! Ведь и Мы сюда – омолодиться...
Встречай! А не то – можем и наказать!
И прежде всего – за музейную мудрость...

И – снова музыка, утро и юность.




ДУХ ВРЕМЕНИ: разит беспечностью,
                но что с того!
От мира тоже пахнет вечностью,
                пусть – не его...
Конечно, дело не в бессмертии
                ничьей души,
а в том, что будут только смертные,
                но будут жить.
И, сколь ни мнится в том бесправия,
                мы – эпизод,
чьё место в правоте сценария
                "вот-это-вот".



***
 

Мечта о применении мечты...
Всё – только проба сил и тренировка...
В неловкость тела вносится Нелёгкой
одежды грех – на первородный стыд...

Могли бы быть милы Её огрехи
и щеголять лохмотьями прорех,
но спорт наш не признают даже греки,
их одеянья – твёрдости орех.
Попробуй раскуси, какое счастье
здесь приподнимет нам одежд края,
где грек-индеец крепок самовластьем,
в хитоне-пончо спрятав рукоять
такого рычага и томагавка,
какой, быть может, видится и нам,
но – в меру очевидности упадка –
отказом в применении мечтам...

О дряблость заводной мускулатуры! –
Рекордом напряжений оснащён,
наш век (и мы), конечно же, культуры
венец и плод, ведь он мечтой взращён.
 


***

Смысл обращения к словам всегда невнятен.
Невнятен, впрочем, смысл и самых слов.
СамИх... Хотя, быть может, вероятен
такой для них: куда-то понесло
кого-то с неким странным даром речи;
ей нечего сказать – одни слова;
отнюдь не те, которым не перечить,
и, слушая, от них не отставать
возможно, нужно, должно, правомерно;
но даже если лучше им не внять,
то осадить спокойно или нервно
на полдороге их и не понять
в них ничего – и Это легковерно.

...Слова честны, им нечего скрывать, –
пусть даже «скрыли ими правду Слова»,
они невинны – только бестолковый
их толком не сумеет толковать...

Слова... Возможно, выучиться помнить
их все – с тех пор, когда одно из них
возникло первым, но осталось скромным
залогом для явления других,
пришедших изнутри или извне,
изобличающих единство текста,
где всякое со всяким наравне
основополагающе уместно –
уместно было бы и нам вполне...

Парады слов устраивают книги;
не каждый лист здесь фиговым листком
быть призван, но и афоризм о фиге
познания не каждому знаком
в той мере, чтобы только самовитость,
самодостаточность и самодельность слов
уважить, обнаружив даровитость
в обнаружении своих основ...
– Мол, то хотел ли я сказать, что слышал?
И то хотел ли слышать, что сказал?..

...Слова не воробьи – нисходят свыше...
А смыслом, верно, Бог их наказал.
 

 

«ПОЭТ В РОССИИ»...
Дальше знак: >...< – какой?
И относительно... КОГО – поставить?
Самотождественность сплошной толпой
скорее ждёт, когда Его не станет...
(Да верит ли Он (всё ещё), что стих
способен выдержать суды потомков
(поскольку в силах (и теперь!) вместить
и Альфу, и Омегу, и не только)!)
Как все певцы своих пропащих лет,
средь муз не различая смертных женщин,
он здесь уже не больше, чем поэт...
Задача – и того не стать бы меньше.


К 60-ЛЕТИЮ ПОБЕДЫ В ВОВ

Ведомый внутренним врагом,
сражался с внешними врагами
народ счастливейших невежд;
но им напомнили потом,
кто загребает их руками
жар и прохладу их надежд...

Так много было горя, что
на память не хватало скорби...
И вот – однажды душка Горби
стал другом вражьим через то.
Давно уж, празднуя Победу,
мы рады всем, – и за столом
уже отнюдь не только шведу
не станет в горле шнапс колом.
Так к «сбережения народа»
концепции мы подошли,
не разбирая огородов
тылами сросшейся земли...

Что хорошо в столь дружном мире
так это то, что видно в нём,
как тыл, оставшийся врагом,
распространяется всё шире, –
и в этой круговой поруке
с врагами из других тылов,
он в стратегической науке,
как нынче говорят, не лох, –
коль фронт содружества народов
похож на чёрную дыру,
беспошлинным парадным входом
для «кем-то избранных» гуру
распахнутую год за годом
в межтыловую их игру,
куда не приглашают сброда
невежд, чьи выдержка и труд
и есть достоинство народа –
то, что вожди тАк берегут.


МЕТАЛОКАЛЬНОСТЬ
Нужны ли памятники, если вечность
увидит в них лишь свою увечность?
одна лишь порой (где себя застанет
всецелой) чья-то живая память
того, что... ЯВНО, в лесу надгробий
избегнет общей участи – дроби
на ДО и ПОСЛЕ: тропой меж ними
неограниченно соединимы;
здесь время кончится, не начинаясь –
точней: его не было, нет, и не будет.


***

     Ум есть ум, аум, ом. Умным быть – знать и горе;
даже больше: заложник несчастья он и маргинал несгибаемой чести.
Ум – коль это не хитрость, а дух в нищете – баснословно упорен,
ибо весь он в сомнениях. – Где там погладить его, чтобы НЕ против шерсти (!)
и во имя – как бога, так, если не слишком умён, и надежд
горемык от ума в их маршрутах до провинциальных пристанищ:
на мякине, на воздухе, да и на водной поверхности некий Китеж
возводить, а потом содержать, возвышать от ума и уменья не станешь.
    
И умны, и умелы строители всех, как былых, так и будущих городов, –
после смерти их лишь удивляемся: крепок фундамент,
и не сдвинуть ни пяди в железобетонном порядке рядов,
заурядностей или изрядностей, росших годами
и возросших надстройками нынешних жителей, пусть им уже невдомёк,
чем так мучились умники, что полегли по подвалам костями, –
им что Тауэр, что Кремль – всё одно: тир-тюрем-теремок,
всех отличий тут разве лишь право вывешивать разные стяги.

И нельзя ни безумными, ни слабоумными счесть этих свежих ребят...
Но захочет ли ум на хоругвях засвечивать публика эта честнАя?
Впрочем, как говорится, уж коль говорите, то лишь про себя –
может быть, кто умён, так умён, и умён по-другому – не знаю, не знаю…


* * *

Мать-природа,
родина-мать,
правда-матка,
лень-матушка,
наконец, матерь божья... И чёртова... Список, конечно, не полон.
А ещё существуют ПРАматери –
пусть, обычно, и к вящей лишь родовитости дочек (матрёшек) и падчериц (фросек)
Возрождение Внучек в подобном раскладе возможно, но – лишь с изменением пола.
Матрица феминизма – Отчица! – вполне по-мужицки и не одобряет наивного
                «женщина просит».

Некто, вышедший на первобытную почву Пангейи-Гондваны,
с целомудренно злым матерком отколов от неё для себя материк,
почти весь уступил его выродку-внуку Ивану.
Верхогляд! Не учёл эволюции недр и нутра изнутри.

Исчерпав очистительный потенциал амнезии,
скорбных пятен уже не удержишь себе на уме –
угрызения совести, выйдя наружу, способны сожрать Универсум.
Русь Ушедшая – мёртвой ли хваткой, но – рукоблудИт хреном новой России –
прибегай тут хоть к передовой барселонской херне,
хоть отдай предпочтение традиционно чилийскому перцу!



НА ИМЕНИНЫ ВОЖДЯ
Он стал почти скалой –
мемориалом-маяком в потоке времени!
(Археологии уже не снять за слоем слой
румян (и остальной косметики), образовавшихся на Ленине, –
и с зеркальцем, ей данным испокон
веков, над Милым млея и о Милом блея,
она гадает, кто её белей... Но, оживая, отвечает Он:
Стыдись! Как смеешь ты не раскраснеться перед Юбилеем!)


ТЕТ-А-ТЕТ
И кому и о чём и какую такую благую весть
донести, избегая порч по пути от наговора да к сглазу,
если жизнь – это и попытка удовольствоваться тем, что есть,
и одновременно – лишь упрямое неверие всему как соблазну?..
И встречая себя – в том же зеркале: ах, боже мой, ты всё ещё здесь!
в этом прОклятом уже столькими отражениями месте! –
понимаешь, что подобные свидания подстерегают тебя везде,
что награда, ищущая достойного, слишком недалека от мести.


ПРЕДЕЛ ХУДОЖНИКА
С изнанки – абсолютно непроницаемое интра-,
лицом – ослепительно белое, но и с тем
приходится понимать: и самая красочная палитра –
это ещё далеко не все и даже не сами цвета на холсте.


В ДОПОЛНЕНИЕ К ВОИНСКОМУ УСТАВУ
Солдату в качестве Родины представлять не ОДНУ лишь мать,
а ЕЩЁ И подругу или невесту, а ЛУЧШЕ – жену.
Ибо что можно вспомнить о ВЫ-ходе из!
Но забудешь ли о В-ходе в неё, такую маняще мягкую, склизкую!
Да и о чём в походе ещё вспоминать!
Нельзя невинным юнцам на войну –
не знают они, что такое жизнь
и долю в ней сугубо мужицкую.


ОДНОМУ БОГУ

Глаза – воды и звёзд,
язык – из царства змей,
а в гневе – непосильный слуху гул землетрясений,
чутьё – от сквозняка, при коем душен даже дистиллят озона,
ум – из покоев заполярья и высокогорий,
от всех скалистых пиков – воля и невозмутимость,
от смерти – власть и правота, величие и сила.

Так, до неузнаваемости изувечен,
по-человечески, но – Ты увековечен.


«SITTLICHKEIT DER SITTE»*

Люди просят прощенья:
«...ах-ах... извините... простите... попутал...» –
ну, конечно, язык не отвалится.
Опасаются, может быть, мщенья...
Наяву – им самим, а эринний попутно
испугалась, возможно, их нежная совесть-красавица,
в ожидании, верно, явления принцева
(из какой же, однако, чудесно невинной страны!) –
задающая лишь здоровеннейшего храповицкого
за себя и за всех, что уменьем прощать отличаться должны.

Всем прощающим – благо,
но кто и когда его где бы (помимо себя лишь) нашёл!
Ах, лукавая ты благодать христианства!
«...согрешил, извините...» – кому это надо!
«...простите...» – да Бог же с тобой! – только поезд ушёл,
и уходит с тобою – и с Ним – с презавидным на то постоянством.

О, блаженная необходимость вины!
Ну, а к ней – лобызательнейших выходных!
А по будням... По будням, все знают, стоянка весьма коротка –
глядь, и двери уже, осторожненько так, закрываются...
Ибо тем, кому лишь бы успеть, и бывают открыты они,
а для великодушия заделикатничавших остальных,
уж простите – кто знает, доколе! – но только пока
расписание и пассажир не меняются.
___________________________
* нравственность нравов (нем.)



УСЛОВИЕ И ОБРАЗЕЦ УСПЕШНОЙ СОВРЕМЕННОЙ ПОЛЕМИКИ

Числом, длиной и ядовитой остротой игл, данных разве только дикобразу,
лишь и под силу отпарировать лесных нападок озверелый шум;
или иначе: недостаточно традиционно убивать даже по паре зайцев сразу –
хотя бы столько, сколько их единым залпом перебьёт «Свинцовый Штурм»;
сей ураганный распылитель смертоносного металла, если и чеканит фразу,
то смысл её действительно один – проблематичность сохранения звериных шкур.


ЗАВЕРШЕНИЕ ОРИЕНТИРОВКИ
...и не бойся сказать о чудовищном, страшном, ужасном –
только это ведь и соответствует виду объекта –
«мироздания в целом», где разнообразно гуманное в частном
поглощается бесчеловечностью АБСТРА- и МЕТА- .


ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ТРИУМФ МОРЕХОДСТВА

Блуждающий остров –
ковчег, уклоняющийся от скопления сбившихся с курса судов, –
он, будучи лишь кругосветно-бесцельным уделом,
божественными
                покровителями 
                и любим –
зовущая и вожделенная, как идеал,
и, стало быть, не потому ли заведомо недостижимая пристань!..

Сиреной, взамен надорвавшемуся от своей правоты маяку,
 «Счастливого плавания!»
                – не ему ли желает прощальный Улиссов гудок –
меж вывернутых перспектив к расшибающим вдрызг горизонтам
вверяя лишь призраку спутника – копии! – или тому двойнику,
чьё небо (под килем у оригинала) есть только сокрытие свода нависших глубин –

не жалким 7-ми единицам, но – бездне, не флюгерному ветерку, но – бескрайности вод,
где скрестья широт и долгот – остаются узлами одной сокровеннейшей мысли о близком.
И вот –
              ...мы тоже, должно быть, себя мореходами мыслим.

ПРОПИСКА
Летучего ориентализма изыски –
всё сплошь арабески да одалиски...
Но не смазать скрипа родной калитки,
и не скрыть авгуру его улыбки.

ЭПИЛОГ-ЗАВЕЩАНИЕ
The B E S T о л о ч ь  &  C[si]B[bi]O[ou] л о ч ь
уверены, что рождены для радости и счастья:
какой ни будь (или не жри) ты фрукт и даже овощ –
жить надо долго, жадно и не насыщаться!


3

*(норма)
Я не лукавил: ты была нужна.
Но как-то получилось, что без нужного
я научился обходиться, – и сполна
имею только то лишь, что дают.

*(от салочек к верховой езде)
Сколь глупым всё, что двигает рассудком,
рассудку кажется, когда он смог
и впрямь уйти своей дорогой чуткой
чуть дальше места, где он сбился с ног
гоняясь за проблемы разрешеньем!
Он «видит всё», и в этом – утешенье.
Но – ещё больше в этом новых "но".

*(ту-ки-та)
"...Рассказал бы всем всё и про всё,
если б знал и, тем более, мог бы сказать.
Будь я богом, то
наверняка – просвещения.
А пока: что ни бог – всё темнит и темнит,
а богиня – вообще откровенная лгунья.
Как военную (ибо отмщения), тайну хранит
безысходность божественной думы,
до которой едва ли додумаемся,
оставаясь людьми.

***(бывший друг человека)
...Потерялся? Или, отбившись от рук, был выгнан?
На дорожку изрядно побит... А до этого, видно, ещё и серьёзно болел...
Сувениром остался ошейник – на память о выгодах ига?
Или, может, хозяин – собака! – так подло, вне очереди, околел?
...Вот и поэтизируйте жизнь высотой человечьего духа:
вой с тоски и от голода-холода – «не от обид на безухую вашу луну!
Мне бы след, уводящий за грань совершенства собачьего нюха,
и лежанку там – да, пусть смертельно, но всё же – усну».


***(все – по местам!)
                Борису Мисюку

Или – сомневаться, что поэт,
или – ничего  т а к о г о  в этом,
т. е. быть поэтом, ныне нет...

Каждый что-то пишет: или – или.
Времена, когда поэты были
редкостью, желают долгих лет
в ревности, что стольких наплодили
грамотность и пепел сигарет,
т. е. скука, зависть и гордыня –
трижды «сатанинская» твердыня,
многим – эфемерный постамент...

Ныне искушенье и искусство
могут быть в одном и том же месте,
и от муз ушибы и укусы
больше говорят о кровной мести,
о благословении эриний
и о глубине, где правят бесы –
не о море жёлтой субмарины,
а о бурной склоке интересов...

Псевдо-Лермонтовская картина:
парус в море всё ещё белеет,
но мечта волны не одолеет,
чтобы заалел он, как у Грина.

***(Арс. Тарковский)
Стихи о том, что здесь, но не отсюда.
Слова отсюда, но – как зов туда,
где скорбь тиха, как свет; лишь жажда чуда
стоит – в нём громогласна, как беда.

***(тёплое местечко)
   Мне до звёзд, как всегда, далеко: находясь на земле,
даже, может быть, несколько ниже – в траншеях и ямах,
дотянуться легко лишь до пары нечистых колен,
но зато под обстрелом врага я хожу только прямо.
   Мне хватает и Солнца: своими лучами меня
не минует оно и само, – пусть и к щам только лапоть,
даже ночью меня, как любого, они прилунят;
что ж касается звёзд и хватания их – то стоит ли лапать!

___________________________________________________________

***
Повторы рифм...
Да и словарно-пошлых тьма!..
А кроме этого – ещё глагольных столько,
что бранью от Есенина ли только
переполняться камере ума!

Вот и теперь – я накропал и вижу,
что никогда себя зазря я не обижу,
когда к себе не пушкинский сыновний,
а самый что ни есть прямой и безусловный
как лавр за все труды я адресую мат.

1988 – 97