Приём

В ней красота была порочна.
В ней что-то тихо умирало,
и что-то мимо ускользало.
Она спросила: - Это точно?

         В ее глазах я видел море,
         тонули в море том фрегаты,
         в сражениях падали солдаты,
         томились узники в неволе.

Занозой в ней засели прочно
слова врача из "Центра СПИДа",
а с ними на людей обида.
Она спросила снова: - Точно?

         Я слышал в голосе тревоги,
         гвалт воронья летящей тучи,
         стенанья вдов, и в родах муки,
         и плач солдатки на пороге.

Я, если б мог, отправил почтой
диагноз тот - дыханье бури,
но, покачнувшись лишь на стуле,
ответил ей: - Теперь уж точно.

         В ее лице гримаса боли,
         пустыня городов чумленных,
         в застенках души загубленных
         и годы материнской скорби.

Я не мигнув, поставил точку,
поправив белизну халата,
достал квадрат листа из шкафа
и отдал ей: - И вы, и дочка...

         В ее дрожанье пальцев тонких
         дев моряков пропавших вера,
         истерик череда у склепа
         болезнью взятого ребенка.

- Я восемь лет живу при муже
и дочь семь лет назад родила,
ни с кем на свете не блудила,
ему верна в жару и стужу.

         В ее словах плач Святославны,
         рыданья юной Беатричи
         и оправданья робких спичи
         в груди увядшей Дездемоны.

То сказ почтенного семейства,
врача улыбку прячу мудро.
Как проявляются подспудно
грехи былого лиходейства!

         В себе я слышу возмущенный
         толпы спесивой ропот страшный
         слепой голодной бесшабашной
         над ведьмой на костре сожженной.

Да, подл, увы, бывает свет!
Ей верю! Случай здесь особый.
Известна мужа мне персона
как пациента десять лет.

         Ее болезнь ему в упрек.
         Признаться, он отважный малый,
         что он «ВИЧовый» и заразный,
         не мог сказать за этот срок.

Слетает с губ слепое "нет",
тоска в глазах, в изломе руки,
но я зову, зевнув от скуки,
очередного в кабинет.

15-17 декабря 2016 г.
Иллюстрация: С.Ю. (специально для произведения, 2017).