Сегодня я всю ночь бухал у Якобсона

Сегодня я всю ночь бухал у Якобсона,
Он любит водку, я люблю вино,
Но пью я даже пиво из баллона,
Поскольку нам татарам - все равно!

Конечно с нами пил Виталик, Галя, Сема,
Коты, собаки и Типикина сама.
Как против лома, против Семы нет приема
Народ собрался: горе от ума!

И разговоры все естественно об умном,
Что для меня, конечно, полный крах.
Застолье выдалось "веселым, дерзким, шумным"
А "дураки остались в дураках".

Но тут приехал Коля Штейнфас из Нью-Йорка.
Он не был в Питере почти четыре дня.
О нем рыдает Пальма де Мальорка,
А он тут тянет табурет из-под меня.

Потом Типикина меня травила псами,
А Сема всех своими байками травил,
И пели хриплыми от счастья голосами:
"В натуре, Чижик, где ты все же, падла, был!"

Ну кто же в Питере не знает Якобсона?
Кондовый истинный ядреный программист,
С кудлатой гривою матерого бизона,
Он часто сетует, что я не оптимист.

Опять стихи не пишутся по пьянке.
Опять с похмелья хочется в запор.
Опять надули на автогражданке.
Какой тут задушевный разговор?

Ни ритма, ни метафоры, ни слога.
В натуре, сэр, я против этих мер:
Чтоб резать сыр, как ухо у Ван-Гога,
И расчленять бекон как СССР.

Я чувствую с годами, что мельчаю,
И как-то так неглубоко дышу.
Где раньше б выпил водки, нынче - чаю
Где б раньше писал, нынче лишь пишу.

Мельчает все, и темы и желанья,
Вот Игорь Якобсон, вот это да!
Он всякое благое начинанье
Доводит до оргазма завсегда.

А для меня все истинное ложно,
А что не ложно, то и благодать.
Меня понять рассудком невозможно,
А душу невозможно понимать.

И потому, наверно, я в печали
Что в жизни старым мальчиком слыву,
Мне в гроб пора, а я опять в начале,
И как "оно" все время на плаву.