Глава 2

В окно дул теплый летний ветер,
Трепая штору. Легкий бриз
Дул с моря. Штору, словно веер,
Держал в руках своих карниз.
В той спальне на постели мягкой
В тиши рассвета, как дитя,
В клубок свернувшись, в дреме сладкой
Спала красавица. Спустя
Немного времени в окошко
Проник луч солнца и пополз
По потолку, как будто кошка…
И вскоре он достиг волос.
Она была укрыта легкой,
И разукрашенной в цветы,
Роскошной шелковой простынкой.
Полна добра и красоты
Она сопела как котенок,
А иногда, крутясь во сне
Смеялась будто бы ребенок
И бормотала в тишине.
Чуть теплый ветер нежно веял,
И кожу сонного лица
Ласкал и трепетно лелеял
Морской усладой без конца.
Луч солнца тоже подобрался
К лицу, сопящему ее.
Но только там он оказался
Как девушка, лицо свое
Ворочать стала по подушке
И морщить носиком своим,
А луч как будто за игрушкой
Стал бегать радостно за ним.
Во сне рукой она махнула,
Но лучик солнца не ушел.
И вдруг она, вдохнув, чихнула
И мигом рухнула на пол…
Открыв глаза свои, в испуге
Она взглянула на себя.
Окинув взглядом все в округе
Всё так же, как во сне сопя
Поправила свою рубашку.
Потом присела на полу.
Вздохнула как-то очень тяжко.
Вздохнула видно потому
Что поняла, где очутилась,
Что уж очнулась ото сна,
И в свете солнца улыбнулась,
Слегка хихикая, она.
Через окно дул свежий ветер,
А за окном по небесам
Бежали облака на север
Подобно белым парусам.
Так мило девушка сидела
На свежем каменном полу,
И за окно свое смотрела…
Затем, вдруг поползла к углу,
Присела на свои коленки
И в руки зеркало взяла.
Сомкнувши крепко свои веки
Сома себе произнесла:
«Привет, таинственная Ио.
Я буду счастлива. Любовь
В печали выглядит красиво
Но не в обилье нудных слов.
Я устаю от скучных истин
Зачем душе моей они?
Ведь кто по правде бескорыстен –
Плюёт на истины свои».
На хрупкие привставши ножки
Открыла счастливо глаза,
И ласковой походкой кошки
Она пошла. О небеса,
Ее изящная фигура
Была прекраснее цветка…
Зеленоглаза, белокура
И изумительно легка.
Она таинственно и мягко
Шагала, будто бы летя,
Скользя ступнёй по полу гладко –
Танцуя будто бы, шутя.
И теплый ветер нежно вился
Танцуя будто вместе с ней.
Он рядом с Ио веселился,
И Ио делал веселей.
По гладкой теплой коже Ио
Скользила, трепетно шумя
Ее рубашка. И счастливо
Сияла девушка… любя.
В танцующем счастливом танце
Она скользнула на балкон –
Балкон сиял слепящим глянцем.
Был чересчур огромен он.
Стоял по центру стол хрустальный,
И с ним хрустальных стула два,
С обивкой столь необычайной…
Как будто то была трава?
На сказочном столе стояли:
Стакан с клубничным соком в нем
И ваза. В ней росой сияли
Плоды, налитые огнем.
Танцуя, Ио подбежала
К столу и бухнулась на стул,
В ладошку виноград нарвала
И с жаждой дюжины акул
Их стала лопать. За мгновенье
Она доела виноград,
И продолжая нападенье
На эдакий "настольный сад"
Она схватила апельсину,
Лежавшую без кожуры,
Другой рукой, набрав малины
Большие алые шары...
Наевшись фруктов спелых, сладких
Она схватилась за стакан,
И в несколько приёмов кратких
Допила сок, как ураган.
Затем раскинувшись удобно
На мягком стуле из травы,
Она зевнула, бесподобно,
И поворотом головы
Свой чистый взгляд зеленоглазый
Направила на тёмный вход
(Вход в дом с балкона) с долговязой
Широкой дверью, словно грот.
В её прохладной, тихой спальне,
Стоял столь чёрный – словно смерть,
Диван из кожи. На диване
Вдруг, кожа начала скрипеть.
Стоял диван под белой шторой,
В её таинственной тени
На коже безупречно новой
Виднелись вмятины. Они
Расположились как-то странно –
На спинке, ручке и скрепя
Одно пятно, необычайно
В сиденье ёрзало себя.
Вдруг в спинке вмятина исчезла
Вновь кожу гладко поровняв,
По ручке вмятина полезла
И появилась пятерня.
И вскоре пятна все пропали
Как будто с кресла кто-то встал.
Шаги по полу застучали
И невидимка зашептал.
«О, Ио – сладкое созданье
Ты любишь свет, а он тебя.
Так трепетно его сиянье
Тебя ласкает, так любя.
Его лучи плывут по коже
Смиренно тая, как рабы.
Обжечь не смея, и похоже
Они для этого слабы.
Ведь ты сама кого захочешь
Собой способна ослепить.
И видимо к несчастью, можешь
Своей же красотой убить.
А я в тени живу лишь только,
Лучи до смерти жгут меня
Но я безумно рад, поскольку
О, Ио, встретил я тебя».
Она сидела, развалившись
На мягком стуле из травы,
Наевшись вдоволь и напившись,
Смотря вглубь яркой синевы.
И вновь она на дверь взглянула
Внутрь темной комнаты своей.
Лениво утрене зевнула,
Рот, раскрывая все сильней.
Затем руками потянулась
И вдруг чихнула кратко – пчхи,
По-детски, мило улыбнулась
И посмотрела на лучи,
Где солнце ласково сияло,
Тепло, пронзая облака.
Тут Ио вдруг со стула встала
И свет пополз к её рукам.
Она ладошки протянула
И набрала в них яркий свет,
Затем в лицо свое плеснула
И вдруг спросила: «Ганимед?
Ты где-то здесь? Тебя не вижу.
Ну, где ты прячешься в тени?
Ты знаешь, как я ненавижу
Что тих ты, когда мы одни».
И снова свет она набрала
В ладошки нежные свои,
Мгновенье молча постояла
И закричала: «Ну, лови!»
И полетели капли света
В "пустую" комнату её.
Из комнаты ж в мгновенье это
Вдруг пролетело: «ой-ёй-ёё!»
От капель света загорелась
Входная штора. Ганимед
Лучами света обжигаясь
Вскричал: «Проклятый этот свет!»
Он в кухню побежал поспешно
Кастрюлю с ящика достал.
Забрызгав всё вокруг, небрежно,
В кастрюлю он воды набрал…
Кастрюля, в воздухе качаясь
К горящей шторе понеслась,
А Ио, нежно улыбаясь
На пол прохладный улеглась.
Подперши голову руками
Лежа на мягком животе,
Вперед-назад болтав ногами,
Она смеялась суете.
Пока неслась кастрюля к шторе
До верха полная водой –
Бурлящей волнами, как море.
Взмахнула Ио вверх рукой.
И в тот же час, беспрекословно
Вода с кастрюли взмыла вверх
И замерла на месте, ровно,
Меж потолком и полом: «э-эх…»
Вскричав, невидимое чудо
С кастрюлей рухнуло на пол,
И в лужу село. Как два блюда
На мокрый ставленые стол
Следы образовались в луже,
А рядом с ними две ступни,
И белая кастрюля, тут же
Стояла в луже возле них.
Не удержавшись, Ио, в смехе
Легла на спину, и смеясь
Веселой, радостной потехе,
Руками за живот взялась.
И в ту же самую секунду
Вода сорвалась, и дождем,
В момент забрызгала повсюду
Прохладный пол и все на нем.
Конечно же, и Ганимеда,
Который на полу сидел
Во блеске утреннего света
И тихо, в две ноздри сопел.
И было видно, невидимка –
– Пушистый медвежонок был
По шерсти, словно по тростинкам
Вода катилась. Он застыл,
Лишь головой своей мохнатой
Оглядывая сам себя.
Сидел он в луже необъятной,
И капли радужно слепя,
Катились вниз по Ганимеду
В большую лужу на полу.
И так же звонко в лужу эту
Скользя по мягкому челу
Большие капли вниз срывались,
Кругами, расползаясь в ней.
Но уж от этого, казалось
Не стало Ио веселей.
Она смеяться перестала,
И снова на живот легла.
Затем на ножки тихо встала
И к Ганимеду подошла.
Огонь, в испуге, стал по тише,
И неожиданно потух.
Шум капель перестал быть слышен
И только мокрый "Винни Пух"
Сидел в большой, холодной луже,
Под нос чего-то бормотал,
И бормоча, пушистый, тут же,
Со рта пузырики пускал.
Представ пред Ганимедом, Ио
Взглянула жалко на него,
Спокойно нежно и игриво…
В покое дома своего,
На хрупкие коленки села.
Все так же жалобно смотря,
Теперь как он, она сопела
Тихонько что-то говоря.
И протянув к нему ладошки
Улыбкой ласковой слепя,
Она, подобно мягкой кошке
“Медведя” обняла, любя.
В ответ, её он тоже обнял
Она промокла, как и он.
Он встал, и Ио с пола поднял
Издав при этом краткий стон.
Она на воду зашипела,
По луже стукнула ногой.
Вода от страха порябела
И побежала вон рекой.
С их тел вода скатилась в лужи
Тела обсохли, и они
Смотря на пол, где неуклюже
Вода катилась прочь от них,
Стояли рядом и смеялись.
Вода ж, блистая на свету
И волнами переливаясь,
Как будто ей невмоготу,
Катилась на балкон лениво,
Шумя волнами меж собой.
Но разозлившись, в гневе, Ио
По полу стукнула ногой.
Вода от страха помутнела,
Вмиг на балконе очутясь.
На солнце громко зашипела,
В прозрачный воздух испарясь.