Обрез

 
       Этот рассказ из цикла "Моё Таёжное Раздолье ".
Я дарю его Вам, всем жителям, жившим, когда-либо, и тем, кто поныне живёт в посёлке Раздолье и в близлежащих к нему посёлках:  Змеёво, Новое Борисово, Большая Черемшанка, Октябрьск.
       Усольского района  Иркутской области.
   С уважением и нижайшим поклоном к Вам, дорогие мои земляки.

        Это было в посёлке Раздолье, в 1973 году.

   В тот далёкий 1973 год, мне  было 13 лет, и как, тогда говорили:
- "Мальчишке  шёл 14-ый год".
13 - 14 летние мальчишки, это ещё не пацаны, но уже и не малявки. Мальчишек в таком возрасте, в деревнях называли - "пацанята". Они, уже переставали играть игрушками и всячески старались избегать общения с девчонками. Их, уже приняли в пионеры и потому, они ходили в школу с важным видом, в красных галстуках, стараясь общаться с ребятами старшего возраста.
Мой дед, Абрам Петрович, про мальчишек такого возраста, говорил:
- "Они, ещё не оперились, а подштанники у них, зашевелились".
   Но, это ещё полбеды, беда этого возраста, была в том, что каждому пацанёнку, хотелось быть взрослым, минуя подростковый период. Мальчишки в этом возрасте, стремились сесть на мотоцикл и промчаться по деревенским улицам, им хотелось показать всему миру, что и они, уже могут заниматься мужицким делом. Каждый Раздольский мальчишка, грезил взять отцовское удилище, уйти на весь день на Китой-реку, чтобы принести полный подсумок харюзей, да таких, что покрупнее, с большими чёрными плавниками, или взять ружьё, да подстрелить рябчика или косача, выследив их на лесной опушке, где ни будь, подальше от посёлка. Так как, домашние дела по хозяйству, уже стали обыденными, и за них, уже не только не хвалили, как это было, год или два назад, а наоборот, ещё и взбучку можно было получить, если, что не так. Поэтому, мальчишки мечтали стать взрослыми, любым способом, да поскорее.

   Вот, и я, к тому году, стал, глядя на отца и взрослых ребят, курить втихаря, если по-другому сказать - крадучись покуривать, в основном махорку, а иногда и папиросы, когда удавалось иголочкой вытянуть одну или две штучки, из пачек, что на шифоньере лежали, припасённые отцом на месяц вперёд. Сначала, я курил не в затяг, просто дым пускал по ветру, а, как только, посмеялись надо мной старшие пацаны - Серёжка Фролов, да Сашка Крутиков, я начал, как заправский мужик, дымком свои легкие коптить. Так и пошла у меня голова, кругами вертеться, ещё и в разные стороны, а чё делать, хош ни хош - держи фасон. Курево, сами знаете - дело серьёзное, даже поважнее, чем девчонок за косы дёргать, или воробьёв из рогатки гонять. Вот, видать, от дымка табачного и потянуло меня на подвиги, да ещё и с приключениями…

   Был месяц апрель на дворе, как раз, в аккурат, он сразу после марта начался, а стало быть, эта история, была весной. Что бы там, не говорили, а Весна с людьми, разные фокусы вытворяет и всякие там, метаморфозы выкидывает, это говоря по научному, а ежели сказать, как в нашей деревне говорили, - весной, даже смоляной щепка, на щепку запрыгнуть пытается, чтоб показать, какой у него сучок нарос. А в виду того, что я, к весне 1973 года, ещё не мог, своим топором, хорошую палку отрубить, то пришло мне на ум, пойти на ток, глухаря добывать, чтобы всем доказать, то, что я, курю в затяжку, уже на полном основании, в соответствии со своими возможностями и возрастом. В свидетели пришлось мне взять, моего дружка и приятеля закадычного - Мишку Окунева, чтобы он, мог подтвердить, добытый мною, первый трофей. Да с товарищем, как говорится, завсегда веселей и сподручней. А вдруг, чем чёрт не шутит, настреляю я, дичи столько, что один не донесу, вот и товарищу трофеев достанется, а то, что это за дружба такая, еже ли, только об одном товарище, слава по деревне пойдёт, а о другом нет.

   Так и порешили, мы - два Мишки, как только, мой отец уедет на верха Китойские, боны, да кряжи на реке, к сплаву готовить, так мы, пойдём глухаря добывать. Ружьё, будет моё, а токовища Мишкины. Мишка, на год или два, младше меня родился. Всех братьев Окуневых, пятеро было в семье, а он, самый малой промеж них, но зато, как в той сказке, самый вёрткий оказался. Согласно таёжным законам - старшие братья, были обязаны самому малому, все глухариные тока показать. Они, конечно же, показали их Мишке, и не только показали, но ещё и рассказали, как нужно к глухарю красться. Я, к тому году, опыта в этом деле не имел, и ни разу, на току глухарином, не был. Но, как Мишаня мне объяснил, что в этом, нет ничего страшного, и вообще, это - плёвое дело. Если, погода на заре, будет без ветра, то глухариную песню, можно за сто шагов услышать и подойти к нему на расстояние вытянутой руки, так как, когда глухарь токует, совсем глухим становится. А если, осторожно подходить к нему, да изловчится умеючи, то его, можно руками ухватить за шею, как гуся Бахматовского, на лужайке возле дома. А раз, такое дело, то ружьё, может и не понадобиться вовсе. Но, на всякий случай, мы решили взять, как говорится, без спросу и без разрешения, отцовскую одностволку 28-го калибра, мало-ли-что, в лес идём, а не на прогулку.

   Откуда оно появилось? Я, уже и не помню, но ружьишко, славное было. Ловкое такое, ствол тоненький, лёгкий, как раз, нам пацанятам, в пору это ружьишко было. А стреляло оно, до того хлёстко и метко, что практически не целясь, можно было добывать любую добычу. Я, это всё, знал по рассказам отца, когда он спьяну хвастал. Отец, был охотник не заядлый, но дикого мяса из тайги, не раз привозил, когда с мужиками на загоны ездил, правда, не с этим ружьём, а с 12-ым калибром.
   Ну вот, на конец-то, свершилось! Уехал отец на Бутухей, на неделю. И как в удачу, выпало нам, в тот, его отъезд, на каникулах лоботрясничать. Мы сразу-же засобирались на промысел охотничий, за царь-птицей таёжной. Зарядили картечью гильзы латунные, собрали припасы разные, наготовили всё. Я, для такого дела, взял пачку сигарет "Шипка", сей час, такие не продаются. Отец, курил сигареты редко, в основном по праздникам, но, для гостей держал несколько пачек, про запас. Вот я, и спёр у него целую пачку, на дело же идём с другом, сам Бог велел, взять хорошего курева. Завели мы с вечера будильники свои - на пораньше, чтобы к четырём утра, уже выйти, он у себя, я у себя дома, ну и ждали всю ночь, когда зазвенят.

   Начало чуть светать. Небо, со стороны Усолья, слегка зарумянилось, а мы с Мишкой - два ёжика в телогрейках, уже через Китой, по талому льду перешли на правый берег. И как-то же умудрились? На реке вот-вот, лёд двинется и затрещит по всем швам, а мы, два героя, ни дать ни взять - перешли. Промоину за промоиной, обходили, на свой страх и риск, ну и проскочили, каким-то образом, а может, Бог отвёл беду от нас. Ведь с благими намерениями в путь тронулись, на путь истинный становиться и мужицкого ремесла испытать. Видать, Господь решил, дать нам шанс - попробовать вкус славы и почестей геройских. Пробрались мы через тальники, до подмытого берега, только поднялись на него, сразу сели на балан и закурили по сигаретке, дурмана себе в голову напускать, на удачу и для фарта. И напускали дыму, да так, что до сих пор голова кружится, с того разу...
   Докурив сигаретины, до обжога пальцев, мы, с левой ноги, пошли осторожно, чтоб не дай бог, кого не спугнуть раньше времени. Так, крадучись, прошли мы, минут сорок, на талый снег аккуратно ступали, чтобы не хрустнула ветка под ногой. Ну вот, стало быть, шли мы, шли, а сами прислушивались - вдруг, где ни-будь, глухаришка неопытный, начнёт раньше времени клювом щёлкать. Не, не слыхать, ни одной живой души в округе. В лесу, в такую рань, как говориться, тишь да гладь - Божия благодать, скучно, а чё делать?
   Вдруг - бац, за токовал, где-то вдалеке, вроде бы глухарь, да так явно, что мы, затаив дыхание, с ещё большей осторожностью, пошли на его призывную песню. Стали мы подкрадываться к нему, я чуть впереди, а дружок мой, не много сзади, как договаривались. А глухарь, разошёлся не на шутку, и на весь лес выдавал:
- "Ток - ток, ток - цок".
Всё ближе и ближе становились слышны, его токования. Радость, нас, так и распирала. Всё, теперь-то он, точно наш, а куда ему деваться?
   Только я, так подумал, глухарь смолк. Хорошо, что мы, как будто в удачу нам, тоже остановились в этот момент. Я тогда подумал:
- "Всё капец, спугнули добычу".
Стало мне, в ту минуту, так обидно и скверно, что одна слезинка заискрилась в ресницах, мешая глазу вдаль смотреть. От досады, начал я тогда, бога молить о помощи.
   Стоял я, в розовых предрассветных сумерках и несколько минут просил Бога, чтоб глухарь вновь за токовал, и не дал мне, опозорится на весь божий свет и перед мальчишками, сверстниками поселковыми.
- "Господи! Пусть он, вновь за токует. Пускай себе поёт, я не буду в него стрелять. Я хотя-бы только увижу его и этому буду рад!" - Вот с такой, немой просьбой, обратился я, тогда к Богу.
И вы знаете, видимо услышал Бог меня - свершилось! Вновь за токовал глухарь, и вроде бы, ещё ближе к нам. Ток - ток, ток - цок, да по несколько раз, повторяя токования. А после, неожиданно, стал он чувышкать:
-"Чувышь-шишь-шишь-чувышь". - Да так длинно зашелестел он, на всю лесную округу.
Я, жестом руки, показал Мишке, чтобы он, стоял на месте и дал понять, что я, сам возьму этого певца-молодца. На следующем токовании, я начал подкрадываться на звук глухариной песне. И ведь получилось красться к нему. Он замолчит - я остановлюсь. Он за токает - я приготовлюсь, втяну воздух в грудь и жду, чтоб не вспугнуть. А как только глухарь начинал чувышкать, я в этот момент, успевал подскочить к нему поближе, метров на пять-десять.
   И вот, я увидел полянку и лиственницу на ней, с которой доносилась глухариная песня, а на следующем токанье, заметил и самого автора, и так сказать исполнителя, этой глухариной рапсодии. Вот он, передо мной, на огромном сучке, красаве-е-ец! В чёрном фраке с изумрудной  манишкой на груди, в десяти шагах от меня,  на пяти метровой высоте. Ай! Да симпатяга! Радости моей не было предела.
И так лихо растоковался, этот лесной солист, как будто зрителя заметил в моём лице. Во весь голос, все октавы выводил, от верхних нот, и до, самых низких, успевал он, за один выдох выдавать на публику. По сучку, как по сцене, важно и грациозно вышагивал он. Хвост, словно полы фрака, веером ставил на высоких нотах, точь в точь, оперный певец, только рояля не хватало, для полного аккомпанемента. А когда, он, чуть боком поворачивался, так, на самого Магомаева похожим становился. Как будто он, на "Голубом огоньке" пел песню " Луч солнца золотого - Солнце встаёт"- ну, не отличить его от Магомаева, честное слово.
  - До чего же, он хорош,
на артиста был, похож.
И горланил тот стервец,
словно оперный певец.

   Вот такой стих, пришёл мне на ум, вспоминая, тот утренний концерт, звучащий на весь, еще не проснувшийся лес. Этот концерт звучал, словно-бы, по заявкам радиослушателей, который раньше, всегда передавали по радио, после исполнения гимна Советского Союза.
Заслушался я, таёжного солиста. Тронула меня его песня, до глубины души, до самого сердца дошли её звуки. Стало мне, по-настоящему жаль эту изумительную птицу. По-человечески, с трепетным чувством в груди, было жалко этого красавца лесного. Вот он, как на ладони предо мной, весь открыт настежь. Он звал в объятия, свою подругу, в любви ей признавался, так искренне и откровенно, что всем лесным жителям, была слышна его серенада. С открытой душой, он выводил слова - звуки, своего признания. Со страстной интонацией, эти любовные звуки, как сейчас говорят, звучали в живую, заставляя восхищаться.
    Ну, как можно в такую трогательную минуту, оборвать эту, поющею и клокочущею жизнь. Эээх! Закружилась моя голова, поплыла по круговым орбитам, только, уже не от табачного дыма, а от мыслей, которые в голове моей, тогда завертелись:
- "Что делать? Мне теперь, как быть? Мне и глухаря жаль убивать, ведь, от души старается он, так завораживающе и красиво, что хочется слушать его любовную арию, ещё и ещё, и в тоже время, как мне доказать, всему посёлку, что я, уже на ноги встал. А ежели посмотреть, с другой стороны. Я же, не так просто, не от праздного интереса пришёл, на этот концерт. Мне, тоже надо себя показать, мужик я, или до старости, материнским подолом, буду слёзы вытирать?"
   Вот, после таких раздумий, потянулась моя рука к ружью. Хвать за ремень - бац, а ремня от ружья нет. Хвать за приклад - бац, а приклада нет, ни цевья, ни ствола, ничего нет, один патронташ на поясе и всё!
- "Всё, концерт окончен! Антракта не будет. И биться сердце перестало - вот и покурили", - выстрелил я, эти слова.
Они, словно свинцовые пули, с пронзающим свистом, полетели в моего первого и последнего глухаря.
- "Всё приехали - конечная остановка. автобус дальше не едет. Выходим! Выхо-о-одим, чё зря стоять, в заднем проходе".
   Мы, развернули свои сапоги в обратную сторону и пошли, хрустя талым снегом, свои окурки поднимать, смех, да и только - обхохочешься. А раз, в лесу смеяться над нами не кому было, мы хохотали весь обратный путь, Мишка надо мной, а я, сам над собой, не то от горя, не то от радости.
   Вот, так в жизни бывает - Мы предполагаем, а Господь располагает!
Уберёг Бог птицу, по моей собственной просьбе. Понял я тогда, что Первое слово - дороже Второго.
   С тех пор, после этого случая, мне, перестала улыбаться удача в промысловом деле. Короче говоря - со временем, я, совсем забросил это дело, по-другому говоря - окончательно и бесповоротно. Так, за всю свою жизнь, я ни единой звериной души, и не загубил. Да и не моё это. Потому, дал я себе зарок:
 - "Почём зря, дерева не рубить, и без нужды, твари божьей не убить".
   Вот, стало быть, и весь сказ мой, на этом, можно было бы и закончить, если бы, не другая заковырка, которая с ружьишком этим приключилась, будь оно не ладное - холера  эдакая.

   Слушай, чё, дальше было .
Вернулись мы, к тому месту, где первый раз перекуривали на берегу. Ружьё, как стояло у сосёнки, так и осталось стоять, на том же месте, ну, ни сколь с места не сдвинулось, видать без надобности оно, лесным жителям. Ну, что поделаешь теперь, раз так вышло. Насмеялись мы, тогда, до сыто и посему, мы - два Мишки, чтоб опосля смеха, слёзы не лить, решили отстрелять весь наш боезапас, но только, уже по условным целям. А раз решили, так и сделали. Лишь, к обеду по домам разошлись.
   На следующий день, пришёл ко мне мой дружок по несчастью, как договаривались - ружьё чистить, чтоб следы замести, и гнева отцовского не накликать. Принялись за дело с огоньком. Я достал из чемоданчика с охотничьими принадлежностями, шомпол складной, навинтил на него ёршик, масла чуток брызнул, и тут осечка вышла. Не входил, шомпол от 12-го калибра, в 28-ой, хоть ты чё делай, не входит и всё тут, на три калибра разница меж имя, а для ружья 28 калибра, шомпола не было. Чё делать? А вот что. Как всегда, мой дружок Мишка выручил, дал мне - дельный совет.
- "Ничего страшного - плёвое дело", - начал он говорить, с видом бывалого, по такому пустяковому вопросу - "у моего брата Пашки, вместо шомпола, прут берёзовый имеется. Так он, всегда им, ружьё чистит".
   Так мы и сделали. Срезали прут, только не берёзовый, а черёмуховый, он и по ровней и сучков почти нет, накрутили на него лоскуток материи, маслом чуток сбрызнули, всё - начали чистить. С начала так легко пошло, как по маслу, а затем, уже в самом конце ствола - бац, заклинил наш шомпол самоделашный. Ни туды и ни сюды, мёртво сел, ежели правильней сказать, ни взад, ни вперёд. Стали мы пробовать вытаскивать прут из ствола, и так, и этак, да хоть как, не выходит и всё тут.
Тут, мой друг закадычный, Мишка, выручил, меня опять. Как говорится - что бы, я, без него делал? Он, не задумываясь, взял, да и двинул идею:
- "Ничего страшного - плёвое дело, надо конец прута в тиски зажать, а за ствол, взяться вдвоём, и со всей силы дёрнуть, и всё".
Так и сделали, зажали прут, ухватились за ствол и дёрнули вдвоём со всей силы. Но видать, то ли, слишком сильно дёрнули, то ли, через-чур резко. Обломился прут, да так это, не хорошо обломился он, под самый край ствола. Стало быть, за пруток ухватиться, не стало вообще ни какой возможности. Загоревал я, как говорится, в русских сказках - пуще прежнего. И что вы думаете, кто меня утешил? Конечно же, Мишка. Он, как в тех, старинных сказках, - самый молодой, но самый шустрый оказался, быстро сообразил, чё, к чему и выдал своё рацпредложение:
- "Ничего страшного - плёвое дело. Надо, на костерке проволоку накалить докрасна и выжечь, тряпку с прутком. У его брата Витьки, на Усть-Тойсуке, тоже был такой случай, так он, в два счёта выжег и все дела".
   Так и сделали. Развели костерок на поле картофельном и стали выжигать затор, а пока проволока накалялась, мы сжигали ботву прошлогоднею. Как говорится - нет худа, без добра.
И пошло дело, за три часа, почти и выжгли мы, тот злополучный затор. Эх! Ещё бы, маленько и было бы, всё готово. Если бы, не это самое - бы, которое завсегда всем и во всём мешает, а в нашем случае, скорей всего, это бы, наоборот - помогло. Нам, это бы, как говорится, послано было свыше и в помощь. А послано это бы, было в образе моей матери. Она к тому времени с работы пришла и прихватила нас, как говорится с поличным, ещё тёпленькими. Увидела она наши мучения, и решила облегчить нам страдания, а может от гнева отцовского уберечь или от беды по страшней, пади тетерь разбери, от чего? Взяла она, этот ствол злополучный, с затором не до-выжженным, и со словами:
- "Ну-ка, дай сюда эту железку", - со всего маха, хрясть его, об чурбачок и пошла во двор, по хозяйству хлопотать.
   …В зале  наступила тишина!
Сделалось так тихо и хорошо, так спокойно и так легко на душе у меня. Вы не поверите, но, как рукой сняло, всю мою тревогу и переживание. И знаете, откровенно говоря, во всём плохом, надо стараться  увидеть хорошее, или по другому сказать - положительную сторону. Так, и в этом изогнутом для меня случае, тоже, есть свои плюсы:
1) Можно загнутый ствол от ружья, использовать, как соединительный патрубок для шланга, что грядки поливаем.
2) А самое главное, можно с такого ружья, из-за угла стрелять - тебя не видать, и ни когда не промахнёшься.
Вот такие дела были, в моей, пацанской жизни - самой яркой и беззаботной, но только на первый взгляд. Как говорила моя бабушка, Ольга Сергеевна:
- "Ребятишки ёжики, за голяшкам ножики, наигрались, наплясались и спать улеглись".
   Казалось бы, на этом, рассказ об этом ружье, одноствольном, 28-го калибра, окончен, будь оно не ладное - железяка эдакая. Ан, нет, уж терпите до конца. Раз взялся за гуж, не говори, что не дюж.

   Так вот, слухай сюды!
Вот, ещё какая заковырка, а правильней сказать подковырка, вышла с этим ружьем, которая, своей загогулиной и сподвигла меня к написанию, всего этого рассказа.

   Прошло два года. Ружьё провисело в чулане, ни кем не тронутое. Ствол этого ружья, был выправлен мною, до состояния, как говорится в народе - "как и было", и после правки стал, даже, лучше нового. Единственным минусом ружья, стало то, что оно, перестало попадать в цель. Еже ли по-другому сказать, меткость у него нарушилась и оно, напрочь, отказывалось попадать в мишень, с любого расстояния, независимо от умения и мастерства стреляющего. По этой, самой причине, мы, с братом Генкой, решили обрезать ствол этому ружью, по самое не хочу, а точнее сказать, почти по цевьё. Ну, а чё мучиться, да и охотиться, это, всё равно - не моё.
   А вот обрезанное, оно и в руке лежит ловчее, да и носить его, намного удобнее. Сунул его за пазуху, и ты, уже не пацанёнок, а парень. С обрезанным ружьём, можно и в тайгу, и на рыбалку с ним, да хоть куда, ну, например - на танцы.
   С коротким ружьём, завсегда сподручней. Да и разговор с обрезом в руках - тоже чуть короче выходит. Сказал нет - значит, нет. И голос твой увереннее басит, когда обрез у тебя за пазухой, и собеседник, намного быстрей, понимающим становится. Если у тебя есть обрез, значит, ты, уже, и вырос, и повзрослел. Таковы были Таёжные законы, ведь не зря они, кем то, придуманы были.
   Идея реконструкции ружья, принадлежала моему брату Генке. Он жил в городе и знал все эти тонкости, не понаслышке, потому, стал он автором и исполнителем, всей этой авантюрной затеи. Срезали мы ствол, и приклад тоже окоротили. Ружьё это, стало не ружьём, а обрезом ружья, и в силу своей значимости, говоря языком законности, стало оно предметом, за хранение и применение которого, следует уголовное наказание. Но мы, в силу своей малограмотности юридических основ, не придавали этому, ни какого значения. Мы, на тот момент, больше боялись родительского гнева и ограничения свобод, в самостоятельном передвижении по таёжным просторам, и потому, учитывая эти обстоятельства, стали называть этот обрез, в целях конспирации и для простоты понимания, звучно и обыденно - "Препарат-Б". С этим препаратом, сунутым за пояс, закончилась наша босоногая жизнь. Стали мы уже, почти взрослыми и говоря простым и понятным языком, почти, ни от кого не зависимыми. Мы встали на ноги.
   Жили мы тогда, на просторах таёжных, своей пацанской жизнью. Основным центром нашего мира, на всё лето, был обычный сеновал, под крышей которого, мы становились свободными от родительского контроля. Сеновал, стал нашим штабом или как сейчас принято говорить - офисом, в котором мы жили вольной жизнью. Мы уходили и приходили, в любое время, и ни кто, уже, не заставлял нас, ложиться спать и вставать в определённое родителями время. Конечно, работы по домашнему хозяйству ещё давили своим грузом на наши плечи, но, выполнив их, мы могли позволить себе, пойти - куда вздумается, хоть купаться на Китой или на "Заводскую" протоку, хоть в лес, или хоть до утра общаться у костра с друзьями. С вечера, мы обычно шли в клуб, смотрели какое-нибудь кино того времени, а после, оставались на танцы.
   Танцы, в посёлке Раздолье, были тогда, на танцплощадке. Это, что-то, вроде нынешнего танцпола, только намного круче и интересней. Танцплощадка - это такое деревянное сооружение в виде сцены, которое располагалось на свежем воздухе, в ста метрах, за клубом. Она была огорожена невысоким заборчиком. Для того, чтобы зайти на танцплощадку, нужно было подняться по крыльцу, в несколько ступенек. Напротив входа, через площадку, стоял сарайчик, типа ракушки, в котором, играл катушечный магнитофон. Магнитофон, крутил огромные бабины с магнитной плёнкой и через самодельный усилитель подавал звук, на две акустические колонки. Вдоль невысокого заборчика, ограждающего всю танцплощадку, были лавочки из строганных досок, на которые можно было присесть, чтобы выкурить самокрутку с махорочкой, не мешая танцующим. Для тех, кто не знает, поясняю, самокрутка, это - табачное изделие, свёрнутое из отрывка газеты, ручным способом, в виде сигареты без фильтра или по-другому сказать, в  виде "козьей ножки". Взрослые мужики, на самокрутки, в основном использовали газеты "Известия" или "Труд", так как в них, было значительно больше информации о жизни в стране, и меньше политических терминов, чем в газете "Правда". Но, молодёжь, для самокруток, всегда старалась использовать, газету - "Комсомолку", ежели правильно сказать, - "Комсомольскую правду". Молодёжь - "Чуваки" и "Чувихи", чуть-чуть, вдохнувшие зарубежного образа жизни, в клёшах и с причёсками от "Битлов", собиралась на танцплощадке, чтобы послушать музыкальные хиты того времени, и потанцевать. Во время танца, молодые люди, познавали первые чувства любви. Танцплощадка была тем, самым местом, где знакомились и влюблялись, как сейчас говорят, - в особи, противоположного пола, для воспроизводства вида.
   Самое главное, тогда, все были правильно ориентированы или по другому сказать - традиционно, без всякой дряни в голове, в виде "кислухи". Любой деревенский подросток, будь то, мальчишка или девчонка, к пятнадцати годам своей жизни, точно знал и понимал назначение всех частей своего тела, правильное их использование и применение. И это было настолько естественно, также как, то, что, каждый мог выполнять любую работу по хозяйству, стрелять из ружья и гонять на мотоцикле, так, как все, и даже самые сокровенные таинства и премудрости деревенской жизни, были доступны ему в наглядных примерах его родителей или по рассказам, более опытных сверстников. И потому, в 15 лет, было обязательным ходить на танцы. Сперва, просто смотреть и наблюдать в сторонке, а затем, чуть насмелившись, и потанцевать - выкидывая коленца, под "Лейся песня", "Самоцветы", Ротару, Пугачёву или поломать шейк под зарубежные ритмы. Но, когда, все встали на платформы и клёши достигли 45-ти сантиметров, то музыка заметно оживилась, и зазвучал "Шисгарес" с последующим переводом на "Синий иней". Вот тогда, обрез, стал нам в пору.
   Нам с братом, обрез добавлял уверенности в поступках. Скованность прошла сама собой. Обрез научил нас, не терпеть несправедливость. Чувство детского страха перед опасностью, исчезало и появлялось желание защищать, свою жизненную позицию. У каждого держащего в руках оружие, появляется уверенность в способности защититься от агрессии. Пусть, это противозаконно, но, инстинкт сохранения работает, более актуально, когда есть чем защищаться.
   После танцев, мы, уже под утро, возвращались в свой штаб, в котором, нам было по-своему легко и свободно жить, мыслить, строить планы на будущее, мечтать и фантазировать, обсуждать и грезить, о наших пацанских делах. "Препарат-Б", мы прятали, тут же, зарывая в определённом месте в сено. Так протекали все летние дни нашей юности, на свежем воздухе, с ароматом свежескошенной травы, приправленной запахом свободы и красотой, окружающего нас мира. Мы становились взрослее и умнее, познавая все прелести земной жизни.
   Однажды, случилось то, что сейчас называют - "Невероятно, но факт". В один прекрасный и погожий день, нашего беспечного отрочества, пропал наш обрез, не стало и всё тут. Вроде бы, ночью положили его, в условное место, а вечером стали брать его на танцы, - бац, а его нет.

   Всё, кина не будет! Электричество кончилось.
Мы с Генкой, перерыли весь сеновал, - нет обреза. Мы смотрели друг на друга, с вопросительными знаками в глазах. Где, кто, когда? И куда мог деться наш "Препарат"? Главное, патроны лежали на месте, а обрез исчез, как в воду канул. Где искать его, ума не могли приложить. Если и взял кто - как мог найти, место только мы знали, а найти его случайно, тоже не возможно, это, что иголку в стоге сена искать? Если родители вдруг случайно и нашли, так, у них ведь, не спросишь, и не скажешь, чтоб вернули нам нашу игрушку, сами понимаете, что будет, после такого вопроса.
Делать нечего, как в сказках говорится:
- "Долго ли, коротко ли, сказка молвится, но утро - вечера, всё равно - мудренее". Погоревали, мы день - другой, да и зажили лучше прежнего, с чистой совестью и лёгкой душой, словно камень с души сняло, это загадочное исчезновение. Как говорится: - "На нет, и суда нет".
   Это, сказанное, кем то, из великих умов, выражение, с той поры, было взято мной, за присказку. Я, как поговорку, стал говорить её, при любой, подобной ситуации. И слова этой поговорки, до сих пор, актуально звучат, в прямом и переносном смысле. Не случись, тогда, пропасть обрезу, всё равно, когда ни когда, был бы суд, да срок исправительный. Видать, Бог отвёл, беду. Скорее всего, какой-то добрый человек, за нас с братом помолился, и попросил, избавить нас от этого обреза. Услыхал Господь мольбы, и направил он, своей рукой, руку Генкиной матери, а стало быть, моей любимой тёти Лены, Указал Бог ей, то место, где спрятано зло и беда наша, в виде обреза. Я, о том, что это, тётя Лена избавила нас, от обреза, лет через 15-ть узнал, от неё самой. Она, долго скрывала то, что почуяла неладное, и каким-то, своим материнским чувством поняла, что беда ходит в обнимку с нами. Вот, она и проследила, где мы прячем обрез, да в один прекрасный день, когда мы на Заводскую протоку уехали, и там весь день купались, она, наш "Препарат-Б", так сказать, с божьего благословения, в Китой на самую стремнину закинула. Вот тебе и второе доказательство, что Первое слово, дороже Второго. Ведь, ещё тогда, было у нас, только одно предположение, что обрез исчез, как в воду канул. Так оно и случилось. Ну и, слава Богу, избавил он нас, от обузы смертельной и от судьбы лагерной уберёг.
   На этом, можно было бы, поставить жирную точку в рассказе об этом ружье, будь оно не ладное  - скарлатина эдакая, если бы, не одно, но. Это но - удивительное и чудное обстоятельство, которое волшебным образом в 2002 году напомнило мне, об этом ружье заколдованном, да ещё, в самом неожиданном месте. И где бы вы думали, всплыл на поверхность этот знаменитый обрез?
   Ни за что не угадаете, даже с пяти раз...
Правильно! У моего друга закадычного - у Мишки Окунева.
Видишь, как всё обернулось, сам тому удивляюсь?
    Было это уже в 2002 году, а может чуть раньше.
Зашёл я, по делу, а может быть так, просто мимо шёл, к моему другу, правда, уже не к Мишке - "Ничего страшного - Плёвое дело", а к Михаилу Алексеевичу Окуневу. Он, уже возмужал к тому времени, и по форме, и по содержанию, но всё одно, такой же - рассудительный и важный остался, каким был в пацанах.
Мишка переехал жить, с улицы Трактовой, на улицу Мира, в самое её начало, в аккурат, по соседству с Сидоровой Ниной Перфильевной.
   Жил он там, с Ольгой Божановой, как говориться - душа в душу, если по-современному сказать, как муж и жена, в законном браке и на одной фамилии. И как последствия этого, их брака, было у них как говориться, в советском мультфильме: -
- "два сыночка и лапочка-дочка".

   Зашёл я, к ним в ограду, и - бац! Шо я вижу?  - кажись "Препарат-Б"! Я его, сразу заметил. Он мне, первей всех, в глаза бросился. Знаете, как тот, самый дряхлый старик, в приюте для одиноких стариков. Самого немощного и больного из всех, глаза сразу замечают. Лежал он, на грядке с клубникой, в палисаднике и укрывной материал придавливал, чтоб ветром его не снесло. Лежал он и уныло, сквозь слёзы, с досадой смотрел на калитку. Только курок его, хотя и ржавый, но всё ещё как то лихо, возвышался - изогнуто и гордо. Обрез, сильно изменился, за те годы, что пролежал на дне реки. Он словно оспой переболел. Ржавчина его измучила, чуть не до дыр. Ни цевья, ни приклада на нём не было, один только изъеденный скелет, от него остался. Лишился он силы и значимости своей. Вода и время источили его былую грозную мощь. Я, сперва было засомневался и подумал - как, этот кусок ржавого железа, на наш обрез похож, и калибр тот-же, и модель, одноствольного ружья точь, в точь, как у нашего была, ну просто один - в один. Ну, думаю, спрошу у Мишани: - "Где он раскопал этот металлолом?"
Как словом, так и делом. Взял я, в руки обрез, а вернее будет сказать, то - что, от него осталось, и спросил у Мишки:
 - "Слушай, Мишаня, друг сердечный - таракан запечный, где ты откопал этакий раритет, который, потянет лет на пять, общего режима?"
На что, он мне и выложил как на духу:
- "Да ты знаешь, ничего страшного - плёвое дело, это мой сын Юрка, когда купался в Китое, где Сидоровская протока заканчивается, ну знаешь, где всегда мы с тобой костерок на мыску зажигали, так у самого берега и нашёл. И ничего лучше не придумал, как домой  притащить, эту хреновину. Вот, в качестве груза и пригодилась, эта железяка".

   Вот такая  судьба этого ружья. Вышла она, как по написанному свыше. Видать вымыло течением тот обрез, и с камнями вытянуло к берегу, а когда Китой обмелел, показался обрез, на свет божий, уже, жалким и уродливым от ржавчины и годов. 
И кажется мне, это всё, вовсе не случайным. Уберегло нас материнское сердце, от лихих зон и романтики лагерной. А напоследок, ещё и судьба, преподнесла нам сюрприз, в качестве подаренного примера. Волей судьбы, было показано нам, в обрезе ржавом, вся уродливая красота жизни тюремно-лагерной. Дескать-мол, поглядите, кем бы вы стали, и как бы вы выглядели, прожив жизнь свою, с обрезом за пазухой - уродливо и бесполезно, как у этого куска железа источенного червоточинами времени, ставшего не нужным и бесполезным, для людей, да и для всего общества в целом.


   Такая вот загогулина хреновая, а вернее, хреновина с загогулиной, была в моей жизни, еже ли по-другому сказать - имела место быть.
   На этом, если Вы, конечно же, позволите, этот рассказ можно считать законченным или оконченным - кому, как угодно.
Благодарствую Вас всех за внимание, терпение и понимание.

          P\S:
   Все события, описанные в этом рассказе, не придуманные мною, а имели место быть, в реальной действительности деревенской жизни, происходили они, в описанное время, в посёлке Раздолье. Имена и отчества персонажей его героев, не вымышленные. Они  подлинные, и до сих пор, почти все, эти люди проживают в этом, замечательном посёлке. Если не верите мне, можете спросить у них самих. Они подтвердят каждое моё слово, написанное мною, собственноручно, в здравом уме и в светлой памяти. В связи с чем, хочется поблагодарить, Вас всех, самых настойчивых читателей, которым, всё же, хватило терпения прочесть до конца, все буковки, сложенные в строчки этого рассказа. Сложены они были, моей рукой, компьютерными чернилами, мало кому известной фирмы "SAMSUNG". Но, всё равно, не смотря на это, они написаны от чистого сердца, простыми словами и с деревенским колоритом.

  23. 11. 2016 г.
                М. Ю. Агеев.