Бродский

Сколь много сделал Бродский, поработав
Над языком, чтоб чувства излагать.
В его литературных оборотах
И междометьях, надо полагать,
Заключено сакральное звучанье
Всесущного и в самом бытовом
Божественное слышится мычанье,
Как в лестничном пролете винтовом
У падающей вниз случайной мысли,
Увидевшей из полузрячих вежд
Все некогда оборванные жизни
В любовях и крушениях надежд.
Порой строка ведет, как наважденье,
Архангельский в снегах лесоповал,
Откуда начинается вхожденье
В венецианский дивный карнавал,
Чей прототип – рождественские святки,
И где на католический манер
Поются украинские колядки
Канцонами гондол, и гондольер,
Как тень раба, сошедшего с галер,
Играет с предначертанностью в прятки.

Но отворим еще одни врата
Из небольших, но все же и не малых,
Где северная будет широта
Заменена свечением каналов.
И это порождает мистицизм,
И от глагольных форм и от спряжений
Где торжествует неоклассицизм
В смыканьи бесконечных отражений.

Пороги или вехи, наконец –
Подобие перемещений духа.
Блокадный Питер и Череповец –
Телесная лишь боль и голодуха.
Но все решает изобилье книг
Для школьного простого недоучки.
И там, где быт не доведет до ручки,
Появится радивый ученик.

Еще фреза, маяк, больничный морг
Внесут свою существенную лепту.
И жизни упоительный восторг
Отменит слезы слабости в жилетку,
А равно устоявшийся стандарт,
Презреть который вынужден лишь гений.
И привнесет некрозный миокард
Привычку философских размышлений.

Весна честна, как матерь, и нарыв,
И роды гангренозные, и падаль
Ведут к черте, где будет нервный срыв
Без башен Пиз и аполлонов Падуй,
Но так велит общественнный закон
И власть природы – аперкотом в челюсть,
Как черные намордники окон
И сон психиатрических лечебниц.
Но где найти таких старух-волшебниц,
Что нить, прядя, не рвали испокон?

Врата признанья – за чертою врат
Отечества – гримаса провиденья.
Не на воде возвысившийся град,
Не в небесах, и где произведенья
Не припадут картошиной к гурту
Ни в погребе, ни в бурте, ни в подвале…
Пенять судьбе за это? О, едва ли…
Порог – и он переступил черту.

Его вернет священная вода,
Не невские гранитные пеналы,
Венеции соборная слюда
И пахнущие плесенью каналы,
Земля мечты на этих островах,
Где плит могильных вечная прохлада,
Куда, как из полета астронавт,
Вернется он, поспорив до заклада,
Где погребенным быть всегда мечтал,
Без веры погребя родные долы.
И чудится, и чудится речь там
Его поныне, где скользят гондолы,
Звучат канцоны, как его напев
Насколько бедно, столько и победно,
И борозды, по ходу накипев,
Уходят в Адриатику бесследно,
Где скажет он последнее «прости»,
Где рот его забили все же глиной
В судьбе уже бессмертной, но не длинной,
По крайней мере, на земном пути.

2016