***

Товарищ Полковник сидел у себя.
Пускай ненавидел весь мир,
Сегодня в коморке справлял он свой пир,
Попутно об армии речи твердя.
Он был образцовым, шальным человеком.
Он знал всё что можно, нельзя.
Братишке на трубы он вилку неся
Герой рассуждал над оконченным веком.
И то – офицеры? Они же совсем
Зелёными лбами казались.
Братишка с поехавшим всё улыбались,
И занимались, ну явно не тем!
В глазах, вдруг, полковника, страх появился:
А всё поколение стало таким?
Сердитым, безмозглым, тщеславным, глухим?
Таким, что приказам браток подчиняться
Не стал. Точнее, если бы стал,
То с участью вовсе, своей, не смирился,
Пускай капитан, там, в конвульсиях бился,
Потребовал б он пьедестал!
Но армии нужен жестокий порядок.
А дезертиры, предатели, трусы?
И человечности сломленной чувства?
Братишка терял без оглядки.
О чём бы подумал, скажи, офицер,
Час жить бы ему оставалось?
Что делать братишке бы полагалось?
В своё оправданье нарушенных мер.
Он дал себе волю, излил свою злость.
Подумал немного, и понял:
Что жизнь – лишь секунда, но кипяток уже пролит.
Тут обломилась житейская кость.
Полковник погиб. Братишка – тоже.
Повязли они в тёмном склепе, в крови.
И капитан. И крики Пахома вдали
Как панихида. Прости нас всех, Боже!