К Овидию в ссылке, печалящемуся у ворот Скифии 1

С треском огонь в очаге ворошит поленья,
Ветер на крыше сухим тростником играет,
Мы наловили рыбы тебе, чужеземец,
Тяжко смотреть нам как мечешься ты вдоль Дуная.
Ночи ещё морозны, черны и гиблы,
Скифы Дунай перешли и подпёрли стены,
Я у дверей стою на морозе с рыбой,
Ну же, открой латинянин, открой скорее.
Поговорим, разместившись на шкуре козьей,
Ты мне расскажешь о граде своём триславном…
О, зашептать печали, развесить травы,
Спеть колыбельную, щепок в очаг подбросить…
Может быть я из всего не пойму ни слова,
(Что мы поймём тут кроме «vale» и «salve»?)
Костью чесала я кудри, гляделась в прорубь,
Несколько слов на латыни всего и знала…
Прелесть своя есть в этих краях суровых,-
Тем нам очаг милей, чем метель свирепей...
О, нам очаг, хоть худой,будет раем,- только б
грело тепло хоть одного человека…
Что ты за мною ходишь, о, дух бесплотный?
Что моя слабая лира – тебе,благому?
Не перекрыть мне рёва седого Понта,
Так зачем тебе нынче это: «очаг и полночь»? 
Может ещё Коринной предстать сарматской?
В хижину хмурую в тонкой войти тунике…
- С древностью игры, девушка, ой, опасны,
Проще, да и спокойней, когда ты зритель.
Мне же в сарматской степи прорастают травы,
Бляхи звенят на подолах красавиц местных,
В хижине средь миров – твой очаг пылает,
Амфора тёмным вином из Сульмона плещет…
Сколько зимних ночей ты сидел у огня чужого!
Сколько раз я, задумавшись, - ясно видела это…
О, как страстно ты манишь до слёз волнующим слогом,
Долгой печальной ссылкой в пределы предков…
О, верни, верни его душу, проклятый город!
Salve и vale, Назон, чужеземец сирый…
Нынче немного теплее, заметил может?
К марту ждём корабли из Рима, готовь папирус.
25.03.15.